Генеральские игры - Щелоков Александр Александрович (книги бесплатно без .txt) 📗
— Может быть, и без них. Ты не испугаешься?
— Красота — страшная сила, но пугаются её одни дураки…
Городская квартира Руфины оказалась на удивление скромной. В кирпичном доме новой постройки она занимала всего один подъезд — пять комнат с двумя выходами на лестничную клетку четвертого этажа. Обе двери стальные, обтянутые пластиком. Одна — темно-синим, другая — темно-вишневым. На левой виднелся белый эмалированный ромбик с номером. На правой номера не было. Ничто не свидетельствовало о том, что оба входа ведут в одну квартиру.
Внутри помещение поражало отделкой, дорогой и элегантной. Здесь явно трудились мастера высокого класса, которые не брали социалистических обязательств сдать объект к общенародному празднику, а делали все с расчетом на качество.
— Шикарно. — Шоркин оценил увиденное самым высоким баллом. — Как в лучших домах Лондона. — Он сделал ударение на последнем «о» последнего слова.
Руфина изящество комплимента не оценила.
— Не остри, это тебе не идет. Лучше иди помой руки.
Ванную комнату Шоркин нашел не сразу. В поисках её пришлось пройти по коридору в конец квартиры, пока он не оказался возле нужной двери. Некоторые затруднения он испытал с краном умывальника. Блестевшее золотом устройство такого рода Шоркину ещё никогда видеть не приходилось. Он несколько минут простоял у раковины, разглядывая кран, угадывая, как пустить воду и превратить её из крутого кипятка в нормальную, комнатную. Добившись успеха, остался собой доволен. Устройство было простым, но додуматься, как им пользоваться, мог далеко не каждый. Вспомнились слова из старого советского фильма: «Ишь чего для себя напридумляла, буржуазия!» Он улыбнулся.
Ополаскивая руки, Шоркин прикидывал, как удобнее сделать хозяйке ручкой, пока их отношения не зашли дальше определенной черты, и при этом не уронить мужского достоинства. Судя по всему, Руфина его намеренно провоцировала на активные действия. И в принципе он сам был бы не прочь оказать внимание её прелестям, однако беспокоил вопрос: зачем это делается? Практика давно научила Шоркина остерегаться всего, в чем сразу было трудно разобраться.
Когда он вошел в гостиную, там уже приятно пахло свежеприготовленным кофе, а в уме уже сложилась удобная с его точки зрения фраза. Однако обстоятельства не позволили произнести её до конца.
— Мы выпьем? — спросила Руфина и, не ожидая ответа, наполнила два пузатеньких бокала коньяком.
— Я… — Шоркин начал заранее заготовленное оправдание, но хозяйка его прервала.
— Не надо, господин подполковник. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Можете уходить, я вас не задержу.
В этом неожиданном переходе на «вы» она выразила холодное презрение. Шоркин почувствовал, что его заподозрили в трусости. Ничего не поделаешь, благоразумие и боязнь разделены едва заметной границей, не всегда видимой чужому взгляду.
— Тоже мне, бабка-угадка. С чего это ты?
Шоркин прошел к дивану и сел рядом с хозяйкой.
— Не надо. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты испугался. Теперь выкручиваешься.
— Чего же я испугался?
Ему было неприятно, что она угадала его состояние.
— Того, что я не хочу лицемерить.
— Поясни, не понял.
Она подняла бокал, протянула руку в его сторону.
— Чин-чин.
Мелодично звякнул хрусталь.
Они выпили.
— И все же, — не отступал Шоркин, — объясни.
— Если бы я изображала перед тобой невинную целомудренность, ты бы распушил хвост павлином. Обычно вас, кобелей, распаляет сопротивление, и вы любыми средствами добиваетесь женщины. Это считается нормальным. Стоило поменять стереотипы, и ты собрался дать задний ход.
— Зачем же их было менять?
— Я не привыкла считать себя вещью, которую можно взять, поиметь, потом отбросить. Ты это почувствовал и испугался.
— Я?! — Шоркин подвинулся к Руфине, полуобнял её и притянул к себе. — Налить еще?
— Для храбрости? — Она глядела на него глазами, в которых искрился смех.
Шоркин встал, потянул её за руки и заставил встать с дивана.
— Сними платье, — предложил он полушепотом, приблизившись к ней вплотную.
— Есть вещи, которые женщина не должна делать сама…
— Какие, к примеру?
— Раздевать её должен любовник.
— Я уже назначен на эту должность?
— Это не должность. Это почетное право.
Руфина приподнялась на цыпочки, запрокинула голову, закрыла глаза и подставила ему губы для поцелуя. Он обнял её за талию, притянул к себе.
— Не пожалеешь?
— Ты опять испугался?
Медленными движениями пальцев, нащупывая пуговички, он стал расстегивать блузку. Потом распахнул полы и скользнул ладонями внутрь. Одновременно стал опускать её на диван.
— Не здесь, — сказала она упрямо.
— Почему?
Он не мог понять причину её внезапного сопротивления.
— Тебе хочется экзотики? Тогда спустимся во двор и сядем в машину.
— Прости, я не собирался тебя обидеть.
Она снова прижалась к нему, теплая, мягкая.
— Пошли в спальню.
Ее голос выдавал внутреннее напряжение. Спальня была просторной, светлой, со стенами, оклеенными обоями нежных розовых цветов с муаровыми блестящими разводами. Ковер, устилавший пол от стены до стены, гармонировал с цветом стен. Кровать, огромная, широкая, с высоким изголовьем, явно предназначалась не для банального сна, а для любовных ристалищ. Потолок — и это поразило Шоркина больше всего — был выложен зеркалами. Они населяли комнату множеством одинаковых беззвучно двигавшихся фигур.
Первая схватка жаждавших близости тел чаще всего сумбурна и быстротечна. Так натерпевшийся, истомившийся без воды человек, припав к ключевому источнику, первые глотки делает с жадностью, не ощущая ни облегчения жажды, ни истинной сладости влаги. И только напившись, он может наслаждаться водой, вкушать её прелести…
Аллигатор, а в уголовном просторечии кадровый преступник, Арсений Шуба всегда был оптимистом: и когда тянул первый срок, дрожа на морозе в сером ватничке на рыбьем меху в карьере «нерудных материалов», и когда в неимоверный зной дробил камень в щебенку для железных дорог — утирал соплящийся нос рукавом и говорил уверенно: «Ништо, будет и на моей улице праздник». Словно в воду глядел: на его улицу праздник пришел. И не просто праздник — фестиваль в несколько лет длиной.
