Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич (читать книги полностью .TXT) 📗
— Ты чего? — повернулась она к Кострову.
— Ты уж меня прости, понимаешь, есть захотел.
Зоя поглядела на Мишку и по-доброму улыбнулась.
— Ну, слава богу, успокоился.
— Вроде того.
— Садись, я как знала — отложила тебе. Погреть?
— Не надо.
Мишка уселся за кухонный стол и прямо из сковородки начал есть необыкновенно вкусную картошку и застывшие мясные консервы. Потом он допил остывший сладкий чай и вынул папиросу.
— Ну вот, теперь полный порядок, — сказал он довольно.
С утра он дозванивался до майора Королева: сначала тот был у руководства, потом сам проводил совещание, затем его опять вызвали к руководству.
— Вы передайте, пожалуйста, Виктору Кузьмичу, что его Муравьев из МУРа разыскивает по срочному делу, — попросил Игорь секретаря отдела.
— Хорошо, — ответил любезный женский голос, — я доложу.
«Вот так-то, брат, „доложу“, — подумал Игорь, вешая трубку, — начальству не передают, а докладывают».
Он только что вернулся из дому, куда заезжал буквально на час. Нужно было переодеться и взять кое-что из вещей. Когда он подошел к дверям квартиры, то увидел щуплого человека со связкой ключей в руке. Тот, наклонившись, копался в замке.
— Что вам надо? — спокойно спросил Игорь. Человек обернулся и, увидев милицейскую форму, почтительно захихикал.
— Я, понимаете, из домовой конторы. Площадь эвакуированных на учет берем.
— А кто позволил в квартиру лезть без спроса?
— Пустая она, товарищ начальник, а есть люди, желающие занять.
— В ней живу я.
— Нет, пустая. В ней Муравьева Нина Петровна проживала. Сейчас она в эвакуации, а сынок на фронте.
— Сынок — это я. И если я еще раз вас увижу…
— Извиняйте, извиняйте.
Человек исчез, словно растворился в полумраке лестницы. Муравьев вошел в квартиру и позвонил в домоуправление, рассказал о странном визите.
— Так, — ответил домоуправ, — интересно. Действительно, есть распоряжение Моссовета о временном вселении в свободные квартиры. — Он помолчал немного и добавил: — В общем, вы не волнуйтесь. За сигнал спасибо. Мне уже подобные поступали, да я думал… Вы сами в милиции работаете, поэтому знаете, всякие люди бывают. Еще раз спасибо за сигнал.
Игорь повесил трубку и подумал о том, как быстро повылезала из щелей всякая нечисть. Как умело маскировалась она до войны, платила взносы в МОПР и Осоавиахим, ходила на собрания, ждала своего часа. Но нет, их время не пришло и не придет никогда, для этого он и служит в уголовном розыске.
Муравьев открыл шкаф, достал из него синий костюм, тот самый, который сшил перед войной. На работе мать премировали талоном на отрез, и она взяла бостон специально для сына. Шил костюм знакомый мастер и, конечно, сделал все как надо. Всего один раз надел его Игорь, когда ходил с Инной в Большой театр на «Красный мак». Господи, давно же это было, как будто совсем в другой жизни! Он надел голубую шелковую рубашку, повязал полосатый галстук, натянул пиджак и подошел к зеркалу. Да, он казался себе необычным, просто отвык за два года от штатского костюма. Почти все время Игорь ходил в форме или в обыкновенной зеленой гимнастерке без петлиц.
Впрочем, тот, другой человек в зеркале, Муравьеву понравился. Костюм на нем сидел хорошо, даже с долей этакой небрежности, которая придает элегантность. Жаль только, что орден надеть нельзя. Он был бы кстати на этом костюме: темно-синий бостон, а на нем рубиновая звезда.
Игорь еще раз поглядел на себя в зеркало и начал собираться.
Машина ждала его прямо у крыльца подъезда. Когда он открыл дверцу, шофер, недовольно оторвавшись от газеты, рыкнул:
— Куда лезете, не видите, что ли? — Но тут же смущенно улыбнулся, замотал головой: — Вот это да. Игорь Сергеевич, быть вам богатым — не узнал.
— Ну что ж, это неплохо.
Приехав в управление, Игорь сразу же стал звонить Королеву. Майора не было, и Муравьев сидел в своей комнате, ожидая звонка. Пока все складывалось крайне неудачно. Ему необходимо было ехать на Тишинку, а проклятый телефон молчал. Игорь начал уже со злостью поглядывать на аппарат, словно именно он был виноват в том, что Королев никак не освободится. Конечно, можно было бы встать и уйти, но Данилов категорически приказал передать майору письмо и на словах добавить, что очень ждет результата.
А управление жило своей обычной жизнью, и Муравьев уловил ее сразу по возвращении. Она состояла из знакомых ему привычных забот. В кабинет заходили ребята из его отделения и рассказывали о новостях. Заглянул начхоз и сказал, что он, Игорь, поставлен на довольствие. Потом явился комендант и начал по ведомости сверять номер табельного оружия, числящегося «за оперуполномоченным первого отделения тов. Муравьевым И. С.».
— Все ждешь? — в комнату вошел Борис Парамонов.
— Как видишь.
— Завтракал?
— Нет пока.
— Я тоже не успел. Давай сообразим.
— У меня, к сожалению, ничего нет.
— Если бы я на таких, как ты, надеялся, — Парамонов встал, одернул гимнастерку, — давно бы ноги протянул. Я сейчас.
Он вернулся минут через десять. В одной руке Парамонов нес чайник, в другой — что-то завернутое в газету.
— Ну, давай, — он расстелил чистую бумагу, поставил банку консервов с яркой этикеткой.
— Ух ты, — удивился Игорь, — что это?
— Второй фронт.
— Что?
— Ну, консервы, колбаса американская. Вкусная, прямо сил нет.
— Я такой и не пробовал.
— А она только что и появилась, — Парамонов взял банку, и Игорь увидел сбоку, прямо на ней ключик. Борис повернул его, и жесть, закатываясь в трубочку, начала освобождать крышку.
— Придумали же.
— С умом делают. Вот сейчас в Москве появились консервы ихние, колбаса, тушенка свиная, сало консервированное, шоколад. Машины грузовые. Между прочим, в каждой, говорят, кожаное пальто лежит.
— Врут.
— Я тоже думаю. Наливай чай. Вот сахар в пакетике.
Игорь разлил чай, насыпал в кружки коричневатый крупный сахарный песок. До войны он такого и не видел никогда. Чай сразу помутнел, покрылся сероватой пенкой.
— Ничего, — Парамонов взял кружку, — зато он сладкий, лучше, чем сахарин. У меня от этого сахарина во рту кисло становится, словно я лимон со шкуркой съел.
— У меня тоже.
Игорь сглотнул слюну, следя за Парамоновым, который резал красноватую, покрытую желе, колбасу. Несмотря на подозрительный цвет, колбаса оказалась удивительно вкусной.
— Ну, как харч?
— Подходящий. Это ты что, спроворил где или из пайка?
— Колбаса-то? Пайковая. Видишь, наклейка какая? Помощь от союзников. Я вчера газету читаю, смотрю, сводка с ихнего фронта. В Месопотамии стычки патрулей, несколько раненых. И колбаса эта. — Парамонов повертел банку в руках. — Стычки, колбаска. Легко воюют, чужими руками, кровью чужой, а как мы немцу хребет сломим, так они сразу заорут: мы тоже, мол, дрались… Баночками этими. Как думаешь?
— А что думать? И я читал. О том, что на фронте появляются части из армии Роммеля, которая в Африке. Значит, могут они оттуда дивизии снимать, раз там только стычки патрулей. В общем, противно.
— Это ты точно сказал — противно. За консервы, конечно, спасибо, — Борис бросил пустую банку в корзину с мусором, — но история всем воздаст.
— При чем здесь история, — сказал Игорь, — разве в ней дело… Нам о сегодняшнем дне думать надо. Самим, без их консервов и патрулей.
Зазвонил телефон.
— Муравьев слушает.
— Товарищ Муравьев, соединяю вас с майором Королевым.
В трубке щелкнуло, и Игорь услышал Королева.
— Здоров, Игорь Сергеевич, что там, как дела?
— У меня для вас письмо от Данилова, приказано лично вручить.
— Раз приказано — вручай. Жду через двадцать минут. Пропуск сейчас закажут.
Через полчаса Игорь сидел в кабинете Королева. Виктор Кузьмич прочитал письмо, хмыкнул, поглядел на Игоря.
— Твой начальник думает, что госбезопасность — справочное бюро.
