Острые предметы - Флинн Гиллиан (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
В четыре утра девочки поехали на гольф-мобиле Адоры на обратную сторону Главной улицы. Проем между скобяной лавкой и салоном красоты был узким, но Эмма и Келси смогли пронести через него тело Энн, за руки и ноги, и, оставив на другой стороне в сидячем положении, стали ждать, пока его найдут. Джоудс снова плакала. Позднее девочки задумались, не стоит ли ее убить, боясь, что она их выдаст. Они уже начали к этому готовиться, когда арестовали Адору.
Эмма сама убила Лили: ударила в затылок камнем, задушила голыми руками, выдрала шесть зубов и обрезала ей волосы. Все это она сделала в переулке за мусорным контейнером, возле которого оставила ее бездыханное тело. Камень, клещи и ножницы она принесла утром с собой в школу, в ярко-розовом рюкзаке, который я ей купила.
Шоколадные волосы Лили Берк Эмма вплела в ковер для моей комнаты кукольного дома.
Эпилог
Адора была признана виновной в убийстве первой степени за то, что она сделала с Мэриан. Ее адвокат готовит апелляцию, которую группа поддержки Адоры с энтузиазмом публикует на сайте freeadora.org. Алан запер дом в Уинд-Гапе и снял квартиру неподалеку от ее тюрьмы в Вандалии, штат Миссури. Он пишет ей письма в те дни, когда не может ее навестить.
Скоро было выпущено несколько дешевых книг о нашей семейке убийц; издательства завалили меня предложениями написать свою. Карри стал уговаривать меня принять одно предложение, но быстро отступил. Тем лучше для него. Джон написал мне доброе, исполненное боли письмо. Он подозревал Эмму с самого начала и переехал к Мередит отчасти для того, чтобы следить за Эммой. Что объясняло тот разговор у бассейна, который я подслушала. Эмма потешалась над его горем. Причиняла ему боль, заигрывая с ним. Через близость – как мама, когда вставляла мне в раны щипцы. Другого своего любовника из Уинд-Гапа, Ричарда, я больше никогда не видела и не слышала. Что неудивительно, если вспомнить, как он посмотрел на мое обезображенное тело.
Эмма будет сидеть в тюрьме до достижения восемнадцати лет; вполне вероятно, и дольше. Посетители к ней допускаются два раза в месяц. Один раз я к ней пришла. Мы сидели на веселой игровой площадке, обнесенной колючей проволокой. Малолетние преступницы в тюремной форме, брюках и футболках, висели на турниках и гимнастических кольцах под зорким оком толстых крикливых надзирательниц. Три девочки катались с горки. Горка была покоробленной, и они то и дело останавливались; чтобы продвинуться дальше, приходилось делать рывок. Но это, по всей видимости, не очень им мешало, потому что, скатившись, они опять поднимались по лестнице и съезжали вниз. И так все время – молча, пока я там была.
Эмме остригли волосы почти под самый корень. Вероятно, она хотела выглядеть суровее, но стрижка, напротив, придала ей загадочный вид, сделав похожей на эльфа. Я взяла ее за руку, влажную от пота, она ее тут же выдернула.
Перед нашей встречей я обещала себе не допрашивать ее об убийствах, чтобы беседа вышла как можно более непринужденной. Но вопросы посыпались из меня почти сразу. Зачем вырвала зубы? Почему именно эти девочки, такие умные и интересные? Чем они могли ей досадить? Как она вообще могла это сделать? Последний вопрос получился менторским, словно я отчитывала ее за то, что она устроила вечеринку, пока меня не было дома.
Эмма с горечью посмотрела на трех девочек на горке и сказала, что всех здесь ненавидит – все девчонки чокнутые или глупые. И что терпеть не может стирать, ей противно трогать чужую грязную одежду. Потом замолчала, и я подумала, что она проигнорирует мои вопросы.
«Я дружила с ними некоторое время, – наконец сказала она себе под нос, низко опустив голову. – Мы вместе веселились, носились по лесу как шальные. И вместе разбойничали. Как-то раз убили кошку. А потом она (как всегда, мать осталась безымянной) заинтересовалась ими. Для меня самой больше не оставалось ничего. Я больше не могла дружить с ними втайне. Они все время приходили к нам домой. И стали расспрашивать меня о моих болезнях. Они чуть было не загубили дело, а она этого даже не поняла. – Эмма с силой потерла остриженный затылок. – И почему Энн укусила… ее? Почему ей можно было ее кусать, а мне – нет?»
Больше она ничего не хотела говорить, в ответ на все вопросы только вздыхала или откашливалась. А зубы? Она их взяла только потому, что они были ей нужны. Все в кукольном доме должно было быть великолепным, как и все другое, что любила Эмма.
Я думаю, здесь кроется большее. Энн и Натали были уничтожены потому, что Адора уделяла им внимание. Эмма видела в этом нарушение их негласного договора. Ведь она так долго позволяла матери травить себя лекарствами. «Иногда, давая людям что-то делать с собой, ты на самом деле делаешь это с ними сама». Мать доводила ее до болезни, и Эмма считала, что имеет над ней власть. Взамен она требовала исключительной любви и преданности. Привязываться к другим девочкам было недопустимо. Поэтому она убила и Лили Берк, заподозрив, что она мне нравится больше.
Можно, конечно, бесконечно строить догадки, пытаясь понять, почему Эмма это сделала, но остается факт: она любила причинять боль. В этом она мне признавалась сама. Я виню в этом мать. Ребенок, вскормленный ядом, находит утешение во зле.
В день ареста Эммы, когда дело об убийствах было полностью раскрыто, Карри и Эйлин поселились у меня. Устроились на кушетке, как солонка и перечница. Я взяла нож, спрятала под рукавом, в ванной сняла рубашку и вонзила его поглубже в гладкий кружок на спине. Я принялась им скрести во все стороны, и скоро там не осталось живого места. Карри ворвался как раз в тот момент, когда я собиралась приступить к лицу.
Карри и Эйлин собрали мои вещи и увезли меня к себе домой, где дали мне постель и предоставили свободный угол в комнате на подвальном этаже. Все острые предметы спрятали под замок; впрочем, я и сама не очень-то старалась до них добраться.
Я учусь принимать заботу. Учусь наслаждаться родительским теплом. Я вернулась в детство – туда, где совершалось преступление. Эйлин и Карри будят меня по утрам, а вечером укладывают в постель, целуя (точнее, сам Карри дружески хлопает меня по подбородку). Я не пью ничего крепче виноградной газировки, которую любит Карри. Эйлин помогает мне купаться и иногда причесывает. Теперь меня при этом не бьет озноб, и мы считаем это хорошим признаком.
Скоро наступит двенадцатое мая – ровно год с тех пор, как я поехала в Уинд-Гап. В нынешнем году в этот день будет праздноваться День матери. Гениальное совпадение. Иногда вспоминаю ту ночь, когда я лечила Эмму, о том, как мне было приятно о ней заботиться и утешать ее. Мне снится, как я ее купаю, вытираю ей лицо. Просыпаюсь в поту, живот крутит. Мне понравилось заботиться об Эмме по собственной доброте? Или потому, что я страдаю той же болезнью, что и моя мать? Никак не могу в этом разобраться, особенно по ночам, когда просыпаются мои шрамы.
Но в последнее время склоняюсь к тому, что по доброте.
