Малайский крис (Преступления Серебряного века Том II) - Зотов Михаил (библиотека книг .txt) 📗
Улика была как раз налицо, воочию.
Поздно вечером в дверь избы Ильи Федотьича кто-то постучался.
Собака во всю мочь залаяли.
Не привыкший к позднему посещению, так как и вообще в деревне поздно в гости не ходят, Илья Федотьич сам пошел отпирать дверь.
Перед изумленным сельским кулаком стоял Егорыч.
— Чего пожаловал, — грубо сказал ему Илья, — или опять какую-либо каверзу учинил и хочешь опять от меня денег просить?
— Нет, не денег, а с гостинцем я к тебе, Илья Федотьич, с хорошим гостинцем.
— А с каким? — спросил его в сердцах кулак.
Егорыч брезгливо оглянулся.
— А не услышит кто? Весть-то моя не очень-то — опасливая.
— Как опасливая? — спросил с удивлением Илья Федотьич.
— Я тебе говорю, опасливая, так ты и подумай, а потом уж и давай скажу один на один.
Кулака это заинтересовало. Недобрая искра пробежала у него в изумленных очах.
Он тщательно закрыл дверь, осмотрелся и ввел Егорыча. Она оба сели друг против друг на лавках под образами.
— Ну, — сказал Илья, — говори, в чем дело.
— Жена твоя дома?
— Нет, да говори, нечего там слова растягивать. Говори толком, не мучай.
— Ты два раза при живой жене женат, — проговорил, еле переводя дух, Егорыч.
Илья Федотьич так и привскочил.
— Что? Что ты сказал?
— Я говорю тебе, покайся, ты на двоих при живой жене женат.
— А ты откуда это знаешь?
— Видишь, знаю, да еще как знаю. У меня теперь твоя жена гостит. Она приплелась теперь сюда и в моих руках.
Илья Федотьич еле дышал.
— Так вот, будем говорить толком. Выкладывай сюда пят сотельных, иначе я на тебя донесу. А дашь пять сотельных, то помогу и твою супружницу как-нибудь устранить, с пути сжить. Ну что же, по рукам?
Илья Федотьич, видимо, колебался.
— Откуда у меня такие деньги? Да что я за богач такой? Откуда ты взял, что я так богат?
Но Егорович был неуклоним.
Кончилось это так, что из заветного сундука было вынуто пять сотельных бумажек и передано Егорычу.
Глухая ночь. Спит спокойно себе злополучная баба, жена Федотьича, сном праведным и ребенок у ее бока. И не плачет, сердешный, спит.
Вдруг отворяется дверь и в горницу крадется Егорович. У него в руках сверкает нож, за ним прокрадывается и Илья Федотьич.
А между тем, жертвы спокойно спят.
Вот злодей нагибается, выхватывает нож и со всей силы вонзает его в сердце вялой страницы.
Та умирает, не пикнув. Умирает, не успев даже благословить ребенка.
А в это время Илья Федотьич кидается на ребенка и в один миг отрывает ему ниже плеч голову.
— Готово, — шепчет он Егорычу.
— Готово, — отвечает тот, — прикочурили.
— Ну, теперь давай тащить, пока есть время.
И оба злодея подходят к трупу, желая нести его в сад и закопать.
Но как только они подошли к голове ребенка, тот вдруг открыл веки и пошевелил языком.
Злодеи так и обмерли.
Как бешеные, они выскакивают вон. Илья Федотьич спешит к себе в дом, как ни в чем не бывало.
А Егорыч, как бешеный, бежит прямо в лес.
Испугались они уж очень умерших.
Утром соседи вошли в горницу Егорыча, жившего вообще холостяком, и нашли там зарезанными какую-то бабу и ребенка.
Самого Егорыча и след простыл.
Пошли толки.
Одни говорят, что убил Егорыч. Другие скорее полагали, что в избу забрались воры и зарезали странников.
Илья же избавился от жены.
В волостное правление села Горохова прибыла от Московского окружного суда удивительная бумага.
Рано утром там были волостной старшина и писарь. На одном из конвертов была страшная надпись: «экстренно и секретно».
— Ну, — сказал старшина, — наверное, опять что-либо скубенты набедокурили. И нет от них покоя, Господи Боже мой, нет. Эдакая мразь, несчастие! Замучили совсем.
Писарь распечатал бумагу и стал читать. Там значилось следующее:
«Волостному старшине Гороховой волости.
Предписываю, мол, разыскать немедленно скрывающегося в селе Горохове, Петра Егорова Трындина, крестьянина Пензенской губ., обвиняемого Окружным судом в женитьбе на 40 женах. Такой то становой пристав».
— На скольких? — переспросил старшина.
— На сорока, сказывают, — ответил писарь.
— Нечего сказать, хороша штука! Ловкач, собачий сын! — воскликнул старшина. — Ну, а приметы есть?
— Есть-то есть и по нем очень схож преступник с Ильей Федотьичем, но мало ли что говорят приметы? У него зато и фамилия верная, и имя и отчество.
— Фамилия? Мало ли что, фамилия? Да разве ее нельзя подделать?
— Да что на нем, креста, что ли, нетути от родительского рода отказываться?
— По нынешним-то временам от всего откажешься.
— И от Бога?
— Да хотя бы и от Бога.
В это время в управление вбежало несколько крестьян.
— Несчастье, староста Пафнутий, — сказал один. — Егорыч бежал, избенка у него, как есть пуста, а в ней нашли зарезанными мальчика и бабу. Трупы свежие.
— Что, — сказал глубокомысленно писарь, мнящий себя ученым, сидя за чернокнижием. — Все знают, что Егорович занимался в деревне чернокнижием и волхвованием. Он их убил и задавал им анафемский магнетизм.
Сейчас же дали знать в стол для производства следствия и стали искать Егорыча. Но его только видели.
— Уехал аки ведьма, верхом на помеле, — заявил глубокомысленно тот же умный писарь, — провалился в тартарары.
Но Егорыч не провалился. Он шатался по лесу и скрывался в одном овраге.
Через час после получения бумаги зазвенел колокольчик почтовой тройки. Из нее выскочил худой, безбородый молодой человек.
Он остановился около волостного управления и выпрыгнул из повозки.
— Где старшина? — спросил он, входя.
Старшина вышел, качаясь.
— Я сыщик Бобчинский. Вы обязаны оказывать мне всякое содействие.
И он подал старшине какую-то бумагу.
После этого он позвал писаря и стал с ним разговаривать, расспрашивая его о деле. Узнав об оккультных предположениях писаря, он усмехнулся и заявил:
— Покорнейше прошу вас немедленно обыскать все окрестности. По моему, бегство Егорыча и даже убийство этой неизвестной бабы связаны с разыскиваемым сорокаженцем.
В этот же день был наряжен обыск по всем окрестностям. Всюду были совершены поиски и в конце концов Егорыча нашли в одном буераке.
Его с торжеством привели в волостное правление.
— Вы Егорыч? — спросил его находящийся на месте сыщик.
— Да, — ответил тот.
— Скажите, что вас побудило на такое страшное убийство матери и ребенка?
— Бес попутал.
— Нет, вы не отнекивайтесь, а расскажите все это по порядку.
— Да вот, — сказал Егорыч, — эта баба вторая жена нашего кулака Ильи Федотьича. Он двуженник, подлая душа! Я и пошел говорить ему, что у меня, мол, баба твоя, дай, мол, денег, а то я живо на тебя донесу, а он и дал мне пятьсот рублев с тем, чтобы я его жену зарезал, знамо мы люди бедные. Пятьсот рублев для нас вот какой капитал! Ну я и зарезал. Попутал бес.
Егорыча отвели в смежную.
Между тем, схватили и Илью Федотьича. Он долго отнекивался, а потом сознался. Когда стали проверять приметы разыскиваемого сорокаженца, оказалось, что это и есть Илья Федотьич или, он же, Петр Егоров Трындин.
Зало Московского окружного суда по 1 уголовному отделению полно публикой.
Разбирают сенсационное дело о сорокаженце. Подумывали разбирать его при закрытых дверях, но потом отдумали и валяют при открытых.
Вот ввели подсудимого.
В зале шепот, переговоры.
Проходит некоторое время.
— Суд идет! — раздается возглас судебного пристава.
Сбоку крутится молодой адвокат-еврейчик.
Дверь к публике открывается и входят три убелевших сединой старца. Это члены Окружного Суда. Она садятся.
Всюду торжественное молчание.
Председатель начинает дело.
— Вы же Петр Егоров Трындин, он же Илья Федотьич?
— Я, — отвечает смело подсудимый.
