Юные садисты - Щербаненко Джорджо (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Потом он позвонил Ливии.
Она всегда брала трубку сразу и откликалась своим чистым, слегка встревоженным голосом.
– Дука!
– Слушай, Ливия, у Сары сильный жар. А я сейчас очень занят.
– Ты где? В квестуре?
– Да. Прошу тебя, поезжай к Лоренце, а по пути зайди в аптеку, возьми свечи «униплюс», и сразу поставьте одну. Если через час температура не спадет, введите вторую... А еще купи детский люминал, и дайте ей одну таблетку. И пусть все время сосет пустышку, а вы смачивайте ее в неподслащенной воде. Я приду, как только освобожусь, в случае чего сразу мне звоните.
Чистый, слегка встревоженный голос сказал ему прямо в ухо:
– Ладно, я мигом.
– Спасибо, родная.
– Там ведь ничего страшного, правда? – спросила она.
– Думаю, нет, но ты все-таки поторопись.
– Хорошо, милый.
Дука положил трубку, подошел и открыл окно, занимавшее почти полстены – не то чтобы окно было большое, скорее стена маленькая. В комнату ворвался холодный – три градуса ниже нуля – воздух, за окном стоял сплошной туман, и этот ледяной воздух начал вытягивать из тесного помещения застоявшиеся запахи трухлявого дерева, пыльных бумаг, табачного дыма. Оставив окно открытым, Дука снова уселся за стол, поднял воротник пиджака и взял в руки довольно объемистую папку.
Он читал медленно, методично, страницу за страницей. В папке было одиннадцать дел на учеников вечерней школы, совершивших убийство. В каждом деле имелись дата рождения, три-четыре строчки биографии, заключение психиатра и, наконец, протокол допроса, спечатанный с магнитофонной пленки. Он засек время: на изучение одного дела уходило в среднем двадцать минут, потому что он не только читал, но и выписывал на отдельном листке наиболее важные сведения.
Когда он приступал к четвертому делу, отворилась дверь и вошел Маскаранти.
– Доктор, здесь же холод собачий, неужели вы не чувствуете?
– Чувствую. – Еще немного, и он совсем окоченеет. – Закрой.
Маскаранти закрыл окно.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Да, ступай в кабинет Карруа, он сегодня ночует дома, садись в кресло и поспи. Когда понадобишься, я тебе позвоню. Постарайся выспаться, позже у нас будет много работы.
– Хорошо, доктор, – кивнул Маскаранти и уже от двери спросил: – Сигарету?
– Пока нет. Купи мне три пачки «Национале», простых, не экспортных, и два коробка спичек.
– Три пач... – Маскаранти поперхнулся: Дука никогда так много не курил.
– Да-да, три, – бросил он, уткнувшись в дело. Просидев больше часа с открытым окном, он уже не чувствовал ни лица, ни рук, но сделал это нарочно: холод способствует объективности. – И еще, прежде чем отправишься спать, раздобудь мне две бутылки анисового ликера.
– Доктор, да где я его в такое время раздобуду? – удивился Маскаранти. (Анисовый ликер производится только на Сицилии и продается в двух-трех специализированных магазинах.)
– Сицилийский анисовый ликер, – повторил Дука, не отрываясь от чтения и слегка прищурясь под слепящим светом настольной лампы. – Две бутылки. Возьмешь их в «Анджолине». – «Анджолина» – единственный сицилийский ресторан в Милане.
– Слушаюсь, доктор, – без особой уверенности отозвался Маскаранти.
От пятого дела его оторвал телефонный звонок.
– Вас, доктор, – сказала телефонистка.
– Спасибо, – пробормотал Дука и через секунду услышал в трубке голос сестры. – Как дела?
– Плохо. Температура не спадает, мы уже две свечки поставили, упадет на полградуса, когда положишь холодный компресс, а потом опять... Я так боюсь, Дука, приезжай, пожа...
– Погоди, не тарахти, – перебил он этот отчаянный голос. – Стул был?
– Нет.
Дука стиснул зубы. Он же не педиатр и вообще уже больше пяти лет не практикует, включая три года тюрьмы... Но так или иначе нужен антибиотик.
– Я не могу приехать, Лоренца. – Он нервно кашлянул и еще раз взглянул на фотографию, подшитую в начале папки: учительница Матильда Крешензаги, какой ее нашли после происшествия. Фотографии в отличие от реальности чересчур отчетливы; реальность подвижна, изменчива, фотография же представляет тебе голые факты во всей их вещественности. Сколько он студентом всего насмотрелся в моргах и анатомичках, но этой фотографии лучше бы ему не видеть. – Я не могу приехать, Лоренца, прости, – сказал он, откашлявшись. – Пусть Ливия сбегает в аптеку за ледермицином, это антибиотик в каплях. Дайте девочке двадцать капель, а я пока поищу педиатра.
– Какой антибиотик?
– Ле-дер-ми-цин, – произнес по слогам Дука.
– Ледермицин, – повторила Лоренца.
– Скоро пришлю тебе врача, сам я не очень разбираюсь в детских болезнях, но ты успокойся, наверняка ничего страшного.
– Дука, с тобой Ливия хочет поговорить.
– Дука, – тут же услышал он голос Ливии, – девочке очень плохо, ты должен приехать. – Голос уже не встревоженный, а резкий, властный: Ливия Гусаро не признает полутонов – она или подчиняется, или командует.
– Не могу, Ливия, – сухо произнес он, пытаясь устоять перед этим властным тоном. Работу надо закончить до десяти утра, до того, как приедет следователь из прокуратуры. – В течение часа я обязательно разыщу и пошлю к вам педиатра, который понимает гораздо больше меня.
– Не увиливай, Дука! – Голос зазвучал еще резче и неумолимей. – Дело не только в медицинской помощи, речь идет о твоей племяннице, у которой температура за сорок, и о твоей сестре, которая вот-вот сломается, а ты сидишь там у себя в кабинете и копаешься в очередной грязи, вместо того чтобы приехать и оказать хотя бы моральную поддержку.
Вечно она со своими канцеляризмами! Впрочем, она права, эта Ливия. Он именно копается в очередной грязи. Права в том, что он мог бы поддержать сестру, хотя бы морально. Эта зануда с ее неокантианскими теориями всегда права и зрит в самый корень. Тем не менее он бесстрастно повторил:
– Через час будет врач. – И повесил трубку.
На секунду позволил себе расслабиться, потом снова набрал номер. После множества гудков ему ответил сердитый женский голос.
– Простите, синьора, что беспокою так поздно, это Ламберти, мне необходимо поговорить с вашим мужем.
– Мой муж спит, – крайне нелюбезно отозвалась супруга светила педиатрии.
– Извините, синьора, но дело не терпит...
– Обождите! – буркнула она.
Ждать пришлось довольно долго, потом в трубке послышался зевок его давнишнего приятеля Джанлуиджи.
– Привет, Дука.
– Прости, Джиджи, у моей племянницы температура за сорок, а я сижу в квестуре и не могу отлучиться, я велел дать ей ледермицин и поставить пару свечек «униплюс», но жар не снижается. Не в службу, а в дружбу, поезжай, посмотри ее.
Еще один сладкий зевок.
– Ох, первый раз в жизни лег спать в десять часов!
– Извини, Джиджи, честное слово, я бы просто так не обратился.
Он закончил читать пятое дело и принялся за шестое, когда вошел Маскаранти с двумя бутылками под мышкой и пачками сигарет и спичек в руке.
– Куда положить? – спросил он.
– Вот сюда, на пол. А теперь иди спать, я тебя вызову, когда понадобишься.
– Хорошо, доктор.
Он перешел к седьмому делу, потом к восьмому, к девятому; в каждом имелись фотографии в профиль и анфас; их сфотографировали как настоящих преступников, и эти лица действительно симпатий не вызывали. Прежде чем открыть десятое дело, он распахнул окно, глотнул тумана, клубившегося на улице Фатебе-нефрателли, и, оставив окно открытым, вернулся к столу; все так же внимательно делая пометки, изучил десятое и одиннадцатое дело, – на этом первая часть работы была завершена. Тогда он начал просматривать свои записи, пытаясь спрятать голову в воротник пиджака, потому что кабинет выстудился почти мгновенно. Чтобы войти в школу вечером, ученики звонили в звонок (днем дверь не запиралась); сторожиха впускала их, поэтому всегда знала, кто пришел на занятия, а кто нет; в своих показаниях она засвидетельствовала, что в вечер убийства на занятиях присутствовало одиннадцать человек. На листке Дука выписал все имена и фамилии в возрастном порядке и против каждой кратко суммировал факты биографии: