Кровавый удар - Льювеллин Сэм (книги хорошего качества txt) 📗
— Хреновое дело, — сказал Скотто. — "Громовик" прорвался.
Я посмотрел на него, пытаясь понять, заметил ли он что-нибудь. Его широкое загорелое лицо было, как всегда, невозмутимо.
— А прогноз? — спросил я.
— Шесть-семь баллов, — ответил он. — Может быть, восемь.
Я повернул голову, чтобы взглянуть на шпангоут четырехраспорочной мачты, где крепился огромный полупрозрачный фок. Я бывал в сильных штормах на маленьких судах. Но после мощного деревянного рангоута и ременных снастей "Лисицы" эта паутина из стали и сплавов казалась очень ненадежной.
Скотто пробормотал:
— Министр не в восторге от "Громовика".
Позади меня кто-то произнес:
— Если вы хорошо поспали, может быть, вернетесь к рулю? — Глейзбрук был на своем месте — лучшем месте на яхте, голова и плечи торчали из люка каюты. Он жевал толстую сигару, протягивая мне в белой лапище чашку кофе.
В кофе был бренди. Он ударил мне в кровь, как напалмовая бомба, и прогнал тоску. Кожаная обивка руля так и прыгала под руками, яхта казалась полудиким животным, которое вот-вот выйдет из-под контроля. Или будто "Ураган" — вишневая косточка, а ветер и сопротивление моря — два гигантских пальца, которые сдавливают ее и выстреливают ею вперед. Почти все паруса были подняты.
Солнце стояло низко над горизонтом. Чарли с левого борта вперил свой бинокль в "Громовика". Он резко выделялся на бирюзовом пространстве воды. Парус был охряным треугольником величиной с почтовую марку. По мере того как я на него смотрел, он, казалось, рос.
— Они теряют силы, — заметил Чарли. Даже невооруженным глазом я видел рябь на парусах. — Зарифляют.
Все молчали. Последний луч солнца погас. Море было такого же цвета, как Аллертонское кладбище, где среди полинявших пластмассовых венков лежит Мэри.
— Догоним, — сказал Невилл Глейзбрук.
— Можно угробить яхту, — предупредил Чарли. Ветер трепал его жесткие черные волосы так, что они лезли в глаза.
— Бог с ней, с яхтой, — махнул рукой Глейзбрук. — Как насчет спинакера?
Чарли пожал плечами:
— Это ваша мачта.
— Она сломается?
— Зависит от рулевого.
Глейзбрук перевел взгляд на меня.
— Я привык к строптивым судам, — произнес он. — Ну, давайте.
Погода была неподходящая для спинакера. Но Чарли прав: это мачта Глейзбрука.
Мачтовый и палубный матросы засуетились вокруг ускользающего треугольника на переднем конце. Хотя ветер дул с траверза, воды там хватало.
— Чушь собачья, — сказал я Чарли.
— По просьбе владельца, — отозвался он с непроницаемым лицом.
С резким треском ветер наполнил полотнище паруса. Пятидесятипятифутовый корпус "Урагана" сильно накренился на подветренный бок, судно пыталось выпрямить нос по ветру. Я навалился на штурвал, борясь с тоннами воды, бьющимися о руль. Из-под киля набежала волна, выпрямила судно, вернула его в фарватер. Я удержал его там.
Это было захватывающее плавание. Судно рвалось вперед, скользя на жестких крыльях белых брызг, которые с ревом и грохотом отскакивали от его гулких высоких бортов. Я чувствовал гигантский напор ветра в парусах. Его было даже слишком много. Все, что я мог делать, — это следить за темной волной, предвидеть ее и отпускать руль на миллиметр, чтобы удерживать судно в фарватере. Рули понемногу, говорил мой отец тогда, в Норфолке. Сейчас он гордился бы мной. Только попробуй налечь на руль, и эти гигантские молоты ветра, бьющие с северо-запада, выдернут из судна оснастку, как бутербродную палочку.
Мы обогнали "Громовика" с такой легкостью, словно бы он стоял на месте. И тут начались неприятности.
Лицо у меня болело оттого, что я все время косился по сторонам, пытаясь угадать, какую еще каверзу затевает море. Некоторые догадки приходили чудом, через подошвы ног и коленные суставы. Кое-что мне удавалось увидеть. Но ветер крепчал, а темнота сгущалась. И глаза больше ничего не различали. К десяти часам сила ветра достигла семи баллов, а волны превратились в горные массивы с острыми гребнями, которые швыряли к подножию белые водяные лавины. Мы два часа плыли со скоростью больше тринадцати узлов, что сильно превышало корпусную скорость, и это было великолепно. Но наверху у перил было темно и сыро, и отменным был только холод.
Впереди и по правому борту в небе виднелось легкое сияние. Кто-то обратил на него внимание. Еще кто-то заворчал. Может быть, заворчал от облегчения, потому что светилась атомная станция за мысом Аг, а это значило, что мы приближаемся к бую Ш-1, то есть к месту поворота. Полпути пройдено.
Невилл Глейзбрук появился снизу. Он сказал:
— Почти приехали.
Его сигара потухла на свистящем ветру. В кромешной тьме на миг сверкнул огонек зажигалки.
Нет, не совсем на миг.
Пламя вспыхнуло у меня перед глазами ярким кроваво-красным пятном. Вокруг пятна была черная, непроницаемая ночь. Следующая волна, поднимаясь, не блеснула передо мной. "Ураган" мчался по морю со слепым рулевым.
Руль вильнул, и яхта не попала в волну. Она споткнулась. Нос повернулся. Штурвал отчаянно завертелся, спицы заколотили меня по пальцам. Разворачивается, подумал я. Судно разворачивается. Ветер сбоку врезался в большой спинакер. Я вопил:
— Грот!
Палуба ходуном ходила под ногами. Внизу слышался грохот, громкий и гулкий, как от обвала. Люди что-то ревели. Палуба сделалась вертикальной, грот — большим белым треугольником, прижатым к черной воде.
— Спинакер! — орал кто-то.
Грот бессильно трепыхался. Спинакер, наполненный водой, удерживал судно в лежачем положении. Когда зрение вернулось ко мне, я увидел, что мачта облеплена людьми.
Ворот спинакера накренился на подветренную сторону и был на шесть футов в воде, море там бурлило, как вода в стиральной машине. Люди и мачты тянули фалы, пытаясь опустить парус.
Я обнаружил, что стою на покатой стене кубрика, которая приняла горизонтальное положение. Рядом со мной голос Чарли прокричал:
— Берегись!
В кубрике была вода. Должно быть, она льется в люк. Поэтому темная крупная фигура пытается отбросить крышку люка. Невилл Глейзбрук. Кто-то у мачты отчаянно завопил. Послышался тупой, тяжелый грохот, от которого весь корпус завибрировал, как басовая струна. Мачта быстро выпрямилась. Я обнаружил, что лежу на спине.
Невилл Глейзбрук не слышал предупреждающего крика. Когда палуба приняла горизонтальное положение, он как раз нагнулся. Я увидел, как его туловище бросило вниз, а ноги — вверх. Кое-как поднявшись на ноги, я ждал, что спасательный ремень удержит его.
Но на нем не было этого ремня.
Он покатился по палубе и сорвался прямо в ревущее море.
У меня сработал инстинкт. Я прокричал:
— Человек за бортом! — сорвал спасательный буй и швырнул в воду. Ветер выл, море ревело, но голоса смолкли. Внезапно все забыли о гонках. В темноте мерцал огонек буйка. Ветер пытался потопить его, относил в подветренную сторону, несмотря на его плавучий якорь. В животе у меня похолодело.
— У него есть спасательный жилет, — сказал Чарли.
Это он думал вслух. Когда такой ветер швыряет тебе в лицо такие волны, утонешь за десять минут, и никакой самый замечательный жилет не поможет.
— А траловые канаты? — спросил я.
— Спинакер еще за бортом.
— Блядство, — сказал кто-то. Не так просто вытащить спинакер на борт. Пока парус и все переплетение шкотов, вантов и фалов не будет на борту, нет смысла заводить двигатель, если только мы не хотим сломать винт.
Что-то ударилось о палубу у меня под ногами. Я посмотрел вниз.
У "Урагана" был открытый транец, так что при необходимости вода из кубрика стекала быстро. Там внизу что-то было, торчало в открытом конце кормы, вырисовываясь на фоне белой пластмассовой палубы. Я тупо уставился вниз, голова у меня была как будто набита цементом. Оттуда появился какой-то моллюск: щупальца, длинное темное тело. Оно начало скользить за борт, обратно в море.
