Боже мой, какая прелесть! - Обухова Оксана Николаевна (книга регистрации .TXT) 📗
Возможно – это я поняла чуть позже, – тогда я просто подыграла Диме. С чисто женской интуицией и мудростью дала мужчине то, что ему необходимо. Чего он ждал, на что надеялся: общество слегка капризной, обиженной девочки. Ему хотелось наставлять и пестовать, заботиться, оберегать.
Он это получил.
А я забылась. Надела на себя привычную глянцевую маску и даже словом не намекнула, что я не ласковый подросток, а полноценный КМС по волейболу.
Впрочем, чем тут гордиться? Была бы мастером, обмолвилась бы тут же. А так – КМС. Не велика птица…
Из роли нежной, глуповатой красотки я вышла только раз, когда легла под штангу и взяла вес.
Нет, безусловно, позже Дима обо всем узнал! Я принесла в наш дом медали, кубки и дипломы. Но спрятала их в шкаф. Самые простецкие спортивные награды разрушали мир Диминых иллюзий. Он хотел видеть во мне только то, что когда-то придумал.
А я – подстроилась. Довольно легко и без душевных терзаний.
Любила ли я Диму?
Не знаю. Этот вопрос больше интересовал маму, когда я привела в наш дом сорокадвухлетнего жениха с пузиком и милой лысинкой. Папу, надо заметить, интересовала больше материальная состоятельность господина, собравшегося просватать младшую дочь. И, вызнав, как ему казалось, все, на брак он согласился без особенного недовольства.
Родители меня благословили и через год, продав квартиру, уехали из Москвы в украинское село, поближе к папиной родне: многочисленной и шумной, веселой, хлебосольной и румяной. Я приезжала в то село пару раз в год, и каждый раз добродушные тетки деятельно пытались нарастить на мне килограммов восемь сала, мяса и румяности.
Так любила ли я Диму?
Вначале он меня очаровал. Ухаживал так мило и ненавязчиво, в постель насильно не тянул, а честно ждал до свадьбы. Мы оба создали и приняли игру иллюзий, в которой и любовь была не обязательной, как перец в котлете: если есть в запасе, добавим в фарш для остроты, если нет – обойдемся чесноком и солью. Все доставалось из запасников по мере необходимости: капризы и истерики, как мне казалось, даже умиляли Диму. Смешная ревность – где ты был, подлец, до часу ночи?! – взбадривала кровь. Как опытные кулинары, мы услаждали жизнь приправами, но привкус пищи, разогретой в микроволной печи, признаюсь, был.
Я чувствовала ее неполную натуральность. Но еще не успела пресытиться и получить отвращение. Мы прожили вместе только два года. А в двадцать шесть лет, после того как Дима пьяным сел за руль и врезался в столб, я стала вдовой. И только после похорон узнала, что иллюзорной была не только супружеская жизнь, состояние Дмитрия тоже оказалось мифическим. Настоящими были только долги и закладные. На дом, разбитую машину, в которой погиб Дима… Мой мертвый супруг оказался бизнесменом-пшик. Он заработал денег в «лихие девяностые», умножил их во время дефолта, но не вписался в мир слегка оцивилизованного бизнеса. В мире, где все было уже расписано, он оказался несостоятельным.
Дима был выдумщик. Милый состарившийся юноша сорока двух лет, без должного образования – ленинградский «кулёк», специалист по культурному досугу населения, без поддержки реального капитала. Он ловко строил прожекты и так же ловко спускал идеи в канализацию, не сумев довести их до конца.
Мой муж был выдумщик. А не работник.
Погибнув, он оставил меня наедине с разъяренными кредиторами, одним из которых оказался мой бывший модельный директор.
Уладить вопросы с некоторыми Димиными кредиторами мне помог муж подруги Виктории, неожиданно оказавшийся крутым криминальным авторитетом. (Почему неожиданно и как он мне помог, это отдельная история.) С бывшим шефом я вознамерилась рассчитаться сама и сполна, поскольку тешилась надеждой вернуться в модельный бизнес хоть перестарком, хоть переростком, поскольку деньги на хлеб нужно было как-то зарабатывать. Я продала картины, цацки, безделушки, взяла кредит в банке и явилась к Валерию Аркадьевичу вся из себя нарядная-ухоженная-душистая с конвертом, полным денег.
– Это вам, Валерий Аркадьевич, – сказала тихо. – Тут – все.
Директор взял пухлый конверт, брезгливо глянул внутрь и поднял брови:
– А проценты? Тут вдвое набежало.
– Какие проценты?! – опешила я, совершенно не ожидая услышать чего-то подобного от человека, бывшего свидетелем на нашей скороспелой свадьбе.
– Такие, Сашенька, такие. Твой муженек набрал бабла, – став злым и резким, сколачивал виселицу из слов директор, – кинул половину Москвы и думал: все? Смерть все спишет? Так?! Нет, дорогуша, – перейдя на зловещий шепот, директор приналег грудью на стол, – платить придется живым. – И откинулся назад на спинку кресла, разглядывая меня с хищным, прицельным интересом.
– Но денег нет! У меня нет ни копейки!
– А дом?
– Он заложен!
– Я выкуплю закладные, продам твой дом и покрою долг.
– Но он… он же стоит много больше!
Взгляд Валерия Аркадьевича (девчонки из агентства любовно называли его «наш Тарантул») потяжелел многократно. Шумно вздохнув, директор дотянулся до выдвижного ящика письменного стола и вынул несколько листков бумаги, утянутой в прозрачный файл.
– Смотри. – Презрительно оттопырив губы, он швырнул документы на стол.
Дрожащими пальцами я взяла бумаги, прочитала верхний лист и… больше ничего не увидела. Глаза заволокло слезами, буквы запрыгали и размылись…
– Не верю, – прошептала я. – Это… Дима не мог так со мной поступить.
– Мог, Сашенька, мог, – ухмыльнулся Тарантул. – Деньги от продажи дома едва покроют этот долг.
– Я вам не верю! – откидывая от себя бумаги, вспыхнула я. – Дима не мог занять столько! Вы… вы… это подделка!
– Ты можешь верить, можешь не верить, – изобразил равнодушие бывший шеф, – но все бумаги нотариально заверены. Каждая расписка.
– А почему вы предъявляете мне их только сейчас?!
– А ты на дату взгляни, голубушка. Куда мне торопиться? Это – долг на проценты. Дима не платил три года и составил новые обязательства, срок которых истекает через четыре месяца.
– Но это же почти полмиллиона!
– Да. И счетчик тикает.
Шатаясь, ничего перед собой не видя, я поднялась из кресла перед директорским столом и, еле волоча ноги, поплелась к двери.
– Постой! – окрикнул вдруг Тарантул. – Я не закончил.
Скрывая залитое слезами лицо, я остановилась вполоборота.
– Что еще?
– Я помогу тебе с работой. Ты способная девушка и часть долга, хотя бы проценты, покроешь сама.
Царское предложение. Я обернулась, посмотрела на Валеру Тарантула, и по его цепкому, оценивающему взгляду поняла без всяких уточнений, какую работу он намерен предложить.
– Эскорт?
– А почему бы нет? Ты взрослая, самостоятельная, хм, женщина… Кто тебя осудит?
– Да пошел ты, – вяло отозвалась я.
– Ай, как резко, – прищурился с угрозой директор. – А за слова ответить не боишься?
Мой бог! Куда девался из этого стильного кабинета лощеный европейский денди? Передо мной, на фоне фотографий красивых женских лиц и тел, сидел ощерившийся уголовник. От этого оскала помертвело все вокруг, и снимки моделей на стенах показались мне надгробными овалами…
Я зябко передернула плечами, молча повернулась и вышла вон.
Небольшое уютное кафе, где два года назад я так любила выпить кофе после «трудового дня», мне тоже показалось изменившимся. Яркие скатерти как будто выцвели. Букетики искусственных цветов хоть невозможно, но завяли. Висящие над барной стойкой когда-то сверкающие прозрачные фужеры покрылись пылью и поблекли.
Весь мир казался траурным и тусклым. Я сидела за угловым столиком, сжимая чашку с чаем, грела руки и слепо смотрела в окно, располосованное потеками жидкого снега.
Над входной дверью тихонько звякнул колокольчик, в кафе зашел фотограф Леша. Без верхней одежды, налегке, бросил на стойку купюру и, дуя на замерзшие руки, огляделся. Знакомый бармен не уточнял, что именно собрался заказать ежедневный клиент, он молча положил купюру под стойку и сделал знак официантке принести заказ.
