Гонки по вертикали - Вайнер Аркадий Александрович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Профессор оглядел мою тощую фигуру, видимо, сравнил с толстым комиссаром в драповом пальто с бархатным воротничком, и от души захохотал.
– Итак? – спросил он. – Чем обязан?
– Пятнадцатого апреля вы приобрели в комиссионном магазине номер пятьдесят три бриллиантовую брошь в форме восьмиконечной звезды…
Я говорил торопливо, потому что хотел быстрее покончить с формальностями и получить в руки свою вожделенную звезду. Смешно, что мне пришлось так долго гоняться за ней, а теперь она рядом, совсем рядом, где-то лежит в двух шагах от меня в любимой хозяйкой шкатулке для драгоценностей. Я был так счастлив, что звезда нашлась, что нашелся покупатель, что застал его на месте, что все в порядке, что звезда лежит где-то рядом в коробке, – я даже перестал сердиться на мадам.
– Одну минутку, – сказал профессор и быстро взглянул на жену, – тут какое-то недоразумение. Я ни пятнадцатого апреля, ни в какой другой месяц не покупал никакой броши. Это ошибка.
– Как ошибка? – оторопело переспросил я. – Вы же сдавали на комиссию в этот магазин осенний пейзаж, масло, иностранной школы, автор неизвестен?
Жена поднималась из угла, как грозовое облако:
– В чем дело, Серж? О чем спрашивает этот молодой человек?
– Оставь нас в покое, Валентина! У тебя какие-то странные представления! Инспектор интересуется какой-то вещью и поэтому вправе задавать мне все нужные вопросы…
Но реакция жены стала уже неуправляемой:
– Ну и что? Сдавали, сдавали! Мы разве не имеем права продать собственную картину? Или есть указание получать в таких случаях разрешение в уголовном розыске? И при чем здесь какие-то краденые броши?
– Прекрати, Валентина! – сквозь зубы сказал Обнорский, у которого прямо на глазах портилось настроение. – Кто говорит о краденых брошках?
– Но этот человек не из Пушкинского музея, а из уголовной милиции. А там интересуются крадеными вещами! Ты хоть это понимаешь?
Обнорский судорожно вздохнул, будто слюну сглотнул, и зло покачал головой.
– Сергей Юрьевич, ми с таким невероятным трудом, собственно, благодаря счастливой случайности разыскали вас, нам до зарезу нужно взглянуть на эту звезду, мы ее вам сразу же оставим, только сфотографируем ее, она ведь – сама-то звезда – нам и не нужна, – я сбивчиво бормотал, чувствуя, как с трудом обретенная почва стремительно уходит из-под ног. – На звезде номер должен быть с обратной стороны, нас этот номер интересует…
Профессор решительно встал:
– Я никакой звезды не покупал и о чем вы говорите, не понимаю.
Я видел, что тяжелый, мучительный склеротический румянец пал на его щеки.
– Как же не покупали? Нам продавщица Надя сказала, она вас прекрасно запомнила, она помнила даже, что вы сдали картину на комиссию…
– Она меня с кем-то спутала. Это ошибка.
– Прекратите в конце концов допрашивать ни в чем не повинного человека! – закричала жена. – Мы завтра же позвоним вашему начальству на Петровку. Сержик, ну скажи ему, что ты примешь завтра меры!
– Уйди, Валентина, – тихо сказал Обнорский. – Ты меня медленно, но верно убиваешь, – и я испугался, что с ним случится удар. Но звезда была где-то здесь, совсем рядом, я не могу уйти без нее, потому что за ней было для меня все – Батон, Сытников, бесследно исчезнувший Кастелли, Сашка Савельев, знающий, что трусость и аморальность ведут к краху, больное сердце Шарапова, «ваша человечность» – Люда-Людочка-Мила, комиссар с нечугунной шеей, легкомысленные топкие пальцы матери, вся моя неустроенная жизнь, отсутствие войлочных тапочек и мечта примчаться по стене.
Поэтому я твердо сказал:
– Сергей Юрьевич, эта звезда не краденая. Но только с ее помощью я смогу раскрыть преступление, масштабы которого мне еще самому неизвестны. Если я разыщу эту звезду и окажется, что это та, которую я ищу, станет ясно, что мы на правильном пути. Я вас очень прошу подумать, мне без этой звезды от вас уходить никак нельзя.
Обнорский устало сказал:
– У меня звезды нет. Нет у меня звезды! И давайте кончать этот разговор.
Я ошалело посидел еще мгновение, потом провел ладонями по лицу, встал и пошел к дверям и все-таки вернулся:
– Я ведь понимаю, что никто не даст мне санкцию на обыск у такого респектабельного человека, как профессор Обнорский, да еще по такому смешному эпизоду. Да и целесообразность его мала: коли не дает сразу, то, пока бы я получил разрешение, спрятать можно. А вот насчет совести как? Тоже спрячете? Вы сейчас со мной то же самое сделали, как если бы вы меня вам ассистировать на операции попросили, а я бы больному в живот ножницы спрятал Прощайте.
Совершенно оглушенный, я шел по улице без направления и цели. Почему, ну почему они отказывались? У профессорши на роже было написано, что она не отдаст звезду. Так я ведь и не собирался ее забирать. Профессор хоть совестился немного, а эта жаба смотрит тебе в глаза, будто ни о какой броши и не слышала. Видно, такая судьба у этой звезды – идти долгим, кривым, извилистым путем по людским рукам. Я вошел в телефонную будку, набрал Сашкин помер. Он выслушал мой рассказ, лаконично резюмировал:
– Ты не прав. Надо было в прихожей на коврике лечь. Не уходить, пока звезду бы не показали.
– Ага. Дежурный по городу очень порадовался бы, когда бы ему дозвонилась мадам и сказала, что я лежу на коврике в передней.
– Я бы на его месте посоветовал ей выдать тебе матрасик… Слушай, Стас, а может, оп липовый профессор, а сам из их шайки?
– Не безумствуй, Александр, – сказал я сердито. – Ты Шарапова не видел?
– Он из министерства звонил, просил тебя разыскать. Позвони ему срочно.
– Ладно, с тобой все. До завтра. Большой привет.
Я остановил такси и поехал на Петровку. Около стадиона «Динамо» нас задержала колонна бронетранспортеров и танков – Московский гарнизон готовился к праздничному параду. Я подумал, что несправедливо не выводить на парад колонну милиции – все-таки тоже воюем Иногда со стрельбой. И погибшие есть, и вполне известные герои имеются. Масштаб интереса выше?…
Шарапов сидел за столом в парадном мундире, важный, загадочный за голубоватыми дымчатыми стеклами очков. И я снова удивился, как много у него боевых орденов. Даже какие-то иностранные.
– Батя, а что это за крест?
Шарапов покосился себе на грудь.
– «Виртути Милитари», польский орден, – и добавил, будто оправдываясь: – По начальству ходил сегодня, полагается быть при всем иконостасе.
Помолчал, задумчиво глядя в зеленый мягкий свет настольной лампы.
– Смешно получается: за четыре года войны я получил двенадцать наград, а за двадцать лет здесь – три…
– Так там ты на танке орудовал, а здесь в кресле.
Шарапов прищурился на меня:
– Вот когда-нибудь сядешь в мое кресло, тогда посмотришь, как в нем сидится.
– Я же с фронтом все равно сравнить по смогу.
– Да, – сказал Шаронов, – я надеюсь, что и не сможешь. Придется на слово мне поверить. Только вот говорю я совсем плохо, мало чего объяснить вам могу.
Я промолчал.
– Я когда говорю с вами, намного теряюсь. Вы, молодые, сейчас очень много знаете, больше, чем я в те же годы. Но у вас знание другое. Поэтому я говорю с тобой и опасаюсь, как бы ты не засмеялся: – чего он там еще, старый хрен, поучает? А мне так важно отдать тебе то, что я знаю, а ты еще не смог узнать и узнаешь только через боль, горечь разочарования.
– Батя, когда же я над тобой смеялся? – искренне. удивился я.
– Не об этом я, Стас, говорю. Ты в работе человек способный, но тебе не хватает усидчивости, ну вот как сапожнику, например, или портному. А без этого никуда далеко не пойдешь. И еще: ты учиться не любишь – самолюбие не позволяет, все у тебя под настроение, вдохновение тебе обязательно подавай, а иначе сидишь на месте камнем. Да-а… А это неправильно.
– Батя, я сторонник творческого подхода к нашему делу.
– Сынок, любое творчество на усердии стоит. Понимаешь, памятники не на гениальных открытиях поставлены, а на терпеливых задницах. Усердие, понимаешь, дает большое умение, без которого ничего не бывает. Да-а-а… Возьми, например, войну. Тут, казалось бы, чистое счастье – попадает в тебя пуля пли нет. Так это, да не совсем.
