Генеральские игры - Щелоков Александр Александрович (книги бесплатно без .txt) 📗
Ариадна Сергеевна оглядела Гуляева взглядом, каким домашняя милая кошечка оглядывает банку с хозяйской сметаной. Кошечка сыта, обласкана, но свежей сметанки ей всегда охота попробовать.
Мадам спрятала улыбку и нахмурилась, когда Гуляев спросил, знакома ли она с полковником Блиновым Геннадием Корнеевичем.
— А в чем дело?
— Увы, закон. Он не щадит наших чувств ни тайных, ни явных, не интересуется нашими желаниями…
Ариадна Сергеевна сделала вид, что не обратила на его разъяснения никакого внимания.
— Могу не отвечать?
— Я выясню другими способами. Они доставят вам больше неудобств и беспокойства, возможно, и неприятностей. Итак, повторяю вопрос. Вы знакомы с Блиновым?
— Да, но подтверждать это на суде не буду. Могу я говорить с вами откровенно? Могу быть уверенной, что завтра об этом не станут болтать по всему городу?
— Тайна исповеди — закон.
— Ладно. Я с ним спала. Впрочем, если уж точно, то бодрствовала ночью. Вы удовлетворены?
— Попрошу уточнить. Вы бодрствовали в ночь пожара и взрыва на базе?
— Нет. Муж вернулся из рейса. У нас с ним свои дела, чтобы я в это время могла принимать ещё и Блинова.
Блинов сломался, или как принято ещё говорить «раскололся» на третьи сутки. Оказалось, что преступником быть не так-то просто.
Протокол допроса госпожи Лосевой, акты экспертиз, показания прапорщика Рушникова, которые никак не стыковались с тем, что утверждал Блинов, справки архивов и железной дороги заставили его понять — дело труба.
Трое суток в следственном изоляторе Блинов провел в полном одиночестве.
Камера тесная — три на два. Железная кровать с сырым матрасом и вытертым шерстяным одеялом. Металлическая дверь громко хлопает. Синяя лампочка над дверью горит и ночью, все вокруг мертвенно-синее. В зарешеченное окошко, прикрытое намордником, свет снаружи не проникает. Блинов старался не смотреть на свои руки, которые выглядели будто у утопленника — одутловатые, с фиолетовыми ногтями.
— Можно лампочку поставить нормальную? — спросил с неудовольствием прапорщика, который приглядывал за арестованными.
— Давайте гроши, для вас куплю персональную.
Еду приносили из солдатской столовой: кислые вонючие щи из прошлогодней капусты, перловую кашу без масла, клейкий хлеб, из которого только и лепить шахматные тюремные фигурки. «Мандра» — само по себе пришло на ум название, которое гуляло в уголовной среде.
Уже в первую ночь в левой стороне груди возникла боль. Он так и не сумел заснуть. Закрывал глаза — темно, но сон не приходил. Открывал — оказывался в клетке стен, освещенных синим мертвенным светом, и смотреть ни на что не хотелось. Возникало желание вскочить и стучать в тяжелую железную дверь. Но он знал — стучи не стучи — все равно не откроют. Лишь щелкнет стальная заслонка «волчка» — квадратной дырки в двери, появится глаз охранника.
— Что тебе?
Кто бы так посмел говорить с Блиновым ещё совсем недавно? И что можно требовать от прапорщика, который хотя и по ту сторону двери, но все равно в тюрьме.
Гуляев, внимательно наблюдавший за состоянием подследственного, уловил перемены. Утром, когда Блинова привели на допрос, тот увидел следователя, который возился с электрической кофеваркой. В помещении пахло хорошим кофе.
— Садитесь, Геннадий Корнеевич. — Гуляев был любезен и совсем не официален. — Как насчет кофе?
Блинов затравленно огляделся. Полковничий лоск за два дня уже сошел с него, но принимать предложение не хотелось. С какой стати он будет пить кофе с человеком, которого успел люто возненавидеть.
— Садитесь, садитесь. — Гуляев повторил приглашение и указал на обычное место подследственного. — Так я вам налью, идет?
Боль в груди, не оставлявшая полковника ни днем ни ночью, стала пульсирующей — сожмет сердце, потом отпустит. И опять сожмет. Блинов опустился на стул.
— Налейте.
С удовольствием отхлебнул горячую черную жидкость и расслабленно опустил плечи.
Гуляев выдвинул ящик стола, вынул листок бумаги, положил на стол так, чтобы его мог разглядеть Блинов.
— Посмотрите, Геннадий Корнеевич. На листе были нарисованы кружки, соединенные между собой тонкими прямыми линиями. Несколько крупных кружков вверху, другие, чуть поменьше размерами, располагались пониже, и совсем уж маленькие занимали самый низ страницы. Это могло быть чем угодно: от скелета схемы, объясняющей организацию мотострелковой дивизии, до системы родства млекопитающих или классификации растений.
— Вижу. И что это?
Блинов говорил с нескрываемой усталостью. Бессонные ночи давали о себе знать.
— Это схема, которую я для себя заполняю во время следствия. Когда она доведена до конца, дело можно передавать в суд. Вы знаете, что такое соучастие?
— Догадываюсь.
Блинову уже расхотелось пить кофе, но демонстративно отставить чашку он не мог. Это бы выглядело слишком по-детски: мальчик обиделся, и теперь пусть мама волнуется.
— Все же я расскажу. Соучастники — это люди, умышленно принявшие совместное участие в преступлении. Закон выстраивает их по ранжиру. Организаторы преступления. Подстрекатели. Пособники. Степень и характер вины каждого суд учитывает при вынесении приговора.
Блинов язвительно хмыкнул.
— Вы хотите, чтобы я взял на себя роль организатора?
— Даже если бы старался польстить вашему самолюбию, не стал утверждать такое. Не обижайтесь, но в уголовной иерархии вас бы назвали сявкой или чиграшом.
Гуляев никогда не любил блатного жаргона, не пользовался им в быту, хотя специфика работы и опыт общения с криминальной средой обязывали знать и понимать этот лексикон.
Слово больно ударило Блинова. Он стиснул челюсти, сжал кулаки.
— Если честно, я не испытываю упреков совести. Сожалею о двух вещах… О том, что не успел стать генералом. И о том, что попался. Я свои дела делал сознательно. — Блинов ожесточился. Говорил зло, отрывисто. — Куда ни глянь — все обогащаются. Воруют. Политики в Москве гребут под себя. Генералы в министерстве — под себя. Война в Чечне для одних кровь, для других — доллары. А полковник Блинов должен защищать честь страны и армии, которой нет! Так? Ни хрена! Ну, загоните меня в зону. А разве, здесь, в этом медвежьем углу, я не в зоне? Разве все энергетики, шахтеры, транспортники не в зоне? Давайте бумагу. Я все напишу. И не вносите меня в верхний кружок своей схемы. Я, как вы сказали, — сявка…
