Кошмар во сне и наяву - Арсеньева Елена (версия книг TXT) 📗
В тупом, тяжелом молчании просидели не меньше часа, изредка поерзывая, ненадолго опуская ноги и вновь задирая их. Какое-то время в кабине еще хранилось тепло, но постепенно все выветрилось. От воды шел лютый холод. Вскоре температура снаружи и внутри вполне уравновесилась. Шуга шла все более плотно…
Водитель сначала шепотом, потом все громче начал материться.
– Не надо! – пискнула Альбина, чувствуя себя все более невыносимо, однако шофер словно не слышал.
– Скажите, у вас дети есть? – вдруг спросил священник.
– У меня, что ли? – повернулся к нему водитель.
– У вас, у вас.
– Да пока не нажил, – передернул плечами тот. – Женился только полгода назад, но как-то еще не…
– Тогда вам следует быть особенно осторожным в выражениях, – перебил священник. – Я читал о недавних исследованиях биологов. Они пришли к ошеломляющему выводу, что с помощью словесных мыслеобразов человек способен создать или разрушить свой генетический аппарат.
Шофер вдруг оживился:
– О! Я знаю классный анекдот про генетику! У одной русской бабы родился негритенок. Она, естес-сно, завыла: муж меня убьет, что делать?! Доктор ее пожалел, пошел объясняться с мужем, а там сидит амбал метр девяносто что вдоль, что поперек. Ну, доктор испугался, посылает вместо себя медсестру: скажи, мол, что произошла мутация на генетическом уровне, оттого и родился черный ребенок. Сестра увидела амбала, сама испугалась и посылает сторожа: так, мол, и так, скажи, что произошла мутация на генетическом уровне, потому и родился абсолютно черный негритенок у белой женщины. Сторож вышел к амбалу. «Ну что, – говорит, – мужик? Мутатор надо почаще мыть, а то он у тебя черный был, как… В результате негр у тебя родился, Геной назвали!»
Водитель радостно захохотал. Альбина не сдержалась – тоже прыснула. Нет, ну правда – смешно. Послышалось ей, или отец Афанасий издал что-то вроде хихиканья?.. И вдруг он встрепенулся, уронил ноги в воду, прошипел что-то невнятное и замахал руками:
– Слышите? Трактор!
И правда: вслед за шумом двигателя на берегу показался трактор. Был он стар и неказист, однако шевелился бойко.
– «С-100», – печально сказал водитель. – Да он же мне в дедушки годится! Интересненько, далеко мы на нем угребем?
Означенный «С-100» развернулся на берегу и, двигаясь задним ходом, зашлепал гусеницами по воде. Достигнув «Газели», остановился.
На подножку вылез замасленный, под стать трактору, мужичок. Последовало обсуждение текущих событий, от которого у свежего человека уши вяли. Альбина и отец Афанасий молча страдали.
«Газель» зацепили тросом. Трактор дернулся… и тут же заглох. Попытки запустить мотор успехом не увенчались.
Шофер на пару с трактористом ругались как угорелые. Холод прижимал.
– Перебирайтесь в кабину трактора, там теплее, – позвал шофер.
Отец Афанасий проворно выскочил на подножку, однако застрял на гусенице, повернувшись спиной к Альбине. Альбина поняла, что он там делает, и почувствовала себя еще хуже оттого, что у нее не было никаких шансов. А хотелось уже давно…
Шофер помог ей перешагнуть гусеницу и буркнул, отводя глаза:
– Давай-ка, сходи. Мы не будем смотреть, не переживай. Я же понимаю! Моя вроде тебя, такая же стеснительная!
Альбина воззрилась на него, потом глянула на тракториста и священника, которые уже сидели в кабине, старательно уставившись на недосягаемый берег, и покорно кивнула. Подождала, пока шофер тоже забрался в кабину, и с великой радостью последовала его совету.
Жить сразу стало легче – настолько легче, что вроде бы даже на улице потеплело. Альбина подумала: с какой радости она будет тесниться с мужиками в грязной кабине трактора? Тепла там хватит, пока двигатель не остынет, а потом будет пробирать со всех сторон из треснувших стекол. Правда, тракторист достал металлическую банку литра на два, бросил на дно промасленную тряпку, налил солярки и поджег, однако из этого отопительного прибора посыпались хлопья такой копоти…
Нет. Альбина успокаивающе помахала мужчинам и вернулась в «Газель». Кабина после недавней тесноты показалась удивительно просторной. Альбина разулась, обмотала заледеневшие ноги шарфом и прилегла, свернувшись клубочком.
Запах бензина, как всегда, навевал тошноту. Воспоминания о завтраке растаяли, как Снегурочка над костром. «А в кузове яблоки и куличи», – с тоской подумала Альбина. Есть захотелось по-страшному! Она заставила себя вспомнить, что сегодня страстная суббота, по канону особенно строгий пост – и духовный, и телесный… И в то же мгновение в памяти возник голос Алины Яковлевны:
– Это как раз было накануне Пасхи. Тогда ее, конечно, мало кто отмечал, но все-таки около церквей собирались старухи с куличами. Я погуляла и поехала к Гале. Она тогда снимала комнату недалеко от Измайловского парка. Было уже около полуночи, в метро почти пусто. Напротив меня в вагоне сидел какой-то мужчина, я на него даже и не глянула бы, но он все время чем-то шуршал. Вижу: он развернул целлофановую обертку и читает газетные вырезки. И вдруг поднял глаза и увидел, что я на него смотрю. Я, конечно, сразу отвернулась, но он уже, наверное, что-то себе возомнил, потому что смотрел на меня так… я думала, дырку проглядит! Ну, конечно, я была очень, очень хорошенькая! – В голосе Алины Яковлевны появились нотки нежности. – Такая пикантная, современная. И одевалась замечательно. Помню, у меня были такие ажурненькие чулочки – с ума сойти! Но при этом, – добавила строго, – держалась очень сдержанно, на мужчин даже не смотрела… Мне стало страшно от его взглядов. Еле дождалась своей станции, но на эскалаторе он стал рядом. Я вообще чуть не умерла от ужаса! Но он ушел вперед, и наверху я его уже не видела. Вышла – пусто. Ну думаю, слава богу! А мне надо было идти по узкой дорожке между домами. Я все время оглядывалась, добежала кое-как до Галиного подъезда. И тут он на меня накинулся! Ударил, схватил за горло, затащил в подвал… Я, конечно, хотела кричать, но он выхватил нож… Вот там, на полу, в подвале, я и рассталась со своим девичеством!
Алина Яковлевна закрыла лицо ладонью…
После паузы продолжила:
– Он меня живую оставил – спасибо и на том. Ушел – я валялась без памяти. Потом очнулась уже под утро, начала подниматься, слышу – что-то хрустит. Смотрю – вот эти вырезки в целлофане. Я их чисто машинально сунула в сумку, думала, может, с их помощью милиция…
– Ты заявила в милицию? – перебила Альбина, и мать остро, опасливо глянула на нее. Отвела глаза:
– Да нет… постыдилась позориться. А через месяц, когда поняла, что беременна, уже поздно было заявлять. Хотела сделать аборт, конечно, а врач сказал: детей больше не будет! Ну, я и подумала: может, найдется добрый человек, возьмет с ребенком. Не нашелся, нет. Зато… вот ты…
Альбина кивнула:
– Спасибо, что не сделала.
Если честно, ей хотелось сказать: «Ну и зря не сделала! Зачем я тебе? И ты права: я вообще никому не нужна». Но говорить этого, конечно, было нельзя. Поэтому спросила о том, что волновало всю жизнь:
– А он был кто? Какой?
И получила наотмашь:
– Уголовник какой-то. В сапогах, телогрейке – прямо сейчас с лесоповала! А воняло от него – я тебе передать не могу… Надо же, а? Как бумажки сохранились, непонятно. Думала, давно выкинула это дерьмо, так ведь нет! Но уж больше их тут не будет.
Она подняла коробку с мусором и вышла в коридор.
Альбина сделала было движение вслед, но только махнула рукой.
Ею вдруг овладела странная апатия. Да… воистину – меньше знаешь, лучше спишь. Образ того подводника-летчика, геолога, который постепенно соткался из прежних выдумок матери и всегда незримо присутствовал на обочине ее сознания, рассыпался прахом и был унесен ледяным ветром реальности. На этом месте появился невысокий, с опасным прищуром темных глаз человек, сжимающий в руках нож.
«Какой-то уголовник!»
Альбина усмехнулась, подавляя слезы. Ну не ирония ли судьбы?! Она зачата после изнасилования. Неудивительно, что мать потом всю жизнь ненавидела мужчин… и собственную дочь. И первый опыт общения с мужчинами для этой самой дочери тоже был – насилие?
