Джентльмены и игроки - Харрис Джоанн (книга жизни TXT) 📗
— И более того, — сказал он, — если ученик, бросивший эти шутихи, немедленно не встанет, вся средняя школа будет оставаться после уроков в течение месяца.
Месяца? Это немыслимая угроза. Она опускалась на мальчишек, как мираж, и по залу прокатился низкий шелест.
— Я считаю до десяти, — объявил Страннинг. — Раз, два…
Пока он являл свои математические способности, шелест повторился.
Сатклифф и Аллен-Джонс посмотрели друг на друга.
— Три. Четыре.
Оба мальчика встали.
Тишина.
Весь мой класс последовал их примеру.
На секунду Страннинг остолбенел. Это было великолепно — весь третий «Ч» стоял по стойке «смирно» плотной маленькой фалангой: Сатклифф, Тэйлер, Аллен-Джонс, Адамчик, Макнэйр, Брейзноус, Пинк, Джексон, Олмонд, Ниу, Андертон-Пуллит. Все мои мальчики (кроме Коньмана, конечно).
Потом встал третий «М» (класс Монумента).
Тридцать с лишним мальчиков стояли вместе, как солдаты, глядя перед собой и не говоря ни слова. Поднялся третий «Г» (класс Грушинга). Третий «КЧ» (Чаймилк). И наконец, третий «Р» (Роуч).
Теперь стояли все ученики средней школы. Молча, не шевелясь. Все взоры были устремлены на маленького человека на возвышении.
С минуту он не двигался.
Затем повернулся и ушел без единого слова.
После такого бессмысленно вести уроки. Мальчикам нужно было выговориться, так что я дал им волю и только время от времени заглядывал в соседний класс Грахфогеля, где учительница, миссис Кант, выбивалась из сил, поддерживая порядок. Конечно, главной темой разговоров был Слоун. Тут мнения не расходились: никто не сомневался в невиновности Пэта. Все считали, что обвинение абсурдно, что дело не выйдет за рамки суда нижней инстанции, что все это ужасная ошибка. Меня это порадовало; хорошо бы кое-кто из коллег был в этом так уверен.
Обеденный перерыв я провел у себя в комнате с сэндвичем и тетрадями, избегая переполненной преподавательской и привычного уюта с чаем и «Таймс». Все газеты на этой неделе забиты сент-освальдским скандалом, и всякий, входящий в главные ворота, попадает под перекрестный огонь прессы и фотографов.
Большинство учителей не опускаются до комментариев, хотя Эрик Скунс в среду общался с «Миррор». В короткой заметке описывалось безалаберное управление и намеки на кумовство в высших эшелонах — так и слышится Скунс. Однако я не верю, что мой старый приятель может быть этим кошмарным Кротом, чье варево из комедии, слухов и клеветы так занимает читателей «Икземинера» последние недели. И все же у меня появилось отчетливое дежавю — будто стиль их автора мне знаком, а его разрушительный юмор я понимаю — и разделяю.
И снова мысли вернулись к молодому Кину. Как-никак внимательный наблюдатель, и писатель, полагаю, небесталанный. Может ли он быть Кротом? Даже думать об этом не хочется. Черт побери, мне нравится этот человек, и его вчерашние высказывания в учительской свидетельствуют и об уме, и о смелости. Нет, это не Кин. Но тогда кто же?
Эта мысль мучила меня весь день. Уроки шли так себе: меня вывела из себя группа четвероклассников, которые никак не могли собраться, и я оставил после уроков одного шестиклассника, все преступление которого заключалось в том, как я позже признался себе, что он указал мне на ошибку в употреблении сослагательного наклонения в переводе прозы. К восьмому уроку я решился. Нужно просто спросить Кина — открыто и честно. Хочется верить, что я разбираюсь в людях, и, если он действительно Крот, я это узнаю.
Он разговаривал с мисс Дерзи в преподавательской. Она улыбнулась мне, а Кин просто расплылся в улыбке.
— Я слышал, у вас сегодня день рождения, — сказал он. — Мы принесли вам торт.
Это был шоколадный кекс на блюдце, и то и другое — из школьной столовой. В него воткнули желтую свечу и украсили по краям веселенькой мишурой. На блюдце прикрепили самоклейку со словами: «С днем рождения, мистер Честли, — сегодня 65!»
Я понял, что до Крота очередь не дойдет.
Мисс Дерзи зажгла свечу. Несколько человек, которые задержались в преподавательской, — Монумент, Макдоноу и двое новичков — захлопали. Я чуть не разрыдался — в таком я был смятении.
— Черт возьми, — проворчал я. — Я хотел, чтобы все прошло тихо.
— Да с какой стати? — сказала мисс Дерзи. — Послушайте, мы с Крисом собираемся вечером пойти куда-нибудь выпить. Не хотите ли с нами? Посмотрим костер в парке, поедим карамельных яблок, пожжем бенгальские огни…
Она засмеялась, и я на мгновение подумал, какая она хорошенькая, со своими темными волосами и розовым личиком голландской куклы. Невзирая на подозрения относительно Крота — а сейчас это вообще казалось невозможным, — я был рад, что они с Кином ладят. Мне ли не знать, как засасывает «Сент-Освальд»: думаешь, что впереди полно времени, чтобы встретить хорошую девушку, жениться, завести детей, если она захочет, а потом вдруг оказывается, что минул не год, а лет десять — двадцать и ты уже не Молодой Энтузиаст, а Твидовая Куртка, раз и навсегда повенчанный с «Сент-Освальдом», этим старым запыленным боевым кораблем, который поглотил твою душу.
— Спасибо за приглашение, — ответил я. — Но все-таки я останусь дома.
— Тогда загадайте желание, — сказала мисс Дерзи.
— Это я могу, — согласился я.
Милый старый Честли. Можно просто влюбиться в него, в этот неизлечимый оптимизм и идиотские поступки. Забавно, до чего заразителен его оптимизм: оказывается, можно забыть прошлое (как забыл его Слоун), задвинуть горечь обид и чувствовать, что Долг (перед Школой, конечно) такая же движущая сила, как (например) любовь, ненависть, месть.
Сегодня вечером я отправляю последнюю порцию электронных писем. От Роуча Грахфогелю — уличающее обоих. От Слоуна к Дивайну. От Пуста к Дивайну — в истерических тонах. От Коньмана ко всем — плаксивое и угрожающее. И наконец, coup de grace: на мобильник и компьютер Слоуна (полиция, конечно, их отслеживает) — слезное, умоляющее сообщение от Колина Коньмана, которое в должный момент подтвердит худшие подозрения.
В целом дело сделано, и можно больше не суетиться. Пятеро членов команды уничтожены одним изящным ударом. Слоун может сломаться в любую минуту. Инсульт или обширный инфаркт — от стресса и сознания того, что, независимо от результатов расследования, «Сент-Освальд» для него закрыт навсегда.
Вопрос в том, хватит ли сделанного. Грязь прилипчива, тем более в такой профессии. В общем-то, и полиция тут — некоторое излишество. Достаточно намека на сексуальные отклонения, чтобы сломать карьеру. Остальное можно спокойно доверить публике, вскормленной подозрениями, завистью и «Икземинером». Ком уже покатился, и я не удивлюсь, если недели через две кто-нибудь подхватит эстафету. Например, «солнышки» или храбрые молодцы из квартала Эбби-роуд. Вспыхнут пожары, начнутся нападения на коллег, в пабах и клубах слухи перерастут в грязную убежденность. Прелесть в том, что больше не нужно ничего делать. Легкий толчок — и костяшки домино начнут падать сами по себе.
Я, конечно, постараюсь задержаться подольше. Половина удовольствия — наблюдать за происходящим, хотя расслабляться тоже не стоит — мало ли что может случиться. Так или иначе, вред уже непоправим. От кафедры остались одни развалины, оказываются замешаны и другие сотрудники, заместитель директора безнадежно опорочен. Ученики покидают школу — двенадцать за эту неделю: струйка, которая скоро станет потоком. Преподавание заброшено, от службы здоровья и безопасности осталось одно название, да еще надвигается инспекция, которая, скорее всего, закроет Школу.
На прошлой неделе правление каждый вечер проводило экстренные заседания. Директор, не умеющий вести переговоры, боится потерять место; доктора Тайда беспокоит удар по школьным финансам; а Боб Страннинг ухитряется обратить слова директора себе на пользу, сохраняя при этом видимость преданности и корректности.
