Танцы на минном поле - Свержин Владимир Игоревич (книги полностью .TXT) 📗
И все же, все же, заедая водку валидолом, Президент томительно ждал. Ждал, с затаенной надеждой поглядывая на пресловутый алтарь советского, а теперь российского права, — правительственный телефон. Позвонит, — не позвонит?! Начальнику следственной группы личным его приказом было предоставлено право обо всех изменениях в ходе расследования докладывать непосредственно ему, минуя остальные инстанции. Точнее, это «почетное право» вменялось ему в священную обязанность. Однако, телефон не звонил, и бронзовая птица на его корпусе стыдливо отводила в стороны взоры обеих своих голов, словно не желая встречаться взглядами с ним — Президентом всея Руси.
Он прошелся по комнате, ставшей внезапно для него удивительно маленькой и душной, и остановился у окна, пытаясь сфокусировать свое внимание на мириадах малюсеньких капелек, которые, казалось, вовсе не собирались падать на землю, а просто-напросто висели себе в воздухе…
Сегодня ему как-то по-особенному остро хотелось домой. Не сюда, в роскошную московскую квартиру, не на дачу в Рублево, — а туда, в «город древний, город длинный», — воспетый в веках уголовным бардом Александром Новиковым так, как редко удавалось поэтам умудренным и именитым. Хотелось назад. Назад в пространстве и времени. Времени, не подвластном его высочайшей воле.
«Ваша корреспонденция, господин Президент», — речь и движения дежурного офицера были отточены и неизменны, как бой часов на Спасской башне или смена караула у Мавзолея, долгие годы радовавшая дорогих москвичей и гостей нашей столицы. Не обращая внимания на расположенные перед ним пакеты, он сразу взялся за депеши МИДа. За последние дни он ни разу не отступил от этого правила, моментально подмеченного его приближенными. Вот и сейчас, все конверты министерства иностранных дел были положены отдельно. Президент вскрыл очередной пакет, и сердце, ударив в грудную клетку, замерло, не желая двигаться дальше. Он судорожно утер внезапно выступившую на лбу испарину и глубоко вдохнул, запуская движок. Отпечатанный на лазерном принтере текст был краток: «Господин президент, надеюсь, вы уже убедились, что упомянутые ранее боеголовки находятся вне досягаемости. В таком случае…».
Глава 2
«Это — паровоз!» — информировала надпись под изящным изображением паровозика, украшавшим стену подъезда. Это был не единственный образец настенной живописи, расположенный тут, но именно он почему-то привлекал особое внимание Владимира Ривейраса, с недавних пор каждый день спешившего сюда на работу. «Информационное агентство «Кордон»» — гласила безмерно скромная табличка на двери офиса. Судя по ее непритязательности, вполне можно было предположить, что коммерческие дела фирмы идут весьма посредственно. Это было не совсем так, но об этом, как раз, знали крайне немногие, в том числе и он, Владимир Федорович, вернее, Владимир Фиделевич, Ривейрас, внук Испании и сын России, трудившийся менеджером в этом агентстве.
Впрочем, должность эта тоже мало соответствовала реальному положению дел, как и тот штатский костюм, который он носил в последнее время. Всего три месяца назад старший лейтенант Ривейрас готовился стать капитаном и продолжить свою службу на благо Родины в одном крайне странном учреждении, именовавшемся «Межрегиональный центр усовершенствования…». Усовершенствования, которыми занимался персонал этого учреждения, размещавшегося в старинном барском особняке в самом конце Фарисеевского переулка, входили в понятие тайной войны и числились в разряде государственных тайн, потому всем сотрудникам его было рекомендовано либо вообще не носить форму, либо употреблять обмундирование тех родов войск, из которых они были переведены в Центр.
Владимир Ривейрас был старшим лейтенантом милиции. Впрочем, недолго. Жизненный путь его был извилист, как траектория одной отдельно взятой молекулы в броуновском движении.
Его отец, в трехлетнем возрасте прибывший в Союз из охваченной безумием гражданской войны Испании, хотел видеть сына продолжателем своего дела. Он был военным летчиком, и до поры, до времени мать мирилась с мечтами о небе, но в тот день, когда охваченный пламенем истребитель майора Ривейраса рухнул на землю в двадцати километрах от далекого Джезказгана, с карьерой летчика для Владимира было покончено. Он дал клятвенное обещание матери, что изберет себе мирную и спокойную профессию. Он даже поступил в институт физкультуры, поскольку считался подающим надежды боксером, и все работавшие с ним во время многочисленных переездов тренеры, не сговариваясь, предрекали ему большое будущее в этом виде спорта.
Однако судьба распорядилась по-другому. Судьба поджидала его в виде плачущей девчушки на Курском вокзале города Москвы, куда старший сержант спецназа Ривейрас прибыл, возвращаясь из Афганистана. История, заставившая милую девушку рыдать у входа в метро, была банальна, как и тот трюк, на который она попалась. Примитивные кидалы с пачкой лотерейных билетов, зазывающие легковерных граждан расстаться с наличностью и ценными предметами.
То ли оттого, что, увлеченный игрой, кидала не обратил внимания на вояку, потребовавшего у него вернуть деньги «лоху ушастому», то ли чрезмерная уверенность в качках, прикрывающих его промысел, сыграла с бедолагой злую шутку, но, в ответ на короткое замечание из словаря ненормативной лексики касательно маршрута непрошеного заступника, последовал хук справа, надолго лишивший несчастного возможности говорить с кем бы то ни было. «Случайных прохожих», стремящихся во что бы то ни стало принять участие в судьбе незадачливого кидалы, оказалось неожиданно много, но сейчас перед ними был не доведенный до отчаяния дуралей, проигравшийся в пух и прах, а прирожденный боец, расчетливый и спокойный. После пропущенного удара в голову он перестал замечать перед собой живых людей, имеющих законное право на эту самую жизнь. Владимир бил тяжело и жестко, как в зале по мешку. Бил, ломая встречные челюсти и круша ребра. Бил по силуэтам, не чувствуя боли и не желая останавливаться. В момент, когда на помощь игрокам подоспел наряд милиции, еще четверо пропагандистов игорного бизнеса отдыхали в глубоком нокауте на пыльном полу Курского вокзала.
— Хорош! — ухмыльнулся начальник линейного отделения милиции, оглядев со всех сторон еще недавно бравого дембеля. Впервые надетая парадка с «Красной звездой» и «Отвагой» сейчас вряд ли смогла бы удовлетворить взыскательное огородное пугало, зато уж лицо старшего сержанта с рассеченной губой, расквашенным носом и подбитым глазом, точно, могло нагнать страху на слабонервную публику. — Что с тобой делать прикажешь?
— Воля ваша, — обречено вздохнул Владимир, заранее прикидывая, что пятнадцать суток усиленной уборки улиц, пожалуй, будет самое меньшее, на что он может надеяться по результатам сегодняшних боев.
— Товарищ подполковник, — молоденький сержант-срочник, постучав, бочком втиснулся в кабинет начальника. — Там его девушка к вам рвется. Что сказать-то?
— Пусть ждет. Не съедим мы ее красавца, — хмыкнул тот, еще раз смерив насмешливым взглядом собеседника, ладно, боец, не дрейфь. Мордобой ты, конечно, учинил знатный и, по-хорошему, следовало тебя отправить отдохнуть, поостудиться, но я эту шваль, которую ты сегодня отметелил, сам видеть не могу, с радостью бы их бестолковки поганые пооткручивал, да только вот, нет у меня против них ничего существенного. А штраф, который им по закону полагается, для них — тьфу, пустяк, они за день в десять раз больше срубят. В общем, так. Поскольку ты, как ни крути, человек военный, то сделаем мы следующим образом, — он набрал номер и, прикрыв ладонью телефонную трубку, продолжил. — Орлы мои протокол уже составили, отпустить я тебя просто так не могу. Поэтому мы сейчас тебя замылим.
— Что? — Непонимающе переспросил Владимир
Подполковник сделал обнадеживающий жест рукой и заговорил с невидимым собеседником.
— Алло, Трофимыч, Жбанов говорит. У меня тут сержант сидит… Ты уже слышал? Отлично. Да нет, приличный парень. Слушай, у меня к тебе просьба будет. Я у себя запишу, что передал его тебе в комендатуру, а ты, будь добр, запиши, что препроводил задержанного под конвоем в часть, для дальнейшего наказания по месту дислокации. Нет. Да нет, я тебе говорю. Все это ерунда. Никто его не хватится. Я тебе говорю, никто не хватится. Дембель он… — начальник отделения вновь прикрыл ладонью трубку.
