Записки прокурора - Безуглов Анатолий Алексеевич (мир книг .TXT) 📗
— Имели, — кивнул я. — А почему решили трехкомнатную?
— Из-за родителей. Сначала я ведь думала вступить на однокомнатную. Подала заявление. Тысяча у меня была. Все мои сбережения. Поехала к своим на хутор, чтобы помогли. Первый-то взнос тысяча пятьсот… Отец мне говорит: а может, доченька, и нас в город возьмёшь? Мы, говорит, дом свой продадим, на трехкомнатную наскребём. И много ли нам, говорит, осталось жить? Помрём, у тебя большая квартира останется. Нет, вы представляете, каково это дочери слушать?.. Конечно, говорю, возьму. А о смерти чтоб и разговору не было! Дай бог вам до ста лет дожить. Мама-то, в общем, тоже хотела бы в город, а с другой стороны, жалко соседей бросать, сад… Конечно, они своё отработали, заслужили отдых. Чтоб и ванная, и горячая вода, и, извините, тёплый туалет. Короче, на семейном совете решили: ко мне. Продали дом, дали мне четыре тысячи…
— А какой первый взнос? — спросил я.
— Пять тысяч.
Пять, а не десять, как говорила она Юре Бобошко! А может быть, парень что-то напутал? Или она прихвастнула перед ним?
— Значит, ваши родители и бабушка прописаны у вас?
— А у кого же ещё? — нервно передёрнула она плечами.
— Ну и как, нравится им в городе?
— Да как вам сказать… — замялась Калгашкина. — С одной стороны, удобства. С другой, в городе не как на хуторе. Никого тут не знают, поговорить не с кем…
— Сейчас они здесь, в Зорянске? — спросил я.
Этот вопрос, как мне показалось, привёл её в замешательство.
— Сейчас? — переспросила она, словно не расслышала.
— Да, в настоящее время.
— Гостят… у сестры.
— Все? Отец, мать и бабушка?
— Все.
— А бабушке сколько лет?
— Восемьдесят третий.
Я видел, что моё любопытство вконец выбивает её из колеи.
— Вы не думайте, она у нас ого-го какая старуха! И ездить любит.
— Где живёт ваша сестра?
— Да на хуторе Мокрая Ельмута, Пролетарский район Ростовской области.
Это были мои родные места. Маныч, степи, детство… Я на миг окунулся в воспоминания. Но они были явно не к месту.
— А где жили ваши родители до того, как переехали в Зорянск? — спросил я, отогнав воспоминания.
— Там же, в Мокрой Ельмуте. Я же и сама оттуда.
Я спросил ещё, как ей удалось получить в ЖСК «Салют» трехкомнатную квартиру, ведь свободных не было. Она повторила почти то же самое, что и Дроздов.
Когда Калгашкина ушла, я попытался разобраться, какие вопросы смущали её больше всего.
Прописка. Да, когда я спросил, где прописаны родители Калгашкиной, она даже побледнела от волнения.
Второе. Живут ли они с ней в Зорянске? Тоже, как мне показалось, очень неприятный вопрос для заведующей магазином.
Я позвонил в паспортный стол и попросил сообщить мне, кто прописан в квартире Калгашкиной.
Буквально через десять минут я получил ответ, который, честно говоря, и ожидал.
В настоящее время Ирина Алексеевна Калгашкина была прописана в своей трехкомнатной квартире одна. Но с сентября 1981 года в этой квартире были прописаны Алексей Кузьмич Калгашкин, Зинаида Прокофьевна Калгашкина и Анастасия Ниловна Рябченко — отец, мать и бабушка заведующей магазином. В сентябре 1981 года дом ЖСК «Салют» заселялся жильцами.
Через два месяца, в ноябре того же года, Калгашкин А.К., Калгашкина З.П. и Рябченко А.Н. выписались в связи с выездом из Зорянска на постоянное место жительства в Мокрую Ельмуту.
Господи, опять Мокрая Ельмута, Пролетарский район Ростовской области… Не зря, наверное, нахлынули на меня воспоминания детства. Ещё тогда, когда Калгашкина упоминала все эти названия, я ощутил, что Калгашкина мне лжёт. Но я пока ещё в ней не разобрался до конца. Одно было ясно: вся эта история с родителями, их желание якобы переехать в Зорянск — просто уловка. Для получения трехкомнатной квартиры Калгашкиной нужны были «мёртвые души». Вот она и прописала у себя родителей. А получив ордер и въехав в кооператив, тут же выписала их.
Но ведь ещё существовала Мокрая Ельмута. Там наверняка должен быть ещё один кончик.
Не теряя времени, я позвонил в районный отдел внутренних дел Пролетарского района начальнику уголовного розыска. Мы с ним познакомились, когда я был последний раз в отпуске и заглянул в родные места.
— По какому случаю, Захар Петрович? — спросил он.
— Хотелось бы срочно получить кое-какие сведения. На хуторе Мокрая Ельмута проживают Калгашкины, Алексей Кузьмич и Зинаида Прокофьевна. Узнайте, прописаны ли они? И на чьей площади?
— Это запросто.
— Не все. У них был свой дом. Продали они его или нет?
— И для этого надо немного времени.
— Сколько?
— Да к вечеру можем сообщить.
— Терпится до завтра. Ещё неплохо бы выяснить: выезжали куда-нибудь за последние полгода Калгашкины из хутора?
— Выясним, Захар Петрович. Там толковый участковый.
А на следующий день утром мне сообщили из Пролетарского РОВДа следующее.
Первое: родители Калгашкиной действительно имели свой дом в Мокрой Ельмуте и продали его в начале 1981 года.
Второе: Калгашкины-старшие, а также Рябченко А.Н. выписались из Мокрой Ельмуты в августе 1981 года в связи с выездом на другое место жительства. В декабре того же 1981 года они прописались в доме своей дочери Муравьёвой Е.А.
Третье: На самом деле они все время жили на хуторе. Тем более что старуха Рябченко больна и почти не встаёт с постели.
Итак, мне стало ясно, что вся катавасия с куплей-продажей дома, а также с выпиской и пропиской — махинация с целью незаконного получения Ириной Алексеевной Калгашкиной трехкомнатной квартиры.
Но только ли этим ограничился круг её незаконных действий? Почему горжилуправление и правление ЖСК «Салют» так благоволило к Калгашкиной? А человеку, имеющему все основания претендовать на трехкомнатную квартиру, то есть Бабаеву, отказали?
По-моему, всем этим пришло время заняться следователю.
Было возбуждено уголовное дело. Я поручил его Орлову Анатолию Васильевичу, молодому следователю, который только что закончил стажировку у Инги Казимировны Гранской. В помощь Орлову начальник районного отдела внутренних дел выделил инспектора ОБХСС старшего лейтенанта Владимира Гордеевича Фадеева. Фадеев по просьбе следователя срочно выехал в Мокрую Ельмуту. Через два дня следователь и инспектор ОБХСС зашли ко мне поделиться первыми впечатлениями.
— Ну и фокусница эта Ирина Алексеевна Калгашкина, — рассказывал Фадеев.
— Прямо Кио… Такого тумана напустила у своих родственников, что те ничего не поняли. И фокус готов! Я спрашиваю у бабки Рябченко: жили, мол, в Зорянске? Господь, говорит, сынок, с тобой, я уж со двора года три не выходила. Отцу Калгашкиной — тот же вопрос. Он в ответ: а чего я там не видел? Я говорю: так у вас в Зорянске трехкомнатная квартира, на ваши кровные деньги. Он прямо-таки опешил. Спрашиваю: вы дочери Ирине четыре тысячи давали? Смеётся. Я, говорит, больше сотни в руках не держал. Вот так, Захар Петрович. Старики даже и не подозревают, что были жителями нашего города.
— Погодите, погодите, — остановил я инспектора ОБХСС. — Почему отец Калгашкиной говорит, что и сотни не держал в руках? Он же дом продал…
Фадеев усмехнулся.
— А знаете, кому старики продали свой дом? Своей же дочери, Муравьёвой.
— Как — дочери? — не понял я.
— Вот так. Своей родной дочери, которая родилась, выросла и до сих пор живёт в этом доме.
— Странно, — удивился я. — А Муравьёва заплатила им что-нибудь?
— В том-то и дело, что ни копейки не заплатила, — ответил Владимир Гордеевич. — А зять, то есть муж дочери, тот до сих пор так и считает стариков хозяевами дома и сада.
— Но для чего же все это понадобилось? — спросил я.
— А Муравьёва, да и все остальные родственники, сами не знают, какой смысл в этой купле-продаже, — продолжал Фадеев. — Говорят, Ирина Алексеевна примчалась на хутор, что-то наплела с три короба, и все сама с продажей и обстряпала.
— А за оформление продажи? Кто взял на себя эти расходы?
