Интервью с магом - Леонтьев Антон Валерьевич (чтение книг .TXT) 📗
– Аппарат и не нужен, всегда можно установить через оператора, кому она звонила или кто ей звонил. И я немедленно займусь этим. Мы найдем связующее звено между Светланой и похитителями!
Упоенная предчувствием скорой победы, я, несмотря на усталость после перелета из Лондона и недельной охоты за олигархом и его новой пассией, задержалась у Маши. Девочка говорила практически об одном – вспоминала детский дом, своих друзей, директрису Плаксину. Поразительно, но там она себя, по всей видимости, чувствовала намного уютнее, чем в роскошном доме Сальвадора Аскольдова.
– Как вы думаете, меня отпустят обратно? – спросила Маша жалобно. Я не знала, что ей ответить. Аскольдов не собирался расставаться с девочкой, вернее, для него самым важным являлась заключенная в теле Маши душа его покойного сына, а сама Маша ему была глубоко безразлична. Я не сомневалась ни секунды: если бы современная наука оказалась в состоянии извлечь душу Феликса, для чего пришлось бы убить Машу, художник без малейших колебаний отдал бы подобный приказ.
Марк вернулся в детскую комнату и сообщил:
– Я все уладил, мои ассистенты займутся оператором мобильной связи. Думаю, в ближайшие полчаса мы узнаем, с кем беседовала Света.
Ободренная, я посетовала на то, что Маше у Аскольдова не место.
– Ему нужна не девочка, а собственный сын, – сказала я тихо. – Но Феликс мертв! Понимаешь, мертв! И даже если в теле Маши заключена душа Феликса, это не значит, что Маша – Феликс. Ведь если во мне, предположим, находится душа Понтия Пилата или Анны Павловой, я же не стану автоматически их клоном!
– Сальвадор не видит несообразностей, – кивнул Марк, – и Маша для него – воскресший Феликс. Конечно, когда-то он сам будет вынужден признать, что ошибается, но пока души не чает в своем вернувшемся с того света сыне. Сальвадор перебарщивает, тут нет сомнения, но ведь любой из нас на его месте поступил бы, наверное, так же. Для родителя нет ничего ужаснее, чем потерять обожаемого ребенка и… ничего счастливее, чем обрести его вновь!
– Я бы так не поступила, – процедила я ядовитейшим тоном. – Да и каким надо быть идиотом, чтобы считать Машу Феликсом! Аскольдов просто угробит ребенка! Но я не допущу, чтобы это произошло. Машенька, хочешь, я покажу тебе свою квартиру? Оттуда открывается чудный вид на Москва-реку…
Конечно, Маша очень даже хотела, и я понимала ее прекрасно – она была узницей в золотой клетке. Я, держа девочку за руку, вышла с ней из комнаты, и мы направились к лестнице. Все очень просто – я заберу Машу к себе, а потом что-нибудь придумаю! В любом случае, ей вредно оставаться у Аскольдова.
Но не тут-то было. В холле дорогу нам преградили три мордоворота комплекции Шварценеггера и с рожами Квазимодо.
– Отпустите руку девочки! – произнес один из них металлическим голосом.
Но Маша сама вцепилась в мою ладонь, и я почувствовала, что девочка дрожит.
– И не подумаю! – заявила я, оборачиваясь в поисках Марка.
Однако иллюзиониста от меня отрезали другие амбалы. Стоявший возле меня телохранитель сказал в микрофон, висевший у него под губой:
– Шеф, проблемы. Она не желает отпускать Феликса.
– Я не Феликс, я Маша! – крикнула девочка, еще сильнее сжимая своей потной ладошкой мою кисть.
Откуда ни возьмись появился мой давний знакомый – яппи Илья Плотников. Все тот же надменный взгляд, все та же презрительная улыбка. Не соизволив даже поздороваться, он заявил:
– Госпожа Суматоха, отпустите девочку, и мы разойдемся по-доброму!
Когда человека намеренно называют неверным именем или специально искажают его фамилию, то реакция может быть лишь одной-единственной – у вас немедленно возникает желание припечатать обидчика к стене.
– Господин Потников, – заговорила я с апломбом, – этот ребенок… заметьте, девочка Маша, а не умерший мальчик Феликс… более ни секунды не задержится в доме, более похожем на сумасшедший. Аскольдов не имеет права ее удерживать. И если вы не отпустите ее немедленно, я позвоню в прокуратуру и сообщу, что ваш распрекрасный художник измывается над ребенком и сексуально домогается Маши. Посмотрим тогда, как он запоет, даже дружба с Кремлем не поможет!
Телохранители почтительно расступились, потому что в холл въехал сам предмет разговора – Сальвадор Аскольдов.
– Ошибаешься, идиотка! – заявил он хриплым голосом и с гадкой усмешкой. – Феликс находится у меня вполне легально – через моих адвокатов я подал документы на удочерение девчонки. Как ты думаешь, часто всемирно известный художник, к тому же мультимиллионер, намеревается взять в свою семью сироту из провинциального детдома? Причем девчонке десять лет, такие дети никому и даром не нужны. Да мне ее с радостью отдадут! И ты сама сказала, у меня имеются очень могущественные друзья. Уже все решено, бумаги на днях будут готовы. И Феликс вернется в семью! Ко мне!
Я с отвращением посмотрела на живописца.
– Вы не только изверг, но и шизофреник! Это Маша, а не Феликс! Ребенку у вас не по себе, ему нужна здоровая атмосфера, вы же смертельно больны, вам не позволят удочерить Машу...
Аскольдов, чье лицо при упоминании о его заболевании дернулось, взвизгнул:
– Мне уже позволили! Я на Рублевке живу и с президентом на «ты»! Отпусти Феликса!
– Я не могу отпустить того, кого здесь и в помине нет! – ответила я нахально, чувствуя, однако, как сжимается мое сердце. – Здесь имеется только девочка Маша, и она не хочет оставаться у вас. Органы опеки обязаны узнать и мнение ребенка о потенциальных родителях, ведь Маше уже десять, у нее тоже есть право голоса. А она не намерена становиться для вас эрзацем давно умершего Феликса!
При упоминании имени своего сына художник издал стон и приказал:
– Отнимите у нее Феликса! А эту шалаву выбросьте за забор!
– Сальвадор, ты не посмеешь тронуть Катю! – донесся до меня крик Марка Львовича. – Мы с тобой старинные друзья...
Фразу Марк не довершил, потому что до меня долетел звук удара – и приглушенный стон.
– Уже нет, Черносвитов, – разворачиваясь в кресле, бросил художник. – Да и никогда настоящими друзьями мы и не были. Этого мерзавца тоже на помойку!
И тут на меня накинулись двое аскольдовских бугаев. Мне поневоле, чтобы защищаться, пришлось выпустить ладошку Маши, и бизоноподобные типы в мгновение ока скрутили меня. Краем глаза я увидела, как подлец Илья Плотников подхватил Машу – девочка визжала, извивалась, норовила даже укусить его, но яппи живо с ней справился и побежал вверх по лестнице.
– Теть Кать, заберите меня отсюда! – было последнее, что донеслось до меня.
Затем я от удара по голове потеряла сознание. Пришла же в себя оттого, что кто-то нежно теребил меня и приговаривал:
– Если с ней что-то случилось... Я не прощу себе этого... Господи, пусть все будет хорошо...
Приоткрыв один глаз, я увидела стоявшего рядом со мной на коленях Марка Черносвитова.
– Катюша, ты жива! – выдохнул он радостно. – Как ты себя чувствуешь? Немедленно в больницу на рентген, у тебя может быть трещина в черепе...
Я с трудом поднялась на ноги – перед глазами плыли круги. Мы находились где-то на обочине шоссе, по которому со свистом проносились автомобили. Наверняка нас здесь выбросили «шестерки» Аскольдова… Спасибо еще, что не убили!
– Мне все ясно: Светлану прикончил Аскольдов, – выдала я мстительно только что пришедшую в гудевшую голову мысль. – Не сам, конечно, потому что у него ручки, как у тиранозавра, – немощные. Но точно ее зарезали по его приказу! Еще бы, она ведь рассказала о втором сеансе ретроспекции Сальвадору, и тот понял, что она в курсе чего-то страшного, вот и отдал приказ ликвидировать ясновидящую, изъяв ее камеру и ноутбук вместе с записью.
– Катенька, ты уверена, что с тобой все в порядке? – продолжал суетиться иллюзионист.
– Удар по башке оказал чрезвычайно благотворное воздействие на мои интеллектуальные способности, – усмехнулась я в ответ. – Может, выступить с инициативой регулярно дубасить по кумполу депутатов, судей и членов правительства, да побольней, для пущей эффективности их законодательной деятельности и проведения реформ?
