Я – шулер - Барбакару Анатолий (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– Чего ж ты не ушла с пляжа? Просили же люди...
– Еще не хватало, чтобы я их слушалась... Мы же договорились. Как можно было так проспать? Такой сон обычно у тех, кого не мучает совесть...
Глава 16. О благородстве
В каждом из нас, даже в самом подлянистом, смирившемся с подлостью, живет потребность в благородных поступках. Своих, конечно.
Другое дело, что возможность эти поступки совершать весьма ограниченна. Ни денег, ни ситуаций подходящих, ни публики благодарной. Нормальному гражданину, вздумавшему проявить себя на поприще благородства, не развернуться.
Шулера – везунчики. Их поле деятельности – благодатная почва для реализации этой человеческой слабости.
Потому и пестрят произведения о шулерах эпизодами, полными благородства. И писатель реализует скрытые фантазии, и читателю – бальзам на душу.
Не хочется и мне своего читателя огорчать. Да и незачем. Все правильно.
Не доводилось встречать ни одного шулера, который бы не выкинул, хотя бы самый махонький, самый завалящий благородный фортель.
Другое дело, что каждый из них, шулеров, будучи совершенно не против того, чтобы поступок стал широко известен, чаще всего о нем помалкивает. Наверняка с тоской. Этими фортелями не принято задаваться.
Репутация благородного жулика весьма актуальна и для тех, у кого совесть, как удачная жена – не скандальна и ко всему привычна, кто отличился на поприще бессовестности. Так сказать: «Обойдусь без необходимого, но не обойдусь без лишнего».
В чем отличие благородного поступка от поступка нормального, совершенного просто по совести? Думаю, только в необязательности. Благородный поступок имеешь право и не совершать; претензий со стороны морали не будет. Конечно, со стороны своей морали.
Так что каждый раз, когда наработавшийся, утомленный «катала» прощает фраеру хоть часть проигрыша – он поступает благородно.
Каждый раз, когда «катала» по какой-либо уникальной причине отказывается играть с фраером, уже готовым к употреблению, – он поступает сверхблагородно.
Каждый раз, когда «катала» по какой-либо уж совсем фантастической причине решается фраеру проиграть, – он поступает... Этот поступок названия не имеет. (В последнем случае – насчет «каждого раза» – погорячился. Поступки, не имеющие названия, встречаются крайне редко.)
Возможности проявить себя ограничиваются не только «выигрышами-проигрышами». И в окрестностях мира игры предостаточно поводов...
Регулярно в Одессу наведывался николаевский бизнесмен. Интеллигентный, горбоносый еврейчик. Мелкий торговец книгами. Нахальный такой торговец. Нахальный и настойчивый.
Нахальный потому, что в каждый свой приезд непременно отмечался на пляже. Безрассудно лез в игру. Проигрывал, впрочем, с оглядкой, не все до копейки. Такая традиция у него сложилась: оставлять навар одесским пляжникам.
Почему настойчивый?.. Потому что настойчиво заявлялся на пляж с тяжеленной сумкой, полной книг. С пляжа возвращался не только без денег, но и без сумки. Сумку у него непременно крали. Не помню ни одного случая, чтобы он явился без сумки, и не вспомню, чтобы ушел с ней. Вот такая преданность привычке.
Теперь – о том, кто крал. Витька Барин – жилистый, белесый, пожилой жулик с лицом несколько надменным, изможденным глубокими морщинами, ироничным. Витька был из тех, к кому я относился с симпатией, на кого, без сомнения, мог положиться. Несмотря на внушительное тюремное прошлое (восемь «строгого»), Витька успешно освоился с уставом вольной игры. Был вполне уважаемым «каталой». Но время от времени подрабатывал и по своей побочной специальности. По случаю приворовывал.
Дались ему эти сумки... Может, тоже настойчивость демонстрировал? Во всяком случае крал усердно. Даже другие дела откладывал по случаю визита николаевского.
И ведь после второй попытки мог уже успокоиться. В сумках оказывались только книги, и то такие, которые на лотках не брали. Какая-то мистика, философия... Сбрасывал сумки в сарай (жил в частном доме) и в следующий приезд снова шел на дело.
Нравился мне этот момент... когда бизнесмен игру заканчивал.
Расплачивался, аккуратно, деловито пересчитывал оставшиеся деньги, прятал бумажник... И начинал шарить рукой под топчаном. Потом усаживался на корточки, заглядывал под топчан, сокрушенно произносил:
– Ну вот. Опять.
После этого вежливо пожимал партнерам руки и налегке направлялся к лестнице. Хрупкий, интеллигентный, сосредоточенный.
Однажды бизнесмен забыл бумажник в сумке. (Говорю же: нахальный.) Барин привычно сумку спер. И обнаружил в бумажнике стопку пригласительных. На свадьбу бизнесмена. На ближайшую субботу. (Дело было в пятницу.) Когда в этот раз интеллигент сунул руку под топчан, он с удивлением наткнулся на сумку. И с удивлением обнаружил вокруг топчана и за ним целый штабель пропавших сумок. Наполненных книгами. Рассчитаться в этот день ему было чем, потому что деньги оказались на месте, в бумажнике.
Понравился мне и этот момент. Несмотря на то что всем нам пришлось помогать. Сумки до такси тащить...
Не знаю, этот пример из разряда благородных или – курьезов?..
Следующий – точно показатель благородства... Еще и потому, что исходил от Маэстро...
Освободился из нашей, одесской тюрьмы знатный авторитет. Карточный авторитет. Я его и не знал по молодости. (Сел до моего карточного совершеннолетия.) Слышал, правда, о нем, но слухи не были такими уж поражающими.
Появляется на пляже... Коротко стриженный, с запавшими глазами, злобный. На топчане сидит рационально, по-тюремному, скрестив ноги и опустив плечи. Картами шелестит.
С ним женщина. Под стать ему, из тех, которые ждут не слишком преданно, но дожидаются. Может быть, потому, что больше никому не нужны. Из тех, кто в жизни во всем подражают милому.
Оба – подпитые, бутылка початая – между ними, на топчане. Авторитет что-то брезгливое сквозь зубы цедит, женщина с готовностью подхихикивает.
Омерзительная картинка.
Помаленьку фразы наливаются громкостью и слышно, как милый поносит окружающих. И их «фраерское счастье».
Тут появляется Маэстро.
Они, конечно, знакомы, здороваются за руки, общаются. Явно есть что вспомнить. Общее. И Маэстро выпил.
Дальше обнаруживается, что этот злобный уже поносит Маэстро. Снисходительно похлопывает учителя по плечу, громко, чтобы мы все слышали, поучительно излагает:
– Фраер – он и есть фраер!.. Это тут, среди них ты – крупный фуцын, а на зоне... На зоне – игра серьезная. Не мне тебя учить...
И бабенка его хмельная, знай себе хихикает.
Маэстро кивает, пресс денег достает.
– Бабки тебе не помешают, – говорит. И жертвенно соглашается: – Ладно, выигрывай.
...Как эта баба причитала, в ноги Маэстро бросалась. После того, как он нефраера на нереальные сотни тысяч нагрузил. Как умоляла не губить.
Тот, надо отдать должное, сидел в той же позе и так же зыркал глазами. Только теперь уже по поводу фраеров и фуцынов не высказывался. Молчал. Только с зоны, понимал: «фуфлыжник» – хуже опущенного.
Маэстро долго не реагировал. Сидел, тоже по-турецки скрестив ноги, тасовал колоду и со снисходительной нежностью взирал на лысого.
Потом встал, молча одним движением разорвал несколько карт. И стало ясно: долг прощен.
Направился к нам. Подойдя, заговорил в своей ернической, игривой манере. О чем-то несущественном, о том, как вчера отмазывали у ментов Душмана, помочившегося на колесо милицейского «бобика».
И больше не смотрел в сторону разом стихшей, засобиравшейся женщины и спасенного ею авторитета...
Как не вспомнить историю с Сашей?
Впервые увидел Сашу на пляже. Коляску его катил молодой парень, вида шустрого и преданного, рядом преданно тоже семенила маленькая рыжая дворняжка с, загнутым кверху хвостом. И первое, что подумал, это то, что когда-нибудь Саша на коляске с пацаном этим и дворняжкой преданными и будет мне вспоминаться, как символ времени.
