Повелитель разбитых сердец - Арсеньева Елена (серия книг TXT) 📗
Нормально!.. Он не задал мне вполне естественного вопроса: «Почему ты вообще решила, что это мог совершить я?» Мои обвинения в свой адрес он воспринял как нечто вполне естественное. Обидное, но естественное!
– Почему я заподозрила Жильбера? Да очень просто!
Рассказываю об автомобиле на обочине дороге, о загорелой неподвижной ножке, потом – о сцене в саду Гийома, о граблях и туфельке.
– Понятно… – медленно произносит Максвелл после продолжительного молчания. – Теперь мне многое понятно!
– Например, что?
– Например, как ты догадалась, что убита именно Лора. Поразительная штука – эта ваша женская наблюдательность! А еще понятно, кто и зачем звонил Жильберу на его портабль сегодня утром, когда мы только выезжали из Парижа, и почему он гнал как безумный, а также то, куда он исчез, едва мы прибыли в Мулен.
– Ну и кто ему звонил? Зачем? И почему?
– Наверняка ты уже нашла ответы на эти вопросы, – говорит Максвелл с холодком, и даже тело его, кажется, становится менее теплым. А может быть, это я уже перестала коченеть? – Давай договоримся: ты расскажешь, к каким выводам пришла, а я потом тебя поправлю, если ты где-то ошибешься.
– Ты это серьезно? – спрашиваю недоверчиво.
– Уверяю тебя! – заявляет Максвелл. – Я всегда имел самое высокое мнение о женской логике. И криминальные романы, которые принадлежат перу женщин, нравятся мне гораздо больше, чем те, которые написаны мужчинами. Мои любимые авторы – Агата Кристи и Мэри Хиггинс Кларк. Очень может быть, что со временем я крепко полюблю книги Алены Дмитриефф. Но пока ознакомь меня все-таки со своими выводами!
«Ты этого хотел, Жорж Данден!» – угрюмо думаю я про себя, а потом выпаливаю с отчаянной решимостью:
– Думаю, твоя натурщица Лора забеременела от тебя. Но аборт делать не стала, потому что надеялась, что ты женишься на ней. Однако ей не удалось тебя поймать. Но и ребенка она уже не хотела. И тут твой приятель Жильбер рассказал, что его любовница мечтает иметь ребенка, но не в силах родить. Ты свел Жильбера с Лорой. Думаю, Жани не знала, чей ей достался ребенок, знала только, что его мать – русская. И все устроилось к общему удовольствию: Филипп обрел нежную мамочку, Лора получила деньги. Но вы не учли, что у нее могут возникнуть какие-то чувства к покинутому сыну. И вот она явилась в Мулен, чтобы вернуть его. Если ты говоришь, что не замешан в убийстве, что у Жильбера тоже алиби, – значит, Лору убила все-таки Жани. Она сделала это и постаралась обеспечить алиби и себе. Но слишком поздно заметила, что потеряла в саду туфельку Лоры. И утром, уже находясь на безопасном расстоянии от Мулена, позвонила Жильберу, призналась ему и попросила уничтожить улику, которая может ее очень серьезно подвести. Жильбер не мог отказать своей подруге, примчался в Мулен сломя голову и первым делом бросился обшаривать сад Жани. Ему повезло. Теперь нет ни одной улики, которая указывала бы на нее. И если она позаботилась уничтожить все свои отпечатки в машине Лоры, то, может быть, к ней не приведет ни один след. Ну, конечно, если никто не видел ее во время ее ночных разъездов, никто не заметил, как Лора пришла к ней в дом, никто не начнет копать слишком глубоко и не обнаружит, что родила Филиппа вовсе не та женщина, которая зовется его матерью.
– Ну, ты меня обижаешь, – говорит Максвелл и зачем-то проводит пальцем по моему уху, обрисовывая изгиб раковинки.
Меня немедленно начинает бить дрожь. Отстраняюсь, чтобы он этого не почувствовал, но он прижимает меня чуть крепче.
– Извини, пожалуйста… – бормочу, слабо соображая, что именно изрекаю.
– За что ты извиняешься? – шепчет он мне в ухо, и я на краткий миг теряю сознание.
– Ну, ты же говорил, что я тебя хо…
Стоп! Я чуть не выдала свои самые темные мыслишки!
– В смысле, ты говорил, что я тебя обижаю…
– Конечно! Ты считаешь, что я бросил бы своего ребенка на произвол судьбы? Отдал в чужие руки? Нет, я не спал с Лорой. Терпеть не могу лесбиянок и даже бисексуалок, у меня к ним просто патологическое отвращение – как, впрочем, и к мужчинам подобного толка. Другое дело, что я не могу не быть галантным с женщиной – какой бы низкопробной шлюхой она ни считалась. Частенько дамы воспринимают мою галантность как поощрение к дальнейшим отношениям, но – их ждет жестокое разочарование!
Он на миг умолкает, чтобы перевести дух, а я собираю остатки сил и гордости – и отстраняюсь от него. Чтобы, не дай бог, не решил, что я принадлежу к числу таких же легковерных дурочек.
Какие еще «дальнейшие отношения» могут быть между нами? У нас чисто деловой разговор. Ну, дышит он мне в ухо… Так, видать, привычка у него такая. Да и меня дрожь бьет исключительно потому, что я боюсь щекотки.
– Филипп – не мой сын, – продолжает Максвелл, задумчиво проводя кончиками пальцев по моей руке. Я знаю, некоторые люди даже при деловом разговоре не могут удержаться от лишних движений. Я тоже зачем-то поворачиваюсь к нему и легонько касаюсь его щеки. Но это просто так, совершенно незначащий жест. – Другое дело, что да – я принимал участие в устройстве его судьбы. Собственно, он и назван Филиппом именно потому, что Жани хотела как-то выразить мне свою благодарность. Меня ведь зовут Лотер-Филипп-Максвелл. Сочетание дикое, да и Лотер-Филипп звучит слишком помпезно. Поэтому дома меня звали Максвеллом – благодаря бабушке-англичанке. Но Филипп – вообще родовое имя Ле-Труа. Так звали одного моего очень далекого предка, незаконного сына графа Лотера Ле-Труа де Море, который был казнен республиканцами в 1790 году. Матерью моего предка была дочь садовника. Ее тоже казнили – за связь с аристо. Спасся только Филипп. Он вырос у старого слуги своего отца, потом женился на богатой вдове-буржуазке. То есть наш род не вполне аристократический, но все же старинный, и какие-то свои принципы о том, как надо воспитывать незаконных детей, мы соблюдаем. Это вовсе не значит, что у меня есть незаконные дети! – уточняет он, заглядывая мне в глаза. – Веришь?
Я киваю.
– А почему ты принимал участие в судьбе Филиппа?
– Потому что его отец – мой приятель. Нет, не так. Тут очень сложная цепочка отношений. Жильбер – корсиканец…
– Да, я знаю, мне говорила Клоди.
– Клоди?
– Ну да, та дама в длинном платье, которую ты мог видеть сегодня рядом с Жильбером.
– Ах вот это кто! – усмехается Максвелл. – Ну, ну, рассказывай. Что тебе еще говорила Клоди?
– Ну, что Жани тоже корсиканка и они с Жильбером, судя по всему, любовники.
– Ну и дура эта твоя Клоди, – вдруг сердито говорит Максвелл. – Любовники! Скажет тоже! Жани – сестра одного человека, чье имя сейчас на слуху по всей Франции. Его зовут, вернее, звали Жан-Ги Сиз.
– А, который покончил с собой в тюрьме! – вспоминаю я.
Максвелл кивает.
– Таинственная история. Совершенно непонятно, почему он это сделал. Видишь ли, у них, у корсиканцев, существует очень строгая дисциплина в их «семье» – то есть в боевой группе. Они дают очень серьезные клятвы, для них слово чести значит куда больше, чем для любого другого человека.
Мгновенно вспоминаю рассказ Мериме «Маттео Фальконе». Пожалуй, это все, что я знаю о кодексе чести корсиканцев. Но если он и по сей день такой, как у этого Маттео, убившего своего сына за то, что тот выдал карабинерам разбойника Санпьеро, которому был дан приют в доме Фальконе, – то это просто туши свет!
– В принципе, если «семья» считает, что жизнь какого-то ее члена становится опасна для общего дела, ему могут прислать нечто вроде «черной метки», коллективного приговора, – и это будет означать, что он обязан совершить самоубийство…
Так вот почему Иан Колона уверял, что не имеет отношения к самоубийству Сиза! Он ему никакой «метки», видать, не посылал.
– Можно отказаться, конечно, – продолжает Максвелл, – но тогда или «семья» тебя рано или поздно достанет, или ты просто потеряешь среди корсиканцев право на звание человека. Может быть, эти нравы кому-то покажутся дикими. Но они существуют, с ними надо считаться. Так вот, Жану-Ги Сизу никто никакой «черной метки» не посылал. В этом публично клянется сам Иан Колона, а он человек серьезный. Более чем! Но вернемся к Жани. Итак, она сестра Жана-Ги Сиза. А Жильбер – его побратим. То есть она все равно что сестра Жильбера, понимаешь? Между ними не могло быть никаких других отношений, кроме дружеских. Он-то и свел ее в свое время со своим соседом Гийомом Феранде. И вообще, как мог, присматривал за ней. Однако у Жильбера был еще один побратим. Он не корсиканец и даже не француз. История их знакомства… ну, это неинтересно.
