Правило четырех - Колдуэлл Йен (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Зачем я здесь, Том?
— Что толку спрашивать об одном и том же.
— Ответь мне.
— Ну… чтобы услышать мое извине…
— Том. — Она остановила меня взглядом. — Зачем я здесь?
Потому что тебе так же плохо, как и мне.
Да.
Потому что наши отношения слишком важны, чтобы их судьбу решал только один из нас.
Да.
— Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты перестал работать с этой книгой.
— И все?
— Все? Этого мало? Может быть, мне еще и пожалеть тебя? Ты махнул на нас рукой ради этой книги. Повел себя по-хамски. Из-за тебя я четыре дня просидела в комнате за закрытой дверью. Карен звонила моим родителям. Из Нью-Гемпшира прилетала моя мать.
— Мне очень…
— Заткнись! Твоя очередь говорить еще не пришла. Я ходила на поле, к дереву, и не смогла подойти к нему, потому что оно стало нашим. Я не могу слушать музыку, потому что каждая песня напоминает о чем-то, потому что каждую мы слушали вместе, в машине, в моей комнате или здесь. У меня уходит целый час только на то, чтобы собраться на занятия, потому что я живу как в полусне. Я не могу найти свои носки, не могу найти черный бюстгальтер. Дональд постоянно спрашивает: «Дорогая, в чем дело? Дорогая, что случилось?»
Она вытерла глаза.
— Дело не в…
Но нет, моя очередь еще не пришла.
— С Питером по крайней мере все было ясно. Мы не были идеальной парой. Он любил лакросс больше, чем меня. Я это знала. Питер хотел затащить меня в постель, а потом потерял ко мне интерес. — Она убрала с лица прилипшие к щекам волосы. — Но ты… Я боролась за тебя. Прождала целый месяц, прежде чем позволила тебе в первый раз поцеловать меня. Плакала всю ночь, когда мы переспали, потому что боялась потерять тебя. — Кэти остановилась и покачала головой, словно не веря в то, что так было. — И вот теперь я теряю тебя из-за книги. Книги. Хотя бы скажи, что все не так. Скажи, что никогда не воспринимал меня всерьез. Скажи, что это из-за того, что она не совершала всех тех глупостей, которые совершала я. Она ведь не танцует, как дурочка, перед тобой голая. Она не думает, что тебе нравится, как она поет. Она не будит тебя в шесть утра, чтобы пробежаться по парку. Ей ведь не надо каждый день получать подтверждение, что ты ее любишь, что ты рядом. Скажи хоть что-нибудь.
Кэти посмотрела на меня, пристыженная и несчастная, и я вдруг понял, что могу сказать ей только одно. Однажды, незадолго до несчастья, я обвинил мать в том, что она не любит отца и не заботится о нем. «Если бы ты любила папу, — сказал я, — ты бы поддержала его в работе». Мне трудно описать выражение ее лица, но я понял, что ничего более ужасного произнести просто не мог.
— Я люблю тебя. — Я шагнул к Кэти, чтобы она смогла уткнуться в мою рубашку и хоть на мгновение стать невидимой. — Мне очень жаль.
Наверное, именно тогда волна покатилась назад. Любовная горячка, переданная, как мне казалось, с генами, стала медленно остывать. Треугольник разрушался, и на его месте появились две почти слитые воедино точки. Двойная звезда.
Мы молчали, и каждый держал в себе то, что хотел и должен был сказать.
— Я предупрежу Пола, что прекращаю работать с книгой.
Это было самое лучшее и самое правдивое обещание из всех, которые я мог дать.
Искупление. Поняв, что я не сопротивляюсь, что я все осознал и принял верное решение, Кэти сделала то, что наверняка собиралась приберечь на потом, на тот день и час, когда она окончательно убедится в моем выздоровлении. Она поцеловала меня. И этот краткий контакт был подобен удару молнии, оживившей чудовище и давший всему новое начало.
Я не увидел Пола в тот вечер; мы провели его с Кэти, так что о моем решении он узнал только на следующий день. И даже не удивился. Наверное, видя мои мучения с Колонной, Пол чувствовал, что я на грани и готов выбросить полотенце при первом намеке на передышку. К тому же Джил и Чарли убедили его, что так будет лучше для всех, и он даже не обиделся. Может быть, догадывался, что я вернусь. Может, продвинулся достаточно далеко, чтобы рассчитывать только на свои силы. Как бы там ни было, когда я поделился с ним своими рассуждениями, рассказал об уроке, преподанном когда-то Дженни Харлоу, и отцовском толковании гравюры Карраччи, Пол не стал спорить. Он, как никто хорошо знавший, что интерпретации бывают самые разные, предоставил мне возможность самому распутывать свои узлы и даже согласился со мной.
— Конечно, взаимная любовь всегда лучше, — сказал он.
Ничего другого я от него не ждал.
То, что началось как диссертация Пола, снова стало только его диссертацией. Поначалу казалось, что ему вполне по силам тащить воз в одиночку. Четвертая загадка, едва не выжавшая из меня все соки, уступила ему на третий день. Я подозревал, что кое-какие идеи были у него и раньше, но он держал их при себе, потому что знал, что я откажусь от его помощи. Ответ обнаружился в книге под названием «Иероглифика», написанной неким Гораполло [45], труд которого появился в Италии в двадцатых годах пятнадцатого века с претензией на разгадку многовековой тайны египетских иероглифов. Принимаемый европейскими гуманистами за наследника древнеегипетских магов, Гораполло был на самом деле ученым, жившим в пятом веке новой эры, писавшим на греческом и знавшим о иероглифах не больше, чем Эскимосы знают о лете. Среди встречающихся в «Иероглифике» символов есть изображения животных, которые даже не являются египетскими. Однако в среде жаждущих новых знаний гуманистов сочинение «мудреца» пользовалось огромной популярностью.
По мнению Гораполло, «совы являются символом смерти, поскольку налетают на воронят под покровом ночи с внезапностью приходящей к человеку смерти». Орел с изогнутым клювом, писал Гораполло, означает умирающего от голода старика, потому что «когда орел старится, он искривляет клюв и погибает от голода». И наконец, слепой жук говорит о человеке, умершем от солнечного удара, так как «жук погибает, когда его слепит солнце». При всей туманности рассуждений Гораполло, Пол сразу понял, что напал на нужный источник и быстро вычислил, что объединяет трех указанных существ: смерть. Взяв в качестве ключа латинское слово mors, он без особенного труда расшифровал четвертое послание Колонны.
«Ты, зашедший столь далеко, присоединился теперь к философам моего времени, которые, возможно, уже стали для тебя пылью веков, но которые в мои дни были исполинами человечества. Совсем скоро возложу я на тебя бремя оставшегося, потому что рассказать надо многое, а тайна моя распространяется слишком быстро. Но прежде в знак признания твоих успехов я изложу начало моей истории, чтобы ты знал, что не напрасно следовал за мной.
В краю моих братьев есть проповедник, принесший беду, ставший чумой для всех любителей знаний. В борьбе с ним мы использовали все наше влияние и всю нашу мудрость, но этот человек поднял против нас наших соотечественников. Его голос гремит на площадях и разносится с трибун, и простолюдины всех стран восстают против нас с оружием в руках. Как Бог из зависти разрушил башню до небес, построенную людьми в долине Шинар, так и он поднял руку на нас, пытающихся сделать то же самое. Раньше я надеялся, что люди желают освободиться от невежества так же, как рабы стремились освободиться от пут. Теперь я знаю, что человечество — трусливое племя, подобное сове из моей загадки, которая предпочитает солнцу тьму. Умолкаю до завершения крипты. Быть господином такого народа — то же самое, что быть нищим в замке. Книга — мой единственный ребенок. Долгой жизни ей, и пусть она послужит тебе на пользу».
Не тратя времени на обдумывание послания, Пол перешел к пятой, и последней, загадке, которую отыскал, пока я мучился с четвертой.
«Где соединяются дух и кровь?»
— Это один из самых древних философских вопросов, — сообщил мне Пол.
— Какой? — спросил я, собираясь на свидание с Кэти.
45
Гораполло — живший предположительно в V в. н. э. в Египте грек. Написал трактат о египетских иероглифах, который получил широкое распространение в Европе периода Возрождения.
