Генеральские игры - Щелоков Александр Александрович (книги бесплатно без .txt) 📗
Бергман не пугался холодности начальственных глаз.
— Петр Маркианович, на первом этапе все законно и неуязвимо. Ваше право, больше того, обязанность — заботиться о том, чтобы как можно больше материальных ценностей отправить на Родину…
Хряченко подумал и кивнул. Ход рассуждений Бергмана его устраивал.
— Дальше?
— Дальше? Если даже что-то всплывет наружу… На такого рода случаи будут оформлены соответствующие акты. Боеприпасы окажутся полученными моим арсеналом и оформлены честь по чести. Но до выяснения судьбы транспорта никогда не дойдет. Боеприпасы превратятся в бумажки. Бумажки лягут в архивы. И все.
Хряченко открыл ровные фарфоровые зубы и весело хрюкнул:
— Слушай, Давид, ты убежден, что Еву в раю искушал змей? Лично я — нет. Это скорее всего был еврей вроде тебя.
Бергман не обиделся. К плоским остротам человека, которого ты ни во что не ставишь, даже если он большой босс, относиться нужно спокойно. Главное — дело, бизнес. Самолюбие — вторично. Все можно перенести, если ставки так велики.
— Разве я предлагаю яблоко? Миллион зеленых наличными.
Хряченко откинулся на спинку кресла. Веселость сошла с его лица. Он снова глядел холодно и строго.
— Сколько получишь ты?
— Мой дорогой генерал! — Бергман изобразил растерянность. — Разве я не понимаю, что должен иметь военачальник в три большие звезды и полковник в три маленькие?
— Хорошо, Давид, ты меня убедил. Какую мотивировку заложим в приказ? Набросай, мы оформим. Теперь вопрос: когда расчет?
— Как только я передам господину Моше Бен-Ари боеприпасы. И сразу вы получите все.
— Ну вы, жиды, молодцы! За что я тебя и ценю, Давид!
— А что бы мы без вас, хохлов и кацапов, имели? — Бергман не сдержал кипевшей в нем дерзости.
Оружие превращалось в дензнаки. Какой гешефт, какой гешефт…
Впервые в жизни Михаил Яковлевич Шоркин получил работу, которой был обязан заниматься не во имя идеи, не ради светлого будущего грядущих поколений, а ради себя, ради права жить так, как ему хотелось. Три тысячи долларов в месяц, которые ему положил Бергман, оправдывали любое напряжение сил и способностей, любую степень старательности.
Кабинет Шоркина — светлый, хорошо обставленный, находился на одном этаже с приемной президента «Вабанка» господина Бергмана. В число привилегий Шоркина входило право без формальностей проходить к шефу в любое время. Шоркин, трогая дородную секретаршу шефа Лию Григорьевну за спину пониже пояса, спрашивал:
— Там-таки кто-то есть?
И поглаживал госпожу Лию до тех пор, пока от шефа не уходил посетитель. Секретарша к ритуальным прикосновениям относилась спокойно, как корова к дойке. Порой Лия Григорьевна начинала сладострастно закатывать глаза и томно посапывать, хотя внутренне оставалась совершенно спокойной.
В этот раз у Бергмана никого не было, и Шоркин по-хозяйски приблизился к столу, включил шумогенератор, обеспечивая защиту разговора от подслушивания.
— Два известия, Корнелий Иосифович. Оба неприятные.
— Что такое? — Бергман стал нервно крутить в пальцах золотую паркеровскую авторучку.
— Вчера вечером ваши добрые друзья Зайденшнер и Якунин попали в автокатастрофу.
— О господи! — Вздох сожаления, вырвавшийся у Бергмана, был совершенно искренним. — Такие люди! И что?
— Оба погибли. Зайденшнер умер сразу. Он ударился о рулевой обод, и у него лопнула печень. Якунин скончался по дороге в больницу.
— Господи, такие люди! — Бергман снова тяжело вздохнул. — Что еще, добивайте сразу.
— По тем сведениям, которые ко мне поступили, некий полковник Блинов дал показания против Давида Иосифовича.
— Это плохо. — Бергман небрежно бросил авторучку на стол. — Что за говно эти люди!
Он нажал кнопку интерфона.
— Лия Григорьевна, пригласите Резника.
Юрисконсульт банка Герман Резник, массивный седовласый мужчина с громовым голосом народного трибуна, появился мгновенно, словно ждал вызова под дверью. Вошел скользящим шагом, остановился у входа.
— Садись, есть дело.
Резник опустился на стул — в кресла он не садился, поскольку потом не мог встать из-за радикулита. Разложил на коленях электронный ноутбук.
— Слушаю.
— Погибли Зайденшнер и Якунин. Надо подготовить текст нашего соболезнования.
— Сделаю.
— Второе. При допросе в военной прокуратуре некий полковник Блинов перемазал грязью моего брата. Что можно сделать?
— Скажите, то, что вылито на Давида Иосифовича, — правда или неправда?
— Герман, дорогой, в этом ли дело? Главное — брошена тень на фамилию. Ты понимаешь?
— Вот скотина! — Резник возмутился со всей искренностью. — Я бы предпочел, чтобы умер не Зайденшнер, а этот полковник.
— Я тоже, но полковник пока жив. Подумай, что надо сделать по юридической линии для восстановления справедливости.
Когда юрист ушел, Бергман долго молчал. Потом спросил:
— А по практической линии что-то можно сделать?
— Трудно, не трудно, но, если надо, сделаем, шеф.
Снайпера называли Парикмахер. Невысокий некрасивый мужчина с невыразительным взглядом и серым неприметным лицом, он никогда не был биатлонистом, не принимал участия в стрелковых соревнованиях. Велика ли честь продырявить черный кружок на листе бумаги?
Свой опыт стричь и брить людей на расстоянии Парикмахер приобрел в Афганистане и теперь сохранял форму, стреляя мышей на заброшенном стрельбище саперного полка. Он выходил туда утром с винтовкой-мелкашкой, садился на камень и ждал. Полевые мыши то там, то здесь вылезали из норок. Те, которые появлялись в десятке метров от Парикмахера, получали право на жизнь: слишком близко была цель, и стрелять не имело смысла. Он брал на мушку только то, что с трудом схватывал глаз. Щелкал выстрел, и мышке приходил конец.
Выполнял Парикмахер только модельные стрижки по индивидуальным заказам. К каждой он готовился очень серьезно, неторопливо и потому на срочные заявки не соглашался: поспешишь, можешь и сам порезаться.
Военная прокуратура и отдел контрразведки располагались на тихой улочке неподалеку от железнодорожной товарной станции. Трехэтажное здание из красного кирпича изрядно облупилось — на ремонт, хотя бы и косметический, у военных не было денег.
