Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
8. Преступник выполнял начальный этап своей программы; совершенными убийствами, очевидно, его действия не ограничивались, но если его не задержать, то уж точно они станут не последними преступлениями такого рода. В следующий раз преступнику, вероятно, уже не нужно будет прибегать к помощи наркотиков, чтобы убить свою жертву бескровным способом. Скорее всего, он наберется достаточно мужества, чтобы нанести жертве смертельные колюще-режущие удары, а после этого вынуть из нее внутренности. Это входит в программу серийного преступника: раздражитель должен быть с каждым разом сильнее, а порог торможения — ниже.
9. Не исключена сексуальная подоплека преступления, которая может в последующем проявиться более четко.
Мона, Бергхаммер и Керн, которые уже знали содержание этого документа, сидели в конференц-зале в торце стола и наблюдали за своими коллегами, занятыми чтением. Мысли Моны в этот момент опять были далеко. Учительница немецкого языка, она же классный руководитель Лукаса, звонила ей утром, до начала уроков: видимо, Лукас опять начал прогуливать школу. Мона уже несколько раз встречалась с этой учительницей. Ее звали фрау Хелльварт. Когда она улыбалась, были видны ее длинные желтые зубы. Похоже, ее волновало и то, что Мона работала целыми днями, да еще и работа ее была «напряженной, требующей массу времени», как выразилась учительница. Мона не выдержала и спросила однажды: разве лучше было бы, если бы они с Лукасом сидели на социальной помощи и она была бы свободна целыми днями, правда, за счет денег налогоплательщиков? Но не получила ответа, не считая желтозубой улыбки. Зато с тех пор учительница к этой теме не возвращалась.
Однако то, что Лукас прогуливал школу, все же оставалось фактом. Сегодня вечером ей придется поговорить с ним.
— Вопросы? — сухо спросил Бергхаммер присутствующих и таким образом прервал размышления Моны.
Десять голов синхронно кивнули, один палец поднялся вверх. Он принадлежал одному из двух сотрудников земельного ведомства по расследованию уголовных преступлений, лысому мужчине с жиденькими светлыми усиками, которого звали Даниэль Радомский.
— Да? — тон Бергхаммера был недружелюбным.
Он не любил, когда к делу подключались еще какие-то высшие официальные инстанции. Он больше всего любил решать все проблемы со своими сотрудниками (к коим относились и работники отдела оперативного анализа). Но в этом случае высшая инстанция проявила настойчивость.
— Преступник проживает здесь?
Керн ответил со свойственной ему осторожностью:
— Обстоятельства преступления не дают однозначного подтверждения этому.
— И что это значит? — вцепился в него Радомский, которого Мона сразу же невзлюбила.
Но вывести из себя Керна было не так-то легко.
— Скорее всего, нет, — ответил он после короткой паузы. — Преступники, живущие недалеко от жертвы, действуют зачастую поспешно и нервно. Они боятся, и справедливо, что их кто-то узнает. Преступники из другой местности, из другой среды не озабочены этим. А этот преступник был, по-видимому, очень спокоен.
— Означает ли это, что он живет где-то в другом месте, а сюда появляется, ну, так сказать, в гости?
— Вполне возможно. Но я бы скорее полагал, что он живет здесь, в этом городе, но не там, где было совершено убийство, и не там, где был найден труп юноши, а где-то в другом месте.
Воцарилось беспомощное молчание. Наконец слово снова взял лысый:
— Так это может быть где угодно.
— Правильно, — ответил Керн. — Таким образом, в настоящий момент мы не можем пригласить сюда полмиллиона мужчин на проверку их слюны. Такой возможности в большом городе просто нет, не говоря уже о том, что у нас нет следов ДНК, однозначно принадлежащих преступнику. Мы должны вести поиски дальше, пока не сможем больше локализировать местонахождение преступника.
Шмидт попросил слова:
— Что конкретно сейчас следует предпринимать? Каковы наши действия?
— Сегодня я с Патриком поеду в Лемберг, чтобы допросить в психиатрической лечебнице пациента Фрица Лахенмайера, — ответила Мона Шмидту. — А вы с Карлом опять отправитесь на виллу. Ганс и Патрик сменят вас сегодня вечером. Кто-нибудь из присутствующих знаком с садомазохистской средой? С некоммерческой и коммерческой? Садисты и тому подобное? Иначе нам придется подключать кого-нибудь из полиции нравов.
Слово попросил криминал-комиссар Марквард из отдела КРУ 3:
— Я до прошлого года служил в полиции нравов, — сказал он. — Я мог бы позвонить некоторым людям, которые разбираются в этих вопросах.
— О’кей, — сказала Мона. — У тебя есть аналитические данные. Спроси насчет типа, который любит игры с ножами, может, есть какая-нибудь проститутка, которая жаловалась на какого-то грубого клиента со странными запросами, в общем, что-то в этом роде.
— Да, — прервал ее Марквард с таким выражением на лице, как будто он уже все понял и не нуждается в дальнейших пояснениях.
— Остальные… — Мона помедлила, — остальные изучают заключение аналитического отдела и другие документы. И как только кто-нибудь заметит что-то особенное, что-то новое — немедленно информировать всех.
— Еще вопросы есть? — подключился Бергхаммер, который прекрасно знал, что сотрудники крайне недовольны сложившейся ситуацией.
Но ничего не поделаешь, в настоящий момент все они были обречены на бездеятельность. Следствие по обоим убийствам зашло в тупик. Сотрудники КРУ 1 на прошлой неделе допросили всех, кто хоть краем уха мог что-то слышать. Были проверены алиби всех допрошенных — больше уже просто ничего нельзя было сделать.
До следующего убийства.
Бергхаммер на какое-то мгновение закрыл глаза. Следующее убийство обязательно будет, в этом он не сомневался. Они не смогут его предотвратить, потому что до сих пор не знают, кого искать. Пока каждый след оказывался ложным. Он со вздохом закрыл совещание и назначил следующее на полчетвертого — к тому времени Мона, предположительно, уже должна вернуться из Лемберга.
— Ты думаешь, это что-то даст? — спросил он Мону под шум сдвигаемых стульев.
— Что ты имеешь в виду?
— Допрос пациента Плессена в психушке.
Мона передернула плечами:
— Нам придется перепробовать все. Возможно, поездка не даст никаких результатов, но я же не могу просто ограничиться телефонным звонком этому человеку. Если я позвоню, он, может быть, не скажет ничего или выдаст что-то совершенно невразумительное. Кроме того, при допросе должен присутствовать врач.
— Удачи, — сказал Бергхаммер и легонько потрепал ее по плечу.
Мона улыбнулась, хотя рука Бергхаммера, как это часто бывало этим летом, была мокрой от пота, а ее футболка и без того уже прилипла к телу. Когда она направилась к Бауэру, поджидавшему ее возле двери, Фишер вдруг преградил ей путь. Она, неприятно удивленная, остановилась.
— В чем дело? — недовольно спросила она.
— Почему ты, собственно, берешь с собой Девочку? У вас что, девичьи разговоры? Как лучше краситься или тому подобное?
Моне потребовалось некоторое время, пока она сообразила, кого Фишер назвал «девочкой». Она недоуменно посмотрела на него, затем громко заорала ему прямо в разозленное лицо:
— Скажи-ка, в чем, собственно, твоя проблема?
Фишер уставился на нее, сжав зубы. Он ничего не ответил. Ему было все равно, что другие коллеги уже обратили на них внимание и искоса посматривали на них, собирая бумаги в папки.
— Я думаю, — сказала Мона медленно, но так же громко, — что ты какой-то больной. Ты ведешь себя, как будто ты не в себе. Я тебя не понимаю. Что с тобой случилось?
Фишер собрался было что-то сказать, но Мона в ту же секунду легонько накрыла его рот своей ладонью. Это произошло совершенно спонтанно, она не собиралась этого делать. Просто чувствовала, что с нее уже хватит. Мона слишком долго закрывала глаза на то, что Фишер настраивал других сотрудников против нее, где и когда только мог. Тем более, что причин для этого не было, по крайней мере, понятных ей. Она ничего не делала плохого, старалась ко всем относиться ровно, в том числе и к нему. Не она, а Фишер был тем, кто вел себя неправильно.
