Острые предметы - Флинн Гиллиан (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
– Что потом было с девочкой?
– Левый глаз ей спасли. А правый, увы…
– Натали нацелила ножницы в оба глаза?
Он встал и навис надо мной почти так же, как его мать.
– После того происшествия Натали в течение года наблюдалась у психиатра. Несколько месяцев ее мучили ночные кошмары. Ей было девять лет. Это был несчастный случай. Мы все чувствовали себя ужасно. Папа организовал фонд помощи пострадавшей девочке. Наша семья вынуждена была уехать, чтобы Натали могла все начать с чистого листа. Так мы и оказались здесь: папа устроился на первое попавшееся место работы. Мы переехали среди ночи, точно преступники. Сюда, в этот чертов городишко.
– Ничего себе! Джон, я и не знала, что тебе тут так плохо, – пробормотала Мередит.
Тогда он заплакал, снова сев на диван и опустив голову на руки.
– Я не жалею, что приехал сюда. Мне жаль, что она приехала сюда, потому что здесь умерла. Мы хотели ей помочь. А она умерла. – Он издал тихий стон, и Мередит неохотно обвила его руками. – Мою сестру убили…
«Званый ужин отменяется, потому что мисс Адора плохо себя чувствует», – сообщила мне Гейла. Обращение «мисс» наверняка принято по маминому настоянию, подумала я. Мне представилась такая речь: «Гейла, лучшие слуги в лучших домах обращаются к госпоже по официальному имени. Мы ведь хотим быть лучшими». Или что-то подобное.
Не знаю, что именно послужило причиной маминого недомогания: может быть, ссора со мной, а может, с Эммой. Я слышала, как они пререкались в маминой комнате: Адора в корректных выражениях отчитывала Эмму за то, что она без спроса каталась на гольф-мобиле. Жители Уинд-Гапа, как и обитатели всех прочих провинциальных городов, помешаны на машинах. В большинстве семей на каждого человека приходится по полтора автомобиля (половина – это либо старинная коллекционная машина, либо просто старая развалина, в зависимости от доходов владельца); к тому же имеются катера, водные мотоциклы, скутеры, тракторы, а у элиты Уинд-Гапа – гольф-мобили, на которых гоняют дети, не имеющие прав. Это незаконно, но их никто никогда не останавливает. Я поняла: после убийств мама хотела ограничить Эмму в свободе и запрещала ей кататься. На ее месте я бы так и сделала. Битых полчаса слышались ее назидания, занудные, как заезженная пластинка: «Не лги, моя девочка…» Эти слова были так знакомы, что мне даже стало стыдно, как когда-то давно. Значит, Эмма иногда попадается на лжи.
Зазвонил телефон. Чтобы не мешать Эмме получать удовольствие, я сняла трубку сама и с удивлением услышала по-чирлидерски отрывистую речь своей старой подруги Кейти Лейси. Энджи Пейпамейкер приглашает подруг на вечеринку жалости к себе, сообщила она. Будет много вина, грустный фильм, слезы, сплетни. Меня она тоже ждет. Энджи жила в районе нуворишей на окраине города, состоящем из огромных особняков. Почти как в Теннесси. Кейти говорила об этом таким тоном, что я не могла понять – то ли она завидует, то ли хвастается. Насколько я ее знаю, и то и другое понемногу. Она всегда хотела иметь то, что есть у других, даже если ей это не нужно.
Еще при встрече с Кейти и ее подругами в гостях у Кин я поняла, что мне придется сходить хотя бы на одну их вечеринку. Я стала раздумывать, поехать ли к ним или записать с кассеты на бумагу разговор с Джоном, при воспоминании о котором мне становилось грустно до слез. К тому же, как и мамины стервозные подруги (Аннабель, Джеки и другие), эта компания могла дать мне больше полезной информации, чем десяток официальных интервью.
Когда Кейти Лейси (ныне Бракер) остановилась перед домом, я поняла, что она, как и ожидалось, стала состоятельной дамой. Кейти доехала до меня всего за пять минут (оказалось, что ее дом всего через квартал от маминого) на огромном дурацком внедорожнике – стоит такой дороже, чем дом, зато он и комфортабелен настолько же. За спиной я слышала хихиканье – в салоне работал DVD-плеер, показывая детскую передачу, хотя детей там не было. Навигатор на приборной доске передо мной давал никому не нужные указания.
Муж Кейти, Бред Бакер, учился у ее отца, и тот, выйдя на пенсию, передал бизнес ему. Они торговали сомнительным гормоном, от которого куры с невероятной скоростью набирали вес. Мама его не покупала, говоря, что никогда не станет пользоваться препаратами, которые так грубо вмешиваются в природу. Это не значит, что она не применяла гормоны. На маминой ферме свиньям кололи химикаты до тех пор, пока бедные животные не раздувались до того, что не держались на ногах и не становились красными, как вишня. Но это происходило медленнее.
Бред Бакер был таким мужем, который жил там, где укажет Кейти, покупал тот диван, который хотела Кейти, оплодотворял Кейти по ее просьбе и ни в чем ей не перечил. Внешне он был привлекательным, если хорошенько вглядеться, а член у него был с мой палец. Это я знала по личному опыту, краткому и не очень интересному, полученному на первом курсе. Но по-видимому, малыш выполнял свои функции хорошо: Кейти была на третьем месяце беременности, ожидая третьего ребенка. Они собирались пытаться до тех пор, пока не получится мальчик. «Хотим, чтобы по дому бегал маленький шельмец».
Говори, Чикаго, обо мне! Мужа нет до сих пор, но не будем терять надежду. Говори о ней, о ее волосах и любимых витаминах, о Бреде и двух дочках, Эмме и Маккензи, о женской вспомогательной службе Уинд-Гапа и о том, какое безобразие они натворили на параде в честь дня святого Патрика. Потом вздохнем: бедные девочки… Да, давай повздыхаем вместе: бедная моя статья о девочках. Видимо, она не очень о них переживала, потому что тут же снова заговорила о женской ассоциации: какой бардак творится там с тех пор, как директором стала Бекка Харт (до замужества Муни). В наше время Бекка пользовалась средней популярностью, а вес в обществе приобрела пять лет назад, когда сошлась с Эриком Хартом, у родителей которого была небольшая машина, водяная горка и «ловушка для туристов» – ресторан с мини-гольфом в самой неприглядной части Озарка. Ситуация была не блестящей. Сегодня она придет, и я сама смогу в этом убедиться. Она просто не очень удачно устроилась в жизни.
Особняк Энджи был похож на дом, нарисованный детской рукой: он был таким простым, что почти не выглядел трехмерным. Войдя в комнату, поняла, что мне совсем не хочется там находиться. Первой я увидела Энджи; со школьной поры она сбросила фунтов десять, хотя ей это было ни к чему. Она мне сдержанно улыбнулась и продолжила раскладывать приборы для фондю. Потом я заметила Тиш, которая уже в юные годы выполняла в компании роль мамочки, той, что придерживает вам волосы, пока вас тошнит, и с которой время от времени неожиданно случались приступы плача, потому что ей не хватало любви. Мне сказали, что она вышла замуж за парня из Ньюкасла, глуповатого (это шепотом прибавила Кейти), но зарабатывающего весьма неплохо. На шоколадном кожаном диване вальяжно лежала Мими. Хрупкая, как подросток, на удивление не выглядящая взрослой. Но казалось, кроме меня, этого никто не замечал. Все до сих пор называли ее горячей штучкой. Как подтверждение такой репутации, на ее пальце сиял огромный бриллиант – подарок Джоуи Йохансена, симпатичного долговязого парня, который на третьем курсе стал полузащитником и тогда вдруг попросил, чтобы его звали Джоу-Ха (честно говоря, это все, что я о нем помню). Бедняжка Бекка сидела среди них напряженно, словно чего-то ожидая, и выглядела нелепо в наряде, почти до смеха похожем на наряд хозяйки дома (может, Энджи возила Бекку с собой в магазин?). Она широко улыбалась всем, кто встречался с ней взглядом, но никто с ней не заговаривал.
Мы смотрели фильм «На пляже».
Когда Энджи включила свет, Тиш рыдала.
– Я вернулась на работу, – завывая, объявила она, прижав к глазам пальцы с кораллово-розовыми ногтями. Энджи налила вина и погладила ей колено, глядя на нее с преувеличенным участием.
– Господи, милая, зачем? – прошептала Кейти. Даже шепот у нее был девичьим и каким-то щелкающим. Словно тысяча мышек грызет печенье.
