Татуировка - Милкова Елена "Перехвальская Елена Всеволодовна" (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
— Нет уж, деньги оставьте себе. Позвольте мне получить хотя крохотную радость от доброго дела. И вообще, я вам желаю… — Он помолчал, подыскивая слова: — Чтоб все сбылось.
«Если бы!» — с тоской подумала она.
— Да! Возьмите на память! — И она протянула ему одну из трех оставшихся фотографий: двенадцать апостолов и в середине — сам Антон с распятым Христом на груди.
— Спасибо, классно все-таки получилось, — проговорил Петя, убирая фотографию в сумку, которая висела у него на плече. — Сразу видно руку большого мастера… Извините, что переспрашиваю: завтра точно ничего не будет? Я-то, собственно, шел к вам, чтобы это узнать. А то вдруг он, как неожиданно улетел, так и прилетит.
— Думаю, этого не будет уже никогда, — ответила она, имея в виду в основном себя.
Ника прождала в аэропорту не больше часа, а потом подошла к справочному окну.
— Тетенька, извините пожалуйста, вы не знаете, мой папа улетел в Париж? — спросила она, «делая девочку». — Шолохов. Антон Шолохов. У него билета не было. Он сказал, что все равно постарается улететь. Мы с мамой живем отдельно, я приехала его проводить и вот… — Ника говорила так искренне, что сама поверила в свою роль и чуть не заплакала.
То, что не получилось у молодого, хотя и симпатичного парня, удалось ребенку. Сердце женщины, сидящей за окном справочной, дрогнуло, она принялась звонить в отдел пассажирских перевозок и минут через пять сочувственно сообщила:
— Улетел твой папа. Час назад. Вот отцы! Надо было раньше приезжать, девочка.
— А скажите, пожалуйста, он никакой записки мне не оставил?
— Нет, девочка, записок никто из пассажиров сегодня не оставлял.
Ника печально вздохнула и, не выходя из роли, пошла к выходу.
Та квартира, в которой она прожила около месяца, сразу стала чужой, и у нее не было никакого желания туда возвращаться.
СЫН ТАКСИДЕРМИСТА
Учителя физкультуры звали Григорий Равшанбекович. Это странное имя досталось ему в подарок от отца, которого он не знал. Зато он хорошо знал своего отчима. Алексей Григорьевич Меховщиков пришел в их семью, когда Грише не исполнилось еще и трех лет. Только супружеское счастье Алексея Григорьевича длилось недолго. Через год молодая жена заболела обычным гриппом. На третий день болезни жильцы из соседней квартиры отправили ее на «скорой помощи» в больницу. Последних мгновений ее сознания хватило только на то, чтобы дотянуться до их звонка и нажать на кнопку. Когда соседи открыли дверь, она сидела уже на полу у стены. Те же соседи позвонили на работу к Алексею Григорьевичу, и пока он ловил такси, пока ехал через город в Мечниковскую больницу, жена уже скончалась. Он шел рядом с каталкой, на которой санитар перевозил из отделения ее тело, и постоянно сдергивал простыню с лица, стараясь прикрыть холодные ступни.
Тогда ему еще не было сорока, и друзья по работе спустя некоторое время посоветовали отослать пасынка к родственникам покойной жены, а самому снова попытаться устроить свою судьбу. Но Алексей Григорьевич четырехлетнего Гришу никому не отдал и воспитывал сам. Причем так воспитал, что тот стал даже серебряным призером Олимпиады в Мельбурне. Сам же Алексей Григорьевич обладал редкой профессией, название которой многим даже неведомо. Он был таксидермистом. В юные годы его после окончания Арктического техникума отправили радистом-метеорологом на полярную станцию, сначала на материк, у пролива Югорский шар, а потом еще дальше, на остров Врангеля. На полярках условия жизни были отличные, свободного времени — бездна, и каждый находил какое-нибудь увлечение. А так как морской и сухопутный зверь считал полярную станцию собственной территорией, то Алеша Меховщиков из самых нахальных пришельцев стал делать чучела.
— Смотри-ка ты, получается! — радовался восхищенный начальник станции. — Сколько народу перебывало, а никто не мог освоить этого дела.
Труд был и в самом деле кропотливый — аккуратнейшим образом снять шкуру, не оставив на ней ни одной жиринки, выделать, а потом набить и зашить ее так, чтобы получился зверь натурального вида, с естественным выражением морды. Не говоря уже о том, что снимать шкуру с белого медведя, нерпы, песца и куропатки — процессы совершенно разные. Скоро Алексей прославился на всю Арктику — его белый медведь был подарен одному африканскому президенту, да и советские члены Политбюро не гнушались изделиями Меховщикова. Но однажды белый медведь, охоту на которых в Арктике запретили давно — оттого, похоже, они взяли привычку нагло ломиться в дом — так вмазал по уху Алексею Григорьевичу, что тому показалось, будто в голове у него взорвалась атомная бомба. К счастью, в то же мгновение медведь схватил несколько пуль от его напарника и к телу таксидермиста потерял интерес. После такого происшествия Алексей Григорьевич оглох на одно ухо, и врачебная комиссия отправила его в тридцать семь лет на пенсию — кому нужен полуглухой радист.
Женщин на полярных станций всегда не хватало, а за человека, которому положен отпуск один раз в два года, мало кто желал выйти. Зато, обосновавшись на материке, он сразу устроил свою судьбу. Да только жене его была прописана короткая линия жизни.
— Мне бы жить в Арктике сейчас, я бы золотые горы имел, — любил повторять Алексей Григорьевич. — А тогда чучела ничего не стоили.
После крушения сети полярных станций он пробавлялся лишь редкими заказами. То от Зоологического музея или от самого Зоосада, а то и от новых русских — кому увековечить подохшего любимого крокодила, кому обвить столб у входа в коттедж удавом.
Его пасынок, ставший знаменитым спортсменом, который, кстати, всегда называл его отцом, давно вырос и жил своей семьей, однако часто приезжал в гости.
— А чего это ты, отец, загрустил? — допытывался он в последнее время. — Как ни приеду, ты в тоске.
— Да что ты, Гриша, это просто магнитная буря или давление, — отговаривался Алексей Григорьевич.
Но когда сын уезжал, садился на кухне на табурет и выть ему хотелось большим полярным волком. От того ужаса, который в старости навалила на него судьба. Даже сыну нельзя было рассказать об этом ужасе. Но однажды он не сдержался и все-таки рассказал. Лишь внешнюю часть и то — намеками.
— Вот что, отец, валить тебе надо из страны. Причем немедленно. Тут они тебя всюду найдут. И, найдя, сразу кончат.
— А то я сам об этом не думал, Гриша. Только на какие шиши?
Разговор происходил на кухне. Они сели рядышком, прикинули, что, сколько и почем. На другой день Григорий приехал снова.
— Все узнал, отец. Есть такая фирма. Десять дней — и готов пакет документов на любое имя. Какое хочешь, хоть Горбачевым назовись, хоть Путиным. Паспорт, годовая виза — все, что надо.
— И почем это удовольствие?
— Десять тысяч.
— В Штатах двенадцать гринкарта стоит.
— Ага, только ты сначала попробуй получить туда визу. И при этом так, чтобы эти нелюди не вычислили. И потом, на родную фамилию стоит двенадцать, а ежели на чужую — не знаю. Нет, отец, надо сваливать в темпе. Или в Турцию, или в Грецию. А там сразу купишь парик, отрастишь бороду, смотришь, год перебьешься. За год-то все и рассосется. Или они кого другого вместо тебя найдут, или их прихватят на этом бизнесе.
— Деньги-то где взять, Гриша? — тоскливо спросил старик.
— Шесть у нас с тобой есть. Значит, надо еще четыре для документов и хотя бы одну тебе для начала. — Сын говорил уверенно, и старик уже верил, что сумеет выбраться из своей передряги.
— Без баксов ты там пропадешь сразу. Так что буду занимать у друзей. Может, Женьке Кафельникову поклонюсь. На два-три месяца всяко дадут. А ты как уедешь, я сразу твою квартиру продам. И еще подошлю баксов. Вернешься — будем жить вместе. Пиши на мое имя генеральную, завтра пойдем к нотариусу.
На другой день Грише повезло несказанно. Только он поговорил с бегемотом-директором о том, что больше такого нищенства, в каком живет школа, не потерпит, что его давно зовут в школу олимпийского резерва, где тренер получает ровно в десять раз больше, чем учитель физкультуры в этой гимназии, как в кабинет вошла учительница биологии Ольга Васильевна. А дальше уж совсем было смешно: с порога она заявила директору, что принесла пять тысяч баксов и хочет подарить их школе, а тот принялся ее отговаривать.
