Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
Лахенмайер начал плакать — тихо, почти беззвучно. Он не ответил ни на этот, ни на последующие вопросы. Через несколько минут безуспешных попыток они оставили его в покое. Доктор Баум подал знак санитару, молча ожидавшему у двери. Лахенмайер все еще плакал, когда санитар осторожно помог ему встать со стула и бережно вывел из комнаты. Моне тоже хотелось сразу же попрощаться и уйти. У Бауэра был такой вид, будто он сейчас упадет в обморок.
— Как вы себя чувствуете? Все нормально? — участливо спросил доктор Баум после небольшой паузы.
— Да, — ответила Мона. — Конечно.
Она уже взяла себя в руки:
— Его дед служил в СС или в подобной организации?
Доктор Баум кивнул.
— Войска СС. Вы можете посмотреть протоколы бесед с больным. Этот Плессен во время терапии, очевидно, пробудил в нем воспоминания раннего детства. Дед Фрица был фотографом и служил в войсках СС в Варшаве, когда там было гетто. В шестидесятые годы он показал Фрицу, которому было тогда шесть или семь лет, некоторые из своих фотографий. На них были засняты расстрелы еврейских бойцов сопротивления. Сделано это было, вероятно, в педагогических целях: «Так будет с теми, кто плохо себя ведет».
— Боже мой, — произнесла Мона, — это же…
— Фриц был совсем еще ребенком, — сказал Баум. — После этого случая он не мог спать ночами. Потом он забыл об этом, вытеснил из памяти эту информацию, назовем это так, и возможно, что и к лучшему. Он, правда, остался пугливым и заторможенным, даже став взрослым. Но все же у него были работа, жена, две дочери… В семинаре он участвовал только потому, что хотел стать, ну… мужественнее, что ли, пробудить в себе больше интереса к жизни, — доктор Баум вздохнул: — Да, вместо этого он разбудил в себе целую стаю спящих собак.
— А что случилось потом? — спросила Мона.
— Фриц начал вести розыски, как одержимый. И его опасения более чем подтвердились. Он даже нашел эти страшные снимки — в ящике, стоявшем в чулане, в доме его родителей. Потом началась мания преследования. Фриц регрессировал.
— Регре?..
— Сейчас Фрицу шесть лет и его дед угрожает ему, потому что он не был послушным. И это происходит снова и снова.
— Он ненавидит Плессена, — утвердительно сказал Бауэр.
— Вряд ли его можно за это винить.
— Он в закрытом отделении? — спросила Мона.
— Нет. Но под постоянным наблюдением. Исключено, что он мог быть как-то связан с этими преступлениями.
— Легко сказать. Бывают случаи…
— В его деле находятся ежедневные планы семинара. В те дни у него была один раз групповая терапия и один раз — индивидуальная. И у него даже нет машины.
— Убийство Самуэля Плессена произошло ночью. Теоретически вполне вероятно, что он ночью тайно выбрался отсюда. В конце концов, есть же поезд.
Но Мона и сама понимала, насколько мала такая вероятность. Нужно скрупулезно все спланировать, учесть все тонкости — в своем теперешнем состоянии Лахенмайер был просто неспособен на это. Если, конечно, он не великолепный симулянт. Но кто бы смог притворяться три месяца подряд, день за днем, — это же почти вечность!
— Кого он имел в виду, когда говорил о друзьях Плессена? — в заключение спросила Мона.
— Без понятия, — ответил доктор Баум. — Он никогда раньше не говорил о них.
— Он боится чьих-то угроз?
— Только своих химер. Ему не угрожают реально существующие люди, если вы это имеете в виду.
Мона встала, и тут же подскочил со своего стула Бауэр. По нему было видно, с каким огромным облегчением он покидает это заведение. Они поспешно попрощались с несколько удивленным доктором Баумом. В голове Моны вырисовывалась неутешительная картина.
6
Несмотря на то, что они попали в пробку на автобане А8, на совещание в отдел Мона и Бауэр прибыли вовремя. Мона доложила о результатах посещения клиники и добавила:
— Я думаю, что мы вышли на правильный след. Преступник, вероятно, бывший пациент Плессена. Семинары Плессена, несомненно, хороши для здоровых людей со стабильной психикой. Но допустим, у каждого сотого человека они вызывают непредсказуемую реакцию. Пациенты либо сходят с ума, либо впадают в депрессию. Они убивают себя или убивают кого-то другого. Например, того, кто близок Плессену.
— Соня Мартинес не была для Плессена близким человеком, — возразил Бергхаммер.
— Соня Мартинес была его пациенткой и стала первой жертвой. Таким образом, в определенном смысле, она — близкий Плессену человек. Затем последовал его сын — совершенно ясно, что он более близок Плессену, чем Соня Мартинес. И что? Кто для него ближе, чем сын, или, по крайней мере, так же дорог? Его жена! Мы с самого начала должны были обратить на это внимание. Следующей будет она.
Мона замолчала. В душной, прокуренной комнате воцарилась мертвая тишина.
— Его жена, о’кей, — медленно проговорил Бергхаммер. — Значит, по логике преступника, она должна стать следующей жертвой.
— Да, потому что у Плессена нет других родственников, — заявил Форстер и перелистал свой блокнот. — Его родители, естественно, давно умерли, а братья или сестры…
— Так что с ними? — спросила Мона.
— Момент… Его единственная сестра умерла три года назад. Она была на пять лет старше него.
— А двоюродные братья, сестры?
— Без понятия, — ответил Форстер. — Да это и неважно. Даже если бы таковые существовали, все равно они для него не такие близкие люди, как жена и сын. Им, определенно, опасность не угрожает.
— Остается его жена, — сказала Мона. — Исходя из того, что мы знаем, она может оказаться следующей жертвой. Мы должны взять ее под охрану. Ей нужна защита полиции.
— За домом установлено наблюдение, — заметил Бергхаммер.
— Этого недостаточно. Особенно если учесть, что речь идет о преступнике, который умеет все так хорошо организовать. Ей нужен кто-то, кто будет сопровождать ее в магазин, в город, к подругам. Куда бы она не шла.
— О’кей, — сказал Бергхаммер. — Мы пошлем двух полицейских, они не будут от нее отходить. Карл, ты можешь распорядиться насчет этого? Хорошо, тогда на сегодня все.
Все встали, отодвигая стулья, а Мона подошла к Фишеру и кивком пригласила зайти в ее кабинет.
7
— Нам нужно поговорить, Ганс.
— Мне нечего сказать.
— Хорошо, тогда я скажу тебе кое-что. Ты — хороший полицейский. Ты умный, быстрый и не трус. Нам нужны такие люди, как ты. Но это не помешает мне убрать тебя отсюда, если ты будешь продолжать вести себя в том же духе.
— Делай то, что считаешь необходимым.
— У меня такое впечатление, что ты не хочешь признавать ничей авторитет. Если не исправишься, я тебя уволю. Это делается очень быстро.
— Это все?
— Да, Ганс. Это твоя жизнь, твоя карьера. Подумай хорошо, как ты хочешь этим распорядиться. Желаю хорошего отдыха. И закрой дверь за собой, когда будешь уходить.
8
— Лукас, ты прогуливаешь занятия. Твоя учительница…
— Старая желтозубая дура!
— Все равно, какой бы дурой ты ее не считал, прогуливать ты прекратишь. Ясно?
— Дурная корова. Старая ябеда.
— ЛУКАС, ТЫ ПРЕКРАТИШЬ ПРОГУЛИВАТЬ ШКОЛУ! Я ПОНЯТНО ВЫРАЗИЛАСЬ? ЕСЛИ НЕТ, У ТЕБЯ БУДУТ НЕПРИЯТНОСТИ!
— Не ори так.
— Я БУДУ ОРАТЬ НАМНОГО ГРОМЧЕ, ПОТОМУ ЧТО ВИЖУ, ЧТО ТЫ МОИ СЛОВА НЕ ВОСПРИНИМАШЬ ВСЕРЬЕЗ! ТЫ ПЕРЕСТАНЕШЬ ПРОГУЛИВАТЬ! МЫ ПОНЯЛИ ДРУГ ДРУГА?
— Да.
— Обещаешь?
— Да.
— Я проконтролирую. И буду держать связь с твоими учителями.
— Боже!
— А сейчас отправляйся спать.
— Мам! Только девятый час!
— Правильно. Я хочу, чтобы завтра в школе ты был бодрым. Спокойной ночи.
— Это… тошнотворно!
— Спокойной ночи.
