Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна (читаем книги .txt) 📗
– Разве алмазы бывают синими?
– Алмазы, Варюша, могут быть розовые, желтые, зеленоватые. Но это не цвет, а всего лишь оттенок, который только снижает ценность камня. Синими обычно называют слабоокрашенные алмазы, они имеют серо-голубой отлив, как небо, затянутое рыхлыми легкими облаками, и кажутся скорее мутными, чем синими. Настоящий, глубокий сапфировый цвет у алмаза – это чудо, загадка.
– Ты его когда-нибудь видел?
– Да. Он находится в Смитсоновском институте в Вашингтоне.
– То есть он никому не принадлежит?
– Многие коллекционеры готовы были отдать целые состояния за этот камень. Но он больше не продается, ни за какие деньги. Он не должен никому принадлежать.
– Почему?
– «Хоуп» приносит беду владельцам. В середине шестнадцатого века он был привезен из Индии в Европу вместе с чумой. Чума, конечно, пряталась не в камне, ею были заражены крысы в корабельном трюме, однако камень плыл в Европу на том же корабле.
– Ну, это ерунда, – улыбнулась Варя, – виноваты крысы. Или вообще никто.
– Королева Мария-Антуанетта дала его поносить своей подруге, принцессе Ламбалле, – продолжал Мальцев, и Варе показалось, что рассказывает он не ей, а самому себе, – вскоре принцесса была жестоко убита, а потом обезглавили и саму Антуанетту. Во время Французской революции алмаз был похищен, прошел через множество рук авантюристов, мятежников, дипломатов, пока в 1830 году не вынырнул, но в сильно уменьшенном виде. Таким и приобрел его английский банкир Хоуп, после чего сын банкира был отравлен, а внук потерял все свое состояние. В 1901 году русский князь Корытовский пре поднес «Хоуп» парижской танцовщице мадемуазель Ледю и вскоре застрелил ее в приступе ревности. Сам князь буквально через несколько дней был убит террористами. Следующий владелец, султан Аб-дул-Хамид, подарил синий алмаз своей любовнице. Ее зверски растерзали во время дворцового переворота, а сам султан лишился власти и был изгнан. Потом алмаз достался какому-то испанцу, и тот утонул в открытом море. Следующими владельцами стала чета богатых американцев, и стоило камню попасть к ним, тут же погиб их единственный ребенок. Несчастный отец лишился рассудка.
– Ты в это веришь?
– Это известные исторические факты, – улыбнулся Дмитрий Владимирович.
– Нет, ты веришь, что во всем виноват камень?
– Конечно.
– Почему ты сказал, что мои глаза такого же цвета, как этот ужасный «Хоуп»?
– Ты боишься, цвет твоих глаз принесет несчастье?
– Ну, а если боюсь? – спросила она вполне серьезно.
– За кого же больше? За себя или за меня? – Лицо его оставалось серьезным, он смотрел на Варю слишком пристально и многозначительно, что было ему совершенно не свойственно.
– Я боюсь за нас обоих, – выпалила она и отвернулась.
– И что из этого следует?
Она ждала, что он наконец рассмеется или хотя бы улыбнется, но он оставался серьезным.
– Может, мне стоит носить цветные контактные линзы?
– Ни в коем случае! – послышался рядом мелодичный женский голос. – У вас изумительный цвет глаз, редчайший сапфирово-синий цвет. Я давно обратила внимание на ваши глаза, Варенька.
К их столику подошла блондинка в черном пиджаке, жена известного политика. Мальцев встал и поцеловал даме руку.
– Через неделю мы с Марком празднуем серебряную свадьбу, – сообщила дама, усаживаясь за их столик, – будем рады вас видеть. Сначала банкет в «Праге», потом небольшой фуршет дома, для своих.
– Спасибо, Ниночка, мы непременно приедем, – кивнул Мальцев и еще раз поцеловал даме руку.
Варя благодарно улыбнулась, но улыбка тут же застыла. Она заметила, как смотрит Мальцев на руку дамы, на перстень с огромным сверкающим бриллиантом. Ее всегда продирал озноб, когда у него становились такие глаза: холодные, внимательные и совершенно сумасшедшие.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Госпожа Беляева, как, по вашему мнению, повлиял кризис на рождаемость в России? – пожилая американка в широком фольклорном платье, с девичьей рыжей челочкой, прикрывающей жесткие морщины на лбу, сверлила Елизавету Павловну блестящими темно-карими глазами.
Лиза смотрела, не отрываясь, в стеклянную витрину сувенирного магазина. Ее кофе давно остыл, сигарета тлела в пепельнице.
– Лиза, вы слышите меня? Недавно моя знакомая приехала из Москвы на несколько дней, она рассказывала, что женщинам в России сегодня не хватает денег на контрацептивы. Растет количество абортов, в том числе криминальных. Джейн, корреспондент журнала «Ледиз чойс», аккредитована в Москве, живет там уже пять лет. Она привезла с собой чудовищный материал о том, как несовершеннолетние девочки избавляются от нежелательной беременности, иногда выбрасывают новорожденных на помойку.
– Да, это ужасно, – кивнула Лиза. Но ее собеседница ожидала более бурной реакции, она недоуменно подняла брови и поджала губы.
– Вы простите меня, Лиза, я человек прямой и откровенный. Всегда говорю правду в глаза. У вас, русских, появилось какое-то равнодушие. Раньше этого не было. Это вообще не свойственно русскому характеру – ледяное безразличие к ближнему. Вы совершенно спокойно стали относиться к трагедиям, которые происходят рядом с вами, у вас в стране.
– Не всем можно помочь, Керри. Что толку, если мы будем плакать и вздыхать над каждой трагедией?
– Плакать и вздыхать – это нормальная человеческая реакция. Вы, русские, стали стесняться проявления живых чувств. Вы всегда были самой сострадательной нацией в мире, а теперь становитесь самой беспощадной и циничной. Неужели это связано с демократическими переменами? Неужели для русской души так вредна свобода?
– Не знаю... – Лиза правда не знала, что на это ответить. Наверное, в чем-то американка была права, но легко судить других.
«Возможно, люди сделались жестче и циничней, но не потому ли, что сейчас в России становится товаром даже такая бесплатная вещь, как сострадание? Оно, оказывается, тоже имеет денежный эквивалент и, значит, теряет смысл...» – подумала Лиза, но вслух этого не произнесла, потому что было лень поддерживать разговор.
– Кому же знать, как не вам? – вскинула брови Керри. – – Вас почти каждый вечер слушает и смотрит вся Россия.
– Я только рассказываю новости, всего лишь констатирую факты.
– Это ко многому обязывает.
– Безусловно.
Повисло молчание, оно было неприятным для обеих. Американка первая решилась прервать его.
– Наверняка у вас есть какие-то определенные мысли на этот счет. Я не читаю по-русски, не могу следить за вашей прессой, смотреть русские телеканалы, но Джейн рассказывала, что порнопрограммы идут у вас в дневное время не по специальным, а по общенациональным каналам. Она считает, что ваши средства массовой информации сейчас представляют собой отхожее место. Низкий профессиональный уровень компенсируется дешевой сенсационностью, печатается масса недостоверной, непроверенной информации, в основном негативного и непристойного характера. Это рождает в обществе ощущение вседозволенности. Ваши журналисты как будто сговорились в каждом материале доказывать публике и самим себе, что человек есть скот. А скот ни за что не отвечает. Такая позиция чревата хаосом и гибелью. Вы согласны?
– Ну, мне кажется, ваша приятельница несколько сгущает краски. Я все-таки тоже представитель средств массовой информации...
– О вас, Лиза, я слышала только положительные отзывы. Джейн старается смотреть все ваши программы. Вы максимально объективны и не агрессивны в подаче новостей.
– Спасибо.
– Кстати, кроме журнального материала, Джейн отсняла еще две кассеты хроники. Провинциальные интернаты для умственно отсталых брошенных детей, колонии для несовершеннолетних, где отбывают срок юные детоубийцы. Материал страшный, он еще не смонтирован. Джейн поручила мне спросить вас, не хотите ли вы использовать фрагменты в одной из своих программ.
– Да, наверное, это было бы любопытно, – равнодушно кивнула Лиза и посмотрела на часы.
