Концерт для скрипки со смертью - Хэррод-Иглз Синтия (прочитать книгу .txt) 📗
– Ожидания. Прекрасное старомодное выражение. Нет, она никогда не говорила ничего в таком роде. Но она жила в довольно хорошей квартире, так что, возможно, имела доступ к каким-то деньгам. Или эта квартира могла принадлежать тетке. Это не была квартира для молодой девушки, я только что понял это.
– Что вы имеете в виду?
– Это была одна из этих шикарных квартир, знаете, в доме с портье внизу в холле и всей прочей мишурой. Скорее, место, где можно ожидать найти кучу богатых старых леди с пикинесами. И что меня поразило... – Он остановился, как будто это «что-то» поразило его только сейчас. Слайдер издал подбадривающий вопросительный звук. – Ну, ее квартира никогда не производила впечатления уютной или обжитой. Было непохоже, что в ней кто-то живет – она больше смахивала на те квартиры, что принадлежат компаниям, и компания их обставляет и декорирует. Знаете, когда все всему соответствует, как в дорогом отеле. А на самом деле от этого делается тошно.
А Слайдер-то думал, что она жила в захудалой однокомнатной квартирке, и теперь обнаружившаяся аномалия грозила перегрузить мозговые цепи. Ему захотелось двигаться, чтобы дать поработать над этим несоответствием подсознанию.
– После того, как вы уехали из Бирмингема, у вас был контакт друг с другом?
– О, нет, – сразу ответил Каттс, и непроизнесенное им слово «конечно» повисло в воздухе.
– И вы никогда не ожидали увидеть ее вновь?
– Я женился на моей теперешней жене, – пожав плечами, ответил Мартин Каттс, – а с Анн-Мари мы просто чуть-чуть развлеклись. Она очень хорошо понимала это.
Так ли уж хорошо, спросил себя Слайдер. Он вновь подумал о ее детстве, в безличной шикарной квартире, о безнадежной попытке уговорить Саймона Томпсона жениться на ней, о том количестве людей, которые говорили «Я в общем-то не знал ее». Она, подумал он, никому не была нужна. Ее всегда всего лишь использовали, и случайно встретившаяся ей Джоанна оказалась единственным человеком, которого это бедное дитя могла считать другом. Одиночество ее жизни и смерти ужасали его. Ему вдруг захотелось ухватить эту самодовольную крысу Каттса за глотку и хорошенько встряхнуть, и из-за невозможности сделать это он еще раз вспомнил обо всех тех причинах, по которым ему не следовало оказываться в постели Джоанны.
– Но когда она перешла в лондонский оркестр, вы опять возобновили отношения? – спросил он, стараясь говорить ровным голосом.
– О, это было не совсем так. Разумеется, у нас были дружеские отношения, и я думаю, что мы бы могли переспать пару раз, но ничего такого не было. Она была в полном порядке до того, как началось это безобразие с Саймоном Томпсоном.
– И что произошло тогда?
– Она потянулась ко мне. – Каттс отвел взгляд.
– Как вы думаете, почему?
– Чтобы иметь плечо, на котором можно выплакаться, я думаю. – Взгляд вернулся к Слайдеру. – Это ее действительно подкосило, бедную девочку. Она говорила, что Саймон предложил жениться на ней, а потом передумал. Я не верю в это – я хочу сказать, Саймон, может быть, и впрямь потрясающий трепач, но он вовсе не дурак, но она – она явно верила в это, так что это было все равно, как если бы он и в самом деле обещал.
– В какой форме выражалось то, что она «потянулась к вам»?
– Она как-то вечером, после концерта, попросила меня взять ее с собой выпить, ну и, когда мы выпили парочку порций, она предложила мне проводить ее домой.
– И там вы легли с ней в постель? – Слайдер думал, что ему хорошо удается скрыть свою ярость.
– Да. Но я думаю, что ей на самом деле был нужен вовсе не я. Сердце ее было в другом месте. Полагаю, что она все еще думала о Саймоне.
– Это был единственный случай?
– Нет, несколько раз. Не помню точно – четыре или, может быть, пять.
– И когда это было последний раз?
– Как раз перед Рождеством. После нашего последнего сбора – сбора оркестра, я имею в виду – перед рождественским перерывом.
– Расскажите, что произошло тогда.
На лице Мартина Каттса появилось беспомощное выражение, как будто он не понимал, что от него хотят.
– Мы немножко выпили и поехали к ней. Как и раньше.
– И вместе легли в постель?
– Да.
– И какой она вам показалась? Счастливой? Довольной? Печальной? Озабоченной?
– Угнетенной, я бы сказал. Ну, и еще озабоченной поначалу, потому что она потеряла свой ежедневник. Вам это может показаться глупым, но это одна из худших неприятностей, которые могут произойти у музыканта. А еще ее беспокоило, что Саймон начал устраивать ей гадости насчет этих дел с телефонными звонками. Вам об этом известно? Ах, да, верно. Но было и еще кое-что похлеще. – Он замолчал, припоминая события. Глаза его были ярко-голубыми, но маленькими и почти круглыми, отчего он напоминал птицу со склоненной набок головой. – После того, как мы перестали заниматься любовью, она начала хныкать и распространяться о том, что никто не заботится о ней и что у нее нет постоянного парня, и все в таком духе. Меня это немножко рассердило, то есть, понимаете, я хочу сказать, что никому не нравится, когда его обливают слезами, так что я попробовал немножко развлечь ее, а потом подумал, что лучше мне смыться. Но когда я собрался уйти, она просто прилипла ко мне, и всерьез разревелась, и сказала, что очень напугана.
– Напугана? Чем же?
– Этого она не сказала. Она только все время повторяла: «Я так боюсь», еще и еще раз, вот так. И рыдания потом перешли в истерику.
– И что вы сделали?
– Ну, а что я мог сделать? Обнял ее, и приласкал, и немного успокоил, а когда она утихла, мы опять занялись любовью, просто чтобы подбодрить ее.
– Понятно, – глухо сказал Слайдер.
Мартин Каттс поглядел на него с несчастным видом.
– Что я мог сделать? – еще раз повторил он. – Одинокие люди почти всегда испытывают депрессию перед Рождеством. Это не здорово – быть одному, когда все остальные празднуют в семьях, но я же не мог взять ее с собой к себе домой, правда? А вернуться к тетке она не хотела. Я чувствовал себя паршиво, когда оставлял ее там, но мне нужно было домой.
– Какой она была, когда вы уезжали?
– Тихой. Больше она не плакала, но выглядела очень подавленной. Сказала что-то вроде: «Больше я так не могу». Я сказал, конечно, сможешь, не будь глупенькой, а она сказала: «Нет, для меня все кончилось».
– Она сказала именно эти слова?
– Кажется, да. Да. Ну, вы можете себе представить, что я чувствовал, оставляя ее одну. Но потом, когда мы встретились в январе, она вроде бы опять была в порядке – тихая и спокойная, знаете, как будто смирилась с чем-то. И когда я потом услышал, что она умерла, я, естественно, подумал, что она покончила с собой, и опять ужасно себя почувствовал. Но ведь она не покончила с собой, не так ли?
– Это не было самоубийством, – подтвердил Слайдер.
– Значит, я действительно ничем не мог ей помочь, ведь так? – Каттс, видимо, очень хотел, чтобы Слайдер подтвердил это, но у того совсем не было желания освобождать Мартина Каттса от чувства вины и ответственности, поскольку то, что сделал Каттс, только добавило унижения Анн-Мари. Но едва ли Каттса можно было обвинять в ее смерти. Тихая и спокойная, вспомнил Слайдер его слова, как будто смирилась с чем-то. Но с чем? Предвидела ли она свою гибель? Что же она такого сделала, чтобы навлечь на себя смерть? Может быть, будучи столь одинокой и никому не нужной, она и впрямь перестала заботиться о своей жизни – конечно, до того момента на автостоянке, когда она осознала... Каким образом, что должно сейчас произойти, и тогда она сделала последнюю неудачную попытку избежать этого, последнее усилие, как последнее трепыхание птицы, попавшей в ловушку.
В комнату осторожно вошла розовая и благоухающая Джоанна и оглядела их обоих.
– Вы замолчали, вот я и решила, что вы закончили.
– Да, мы закончили. – Слайдер встал. – На текущий момент, во всяком случае. Благодарю вас, мистер Каттс.
– Мистер Каттс? – переспросила Джоанна с ироническим смешком. – Мистер Каттс?
