Кровь нерожденных - Дашкова Полина Викторовна (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Один глаз у него был стеклянный, и потому он носил прозвище Глаз. На самом деле звали его Селивестров Вениамин Андреевич, и глазом своим он заплатил за то, что при первой же «ходке» его не «опетушили» в колонии, то есть не изнасиловали.
Когда Глаз ел, на его тощей шее двигался огромный, поросший светлым пухом кадык, будто живший своей отдельной жизнью. Почему-то, глядя на этот кадык, Кротов чувствовал острую жалость.
Сейчас Глаз доест, и Кротов выложит ему задание, которое, возможно, будет стоить Вене Селивестрову жизни.
Наконец, отодвинув вытертую хлебной корочкой до блеска тарелку, Веня промокнул рот рукавом и вытянул сигарету из кротовской пачки.
– Все, начальник. Можно теперь поговорить.
– Мне надо знать, на кого работал вот этот человек, – Кротов быстро показал фотографию убитого, – зовут его Бубенцов Юрий Изяславович. Клички не знаю.
– Ну ты даешь, начальник! – покачал головой Веня. – У нас ведь, сам знаешь, человек без кликухи – фук, и только. Куда я с имем-очиством сунусь? Только подтереться разве хвамилией этой?
– Ладно, Веня, не паясничай, – поморщился Кротов, – дальше слушай. Человек этот был нанят как убийца. Мне надо знать– кем. Это главное. Чтобы тебе легче было, скажу: убийца он, вероятно, не профессиональный. По найму работал впервые. Как видишь, неудачно.
В отличие от большинства своих коллег Кротов предпочитал разговаривать с блатными не на их языке, который, конечно, прекрасно знал, но на обычном, человеческом. Это, с одной стороны, помогало сохранить дистанцию, с другой – блатным, которые большую часть своей жизни общались «по фене», в том числе и с представителями власти, было иногда приятно, что с ними говорят как с людьми.
Кротову вообще не нравилось, когда его коллеги «облатнялись» – отращивали длинный ноготь на мизинце, носили перстни с печаткой, через слово матерились. Иногда сыскаря, особенно районного, по повадкам и внешности невозможно было отличить от «братка», и, становясь с ними на одну доску, представители закона постепенно превращались в таких же «братков»...
Глаз был уже третьим осведомителем, двое других, к которым Кротов обращался с той же просьбой, погибли. Первый, молоденький Маруська, вышедший недавно из колонии, куда попал за групповое изнасилование и был тут же изнасилован сам, с радостью принялся исполнять кротовские поручения. Он был «обиженным», «петухом», терпел бесконечные унижения от своих «братков». Год назад, согласившись стучать, парень пытался этим самоутвердиться, отомстить обидчикам.
Через два дня после разговора с Кротовым Маруську нашли в мусорном контейнере с перерезанным горлом. А на следующий день умер от отравления этиловым спиртом второй осведомитель, Гриня Голый, старый, матерый, но совершенно спившийся вор.
Никакой информации ни от Маруськи, ни от Грини Голого Кротов, разумеется, не получил. Глаз у него был козырной картой. Он идеально подходил на роль осведомителя – умел везде быть незаметным, мог вытащить из собеседника нужную информацию, как сам выражался, «под наркозом». Проговорившийся потом даже не мог вспомнить, о чем шел разговор и вообще с кем он беседовал.
Конечно, и Веню Селивестрова рано или поздно расколют. Но только бы не сейчас...
По условленному телефону Глаз позвонил через день и встречу назначил в такой же грязной пивной, только не у Цветного бульвара, а в районе Таганки. Он опять долго и жадно ел, на этот раз курицу-гриль. Потом закурил кротовскую сигарету.
– Повезло тебе, начальник, – Веня весело подмигнул единственным глазом, – я ничего не спрашивал, даже наркоза не понадобилось. Просто постоял в сторонке при одном маленьком базаре, меня и не заметил никто. Заказчика твоего зовут Вейс. Только кликуха это или фамилия, я не понял. Слышь, начальник, может, будет с тебя? – жалобно, как нищий на паперти, заканючил Глаз. – Может, и так сойдет, без подробностей?
– Не сойдет. Выкладывай все, Веня, – строго сказал Кротов.
– Ой, ну стремные они, подробности, ну больно уж стремные. Да и не понял я скупым своим умишком.
– Ладно, Веня. Не прибедняйся. Вот выложишь все, как было, и расстанемся с тобой по-хорошему. Будет это последняя моя просьба. Обещать, конечно, не могу, но шанс даю.
– А, ладно, гулять так гулять, – махнул рукой Веня, – слушай. Жмурик твой ни по какому ведомству не числится. Даже погоняла у него нет. Приблудный он фраерок. Но ошивался возле Колдуна. Зачем, не знаю, но подсунул его Колдун Вейсу твоему вместо своего киллера. Был у него, у Колдуна, какой-то свой резон. Значит, денежки он взял с заказчика, все вперед, не половину, причем по самому высокому тарифу. А жмурик твой возьми и лопухнись. Ну, Вейс само собой бабки назад захотел, заказ-то не выполнен. Тут ему колдуновские ребята и стали туфту гнать, мол, заказ его был лажевый, с подставкой, они на нем лучшего человека потеряли, а, стало быть, денежки его – вроде откупного за жизнь их братана дорогого-любимого. Ох, ржали они, как Вейс этот уехал! Колдуна, конечно, там не было, только ребята его. Колдун Вейса этого не уважает совсем, пугает сильно и хочет выпотрошить да выбросить.
Тут Глаз скорчил смешную гримасу:
– Ой, пойду я, отолью, начальник. Пива много выпил.
Маленькая узкоплечая фигурка скрылась в закутке, вонь от которого разливалась по всему залу пивной.
Прошло десять минут, потом пятнадцать. Веня не появлялся. Подождав еще немного, Кротов встал и не спеша направился к закутку. Там была раковина со сломанной сушилкой и две двери. На одной была изображена мужская голова в цилиндре, и внутри стояла гробовая тишина. Сергей слегка дернул дверь, она оказалась незапертой.
Под самым потолком было небольшое окошко, распахнутое в ноябрьскую темноту. Выходило оно на задний двор пивной, и пролезть в него мог только тощенький, узкоплечий Глаз, больше, наверное, никто. Осталось только гадать, как он до окошка дотянулся.
«А ты у нас не только нарколог, но еще и акробат», – усмехнулся про себя Кротов.
Теперь с фотографией стало проясняться – а ведь именно ее наличие в кармане Бубенцова было самым веским доводом против возможности заказного убийства. Кротов даже слегка зауважал хитреца Колдуна: мало того, что подменил своего киллера бывшим мужем, еще и фотографию подсунул, для убедительности. Мол: в наше грубое время за деньги и в бывшую жену пальнуть можно, но уж с фотографией в кармане, за деньги точно никто палить не пойдет. Только страстный ревнивец – от чувств-с. Но это дело бесплатное, глубоко личное.
Разумеется, никаких отпечатков Колдуна, то бишь уголовного авторитета Ивана Голованова, на фотографии не было. Он либо вообще к ней не прикасался, либо держал за края, как музыкальную пластинку.
Однако что могло связывать члена Союза писателей, автора восьми книг, с уголовным авторитетом? Оказывается, многое. Голованов родился в Тюмени, жил там до 1970-го. В том же городе, в том же доме, в квартире напротив провел детство и отрочество писатель Бубенцов.
Как член творческого союза Бубенцов мог нигде не работать. Он и не работал. Между тем последняя его книга вышла в 1992-м. Если что и публиковалось позже, то гонорары были копеечными. На что же жил писатель три года?
Обыск в его квартире показал, что Бубенцов жил в достатке. Обстановку, конечно, нельзя было назвать роскошной, но денег она стоила немалых. Между тем последняя его жена, девятнадцатилетняя глупенькая фифочка, вообще никогда нигде не работала, а в настоящее время сидела с маленьким ребенком.
Читая протокол ее допроса, который вел Сичкин, Сергей наткнулся на слова: «Деньги, конечно, у нас были, но шуб и бриллиантов Юрочка мне не покупал. Говорил, что это опасно, что бандиты сразу видят, у кого бриллианты, и берут на заметку. Вот года полтора назад нескольких наших знакомых обворовали, сейчас такое время ужасное...»
Кротов поднял архивы и выяснил, что действительно на протяжении полугода было обворовано семь писательских квартир и три дачи в Переделкине. Было это в 1994-м, квартиры – летом, дачи – зимой. Воры действовали тихо, аккуратно, ни одного трупа за собой не оставили, лишнего не брали, только драгоценности, деньги, мелкий антиквариат, полотна старых мастеров. Даже беспорядка не делали – очень тактичные воры. Некоторые потерпевшие были им искренне благодарны: не мучили, не убили никого, дверь не сломали, дом не подожгли.
