Забавы с летальным исходом - Макбейн Эд (электронные книги без регистрации TXT) 📗

Честно говоря, он никогда не понимал женщин, которые ценили в мужчине мускулы. Да и мужчин, которые усердно их качали, тоже. Во всяком случае, не те мускулы, что образуются в результате длительных упражнений на странных приспособлениях, которые выглядели так, словно их забросили из космоса, с чужой планеты. Или мускулы, полученные в результате подъема тяжестей — он всегда подозревал, что от этого может образоваться грыжа или что штанга может вдруг обрушиться на грудь и раздавить ее, как раздавили грудь Джайлзу Кори в деревне под названием Салем, [30] когда он отказался сознаться, что занимается колдовством.

Никогда не понимал Мэтью и людей, уверявших, что получают наслаждение от подобного рода тренировок. Сам он наслаждался, играя в теннис, но ведь теннис по сути своей и является игрой. Потеть и напрягаться, поднимая штангу, карабкаться по лесенке или же пробегать по движущейся лестнице конвейера — все это куда больше напоминало тяжкий труд, а не игру. Не случайно же сами спортсмены говорят: «Хорошо сегодня поработал». Именно «поработал», а не «поиграл». И еще, раз уж зашла о том речь, Мэтью терпеть не мог мужских раздевалок. Там разило потом и бегали жирные волосатые парни, тряся и болтая своими драгоценными яйцами. Нет, настоящее удовольствие можно получить, лишь раздеваясь перед женщиной. При одной мысли об этом у него закружилась голова. Так теперь частенько с ним случалось после комы.

Уоррен и Гутри так хорошо описали Донофрио, что он тотчас же узнал его. Мэтью даже подумал, что на нем та же самая одежда, которая была в день их посещения. Низкорослый и крепко сбитый, с черными кудряшками, прилипшими к потному лбу, с толстыми черными бровями, нависшими над темно-карими глазками, с мелко вьющейся порослью волос в вырезе белой футболки. И еще на нем были синие шорты, открывающие плотные волосатые ляжки, не слишком чистые белые носки и поношенные синие кроссовки «Рибок». И он напористо карабкался вверх по лесенке на высоту сто второго этажа Эмпайр-Стейт-Билдинг. Лез, лез и лез, подобно Кинг-Конгу, продолжая свое занятие даже после того, как Мэтью окликнул его:

— Мистер Донофрио?

Он не ответил. У Мэтью возникло ощущение, что этот человек проводит какие-то сложные расчеты в уме. Он не знал, что люди часто считают, особенно когда карабкаются по движущейся лесенке. Майка мокрая насквозь, волосы мокрые, шорты — тоже. Этот Донофрио потел, как свинья. Все тело было мокрое, да что там тело, даже ступени лесенки. И Мэтью вознес Господу молитву: сделай так, чтобы мне не пришлось пожимать ему руку. Однако, похоже, беспокоиться было не о чем — Донофрио словно не замечал его вовсе.

— Мистер Донофрио? — снова окликнул он.

— Да заткнись ты! Я пою, — рявкнул Донофрио.

Мэтью не слышал никакого пения.

И стал терпеливо ждать.

Наконец Донофрио остановил движущуюся лестницу и спрыгнул на пол. Все еще словно не замечая Мэтью, потянулся к вешалке на стене, снял с крючка полотенце, некогда бывшее белым, а теперь серое, в тон носкам, и начал яростно и энергично вытираться. Голову, шею, плечи… От него так завоняло, что Мэтью торопливо отступил на несколько шагов.

— Почти добил эту суку, — хмуро пробормотал Донофрио и начал энергично тереть под мышками.

Мэтью продолжал держаться на почтительном расстоянии.

— Что добили? — спросил он.

— А ты кто такой, а?

— Мэтью Хоуп.

— Знакомое имя, вот только никак…

— Мои помощники, частные сыщики, беседовали с вами в воскресенье утром.

— А, ну да, да… Так чего вам еще надо? Мало, что Мел убили, да?

— Мне очень жаль, что это случилось, — сказал Мэтью.

— Вот поймаю сукиного сына, который это сотворил, и кранты ему! Обещаю!

— Понимаю ваши чувства.

— Да? Как же, как же, понимаете… У вас что, тоже убили девушку?

— Нет, но…

— Тогда советую заткнуться, раз не знаешь, как я себя чувствую по этому поводу!.. И вообще, чего вам от меня надо, а? Я уже рассказал тем хмырям все, что они хотели знать, даже дал им снимки Мел, так какого дьявола еще надобно? Да ведь она, черт побери, умерла!

Он набросил полотенце на лицо. Мэтью ждал. Донофрио повернулся к нему спиной, снял наконец полотенце. И Мэтью догадался — он плакал и не хотел, чтоб это видели. Возле стены лежала на скамье маленькая сумка. Донофрио достал из нее пузырек с «Листерином», открыл пластиковую крышечку, прополоскал рот и сплюнул в полотенце.

— А я пел, когда ты пришел, — буркнул он. — Так, про себя. Фокус такой, научился ему еще в тюряге. Поешь про себя, и все дерьмо кругом словно и незаметно. Я пел ту песню из «Эвиты», довольно сложная мелодия. Дома у меня есть кассета с фильмом, вот и гоняю ее без конца, чтобы послушать музыку. И вообще, жутко хотелось бы трахнуть эту Мадонну, а тебе?.. Вот сейчас, к примеру, когда пел, едва не кончил. А слова… так просто потрясающие! Помнишь, она поет ее, когда впервые встречается с Пероном, а он не кто-нибудь, а диктатор, да. В этой, как ее… Аргентине. Прямо чуть не кончил, а тут ты встрял, как назло…

— Извини.

— Да прекрати ты извиняться всю дорогу! Я же не священник. Какого хрена тебе от меня надобно?

— Ты сказал моим людям…

— Да кто помнит, чего я им там сказал! В такой оборот взяли, черти, куда там!.. Увидели у меня пушку и стали угрожать, что донесут в полицию, тому типу, к которому я хожу отмечаться. Вот найду того сукиного сына, что пришил Мелани, и уж тогда пусть полиция делает со мной, что хочет.

— Полиция расследует это дело, — сказал Мэтью. — Так что давай лучше предоставим властям заниматься им.

— Ну а ты чего тогда приперся?

— Я не ищу убийцу Мелани, мистер Донофрио.

— Нет? Так чего тогда тут делаешь? Ладно, можешь не говорить, я и сам догадался. Ты ищешь Джека Лоутона. Он что, был как-то связан с ней? Говори! Что у них было с Мелани, а? Почему эта какашка Лоутон посмел встрять между мной и Мелани?

— Она просто была с ним знакома. Там, на севере, — ответил Мэтью.

— Ясно. Значит, знакома… И к чему сводилось это так называемое знакомство? Потому как, если между ними было что серьезное, тебе, мистер, лучше сказать мне сразу. Потому как, если я узнаю…

— Мистер Донофрио, вы говорили, что Мелани приехала к вам на Пеликан-Уэй семнадцатого, в пятницу. И уехала в понедельник двадцатого, так?

— Насколько помнится, да.

— А известно ли вам, что она приезжала сюда раньше, в январе?

— Нет. Когда?

— В самом начале месяца.

— Да нет, в начале месяца она была в Сент-Пите, с матерью.

— Она была здесь, в Калузе, второго января, — сказал Мэтью. — Сняла дом, второго числа.

— О чем это вы? На кой хрен ей понадобилось снимать? Ведь, приезжая в Калузу, она всегда жила у меня.

— Но второго января она у вас не появлялась, верно?

— Кто сказал, что она была в Калузе второго января?

— Человек, сдавший ей жилье.

— Он перепутал.

— Не думаю. Вы говорили с ней до семнадцатого, перед тем, как она приехала к вам?

— Мы всю дорогу перезванивались. В начале декабря виделись в Сент-Пите, потом — снова там же на Рождество. Она была моей девушкой… Неужели не ясно?

— Честно сказать, мистер Донофрио, не совсем. Зачем ей понадобилось жить у матери, если у вас было где остановиться?

— Да мамаша у нее болела. И Мелани приехала поухаживать за ней.

— И в декабре вы виделись с ней несколько раз…

— Да. Вы что, глухой? Или тупой совсем?

— А потом еще и семнадцатого января…

— Да.

— И тем не менее второго она была здесь.

— Если б была, обязательно позвонила бы.

— Однако же она не позвонила.

— Верно, не позвонила. Да и вообще, на кой хрен ей понадобилось снимать этот дом?

Вопрос по существу.

Мелани выжидает до третьего декабря, затем звонит Джилл. Она ожидает взрыва гнева, ну, если не гнева, то определенного холодка в голосе, однако ничего подобного. Говорит с ней Джилл спокойно, почти нежно.