Предатели по призванию - Щербаненко Джорджо (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
9
Дука встал.
– В Ка'Тарино, говорите? Что ж, поедем в Ка'Тарино, и, если застанем его в лавке, я вас отпущу.
– Застанем, больше ему негде быть.
– Тогда вы сможете ехать куда вашей душе угодно.
– На «опеле»?
– Ну, конечно, мне он не нужен. Мы за машинами не гоняемся.
– Хм. – Она тоже встала и стоя допила свою самбуку. – Поглядим, как эти суки рваные держат правду. – Она, видимо, хотела сказать – «слово», но в своей вульгарности не устояла перед романтическим пафосом, подчинившим себе правила грамматики.
Однако он не оценил этого лингвистического порыва.
– Главное – не пытайтесь нас надуть. Мой приятель будет следовать за нами на машине. Он вооружен.
Она понимающе кивнула, передернула плечами, потрогала распухшую щеку, которая после такого количества спиртного больше не болела.
– Ага! – Непонятно, что имелось в виду – то ли в этом «ага» была скрыта угроза, то ли львица констатировала, что теперь надувательство уже бессмысленно.
Они спустились вниз, к «опелю».
– Садитесь за руль, – сказал Дука, – я не люблю водить.
Она неуверенно взглянула на него. Это что, шутка?
Дука поманил к себе Маскаранти.
– Синьорина проводит нас к своему другу. Вы поезжайте, пожалуйста, за нами.
– Хорошо, доктор Ламберти, – произнес король дисциплины.
Они тронулись в путь. Никогда еще не знал Милан такой лирической, в духе поэзии д'Аннунцио, весны, как эта весна 1966 года: зеленое, цветущее, волнующееся плоскогорье овевал ветер, бегущий над серым, усталым городом, и будучи не в состоянии приласкать высокую луговую траву, потому что никакой высокой травы не было, он вздувал и трепал женские юбки, тепло ерошил редкие волосенки лысеющих трудяг и густые шевелюры молодых красавцев, поигрывал краями длинных скатертей на столиках, выставленных перед кафе, заставляя всяких Росси, Гецци, Гирингелли, Бернаскони придерживать на голове шляпу левой рукой; здесь только бабочек не хватало, огромных желтых и белых бабочек, но бабочки в Милане не смотрятся – чересчур уж фривольное зрелище, разве что на улице Монтенаполеоне, впрочем, нет, это было бы либерти, а век либерти прошел.
– Помедленнее, – велел он женщине за рулем «опеля» (в паспорте значилось, что ее имя – Маргарита, но это святотатство – назвать такую женщину Маргаритой). – Терпеть не могу быстрой езды.
Она покорно сбросила скорость.
– Как зовут вашего приятеля? – спросил он безучастно, вроде бы только для поддержания разговора.
– Клаудино.
– А фамилия? – Уменьшительно-ласкательные имена полиции ни к чему, они годятся для любовниц, а полиция требует официальности.
– Клаудино Вальтрага. – Она улыбнулась, искусно лавируя в потоке машин. – Его из-за роста зовут Клаудино, он ездит только в тачке, потому что, пойди он пешком, все на этакого верзилу станут оборачиваться.
Итак, у Клаудио Вальтраги высокий рост и крепкое телосложение, учтем.
– А откуда он родом?
Она снова улыбнулась, выбираясь из скопища автомобилей, тщетно пытавшихся покинуть площадь.
– Не помню, он меня один раз возил в свою деревню, в горах, под Брешией, – такое захолустье, там только одна остерия, его дед еще был жив, такой же здоровенный, как он, а отец с матерью померли. Такая холодрыга, помню, была.
– Сколько ему лет?
– Тридцать три, – ответила она и тут же добавила: – Можно, я остановлюсь у бара, мне надо взбодриться?
Да, львица, видать, ослабела.
– Ради Бога. – Куда спешить – только двенадцатый час, день майский, светлый, в конце концов и ему не мешает немного взбодриться. – Но без фокусов, предупреждаю вас.
На бульваре Саботино она откопала классическую забегаловку для алкоголиков, слегка подлакированную под бар. Их появление, особенно ее – в черно-белом наряде, в ковбойских брюках, обтягивающих бедра, как перчатки, было встречено всеобщим вниманием, даже два законченных алкаша, сидевшие почти под телевизором, вроде бы очнулись от кайфа и водянистыми глазами уставились на темноволосую львицу, на ее бедра, на ее зад в форме мандолины; а молодая женщина за стойкой забегаловки поглядела на нее если не с завистью, то, во всяком случае, с грустью: ей, видно, тоже захотелось натянуть вот такие черные брюки, и этот белый пиджачок с большой пуговицей – водоразделом между грудями, и эти белые сапожки. В ассортименте ничего приемлемого не оказалось, кроме анисового ликера для нее и белого вина для него; вино наливали из фонтана с четырьмя рожками – в каждом свой сорт; его спутница, то ли из-за анисового ликера, то ли из-за плотоядных мужских взглядов, которые ласкали ее, словно майский ветерок, вновь обрела львиные повадки.
– Может, вы нас с Клаудино и повяжете, но через месяц-другой мы опять будем на воле, у нас есть друзья.
В этом нет сомнений, однако друзей этих друзей она тоже начала понемногу «вязать».
– Мне еще ликера, – сказала она.
– Еще один ликер, – сказал Дука женщине за стойкой.
– Что, зубы болят? – спросила женщина ее, Маргариту.
– Да нет, – она потрогала распухшую щеку, – это мне одна сука рваная кулаком заехала.
Так, львица быстро возвращается к привычной лексике.
– Допивайте, и пошли отсюда, – сказал Дука.
Женщина за стойкой явно не одобряла вульгарности: как всякая женщина из народа, скрывающая свое происхождение, она любила, «чтоб все было культурно», и потому обиженно удалилась в глубину бара к кофеварке.
– А я хочу еще анисового, – потребовала львица.
Он насторожился: а вдруг она сейчас напьется до чертиков и не сможет доехать до Ка'Тарино, они только потеряют время, валандаясь с пьяной девкой, и тогда тот тип, ее дружок, почует неладное и смоется. Дука попытался все это ей втолковать, тихо, но отчетливо:
– Больше пить вы не будете. Мы немедленно поедем в гости к вашему дружку. А станете фокусничать, я вам так разукрашу лицо, что та оплеуха покажется пустяком, лаской. Ваши влиятельные друзья смогут вас вызволить из тюрьмы, но заштопать вам физиономию после того, как я ее разукрашу, им не удастся – это точно.
В тоне не было угрозы, он говорил скорее как учитель, объясняющий школьникам теорему о параллельных прямых. И поскольку это был ее родной язык, она прекрасно понимала, что значит «разукрасить физиономию», а в глазах его почувствовала решимость без промедления исполнить свое обещание, то поспешно и со страхом откликнулась:
– Да-да, едем.
– Только не гоните, – сказал он ей уже в машине, ведь она, чего доброго, врежется во что-нибудь или на кого наедет, только бы не везти его к своему дружку.
Она поехала медленно и плавно: видимо, все-таки он ее переоценил, счел, что она способна защищать своего дружка до последнего, но она была не из тех, кто защищает своих друзей.
– Что же касается ваших заступников, то мы кой-кого уже взяли. – Он назвал ей имена тех четверых, что попались в ловушку в «Бинашине». – Корабль ваш тонет, так что не слишком рассчитывайте на дружков, держитесь с нами.
Имена произвели впечатление: с нее весь хмель сошел, и львица сразу угодливо поджала хвост.
– Ясное дело, я с вами, только вы уж поаккуратней там, знаете, какой он сильный, к тому же вооружен, вы вдвоем, пожалуй, и не справитесь, он однажды троих уделал.
Тем лучше, подумал Дука: сам он, конечно, не собирается его «уделывать», но, если тот нападет, станет стрелять, придется защищаться, у Маскаранти есть револьвер, не могут же они стоять по стойке «смирно», когда их убивают; а газеты потом напишут что-нибудь вроде: «Бандит стреляет в полицейских» – и ниже, мелким шрифтом: «Убит в короткой стычке с силами правопорядка», ведь он, Дука, хоть и неофициально, теперь тоже принадлежит к силам правопорядка.
Вот и канал: чем ближе они подъезжали к Корсике, тем чаще мелькали перед ними, словно на старинных гравюрах, давно забытые образцы Милана, который выглядел еще более нереально от ветерка, морщившего воды канала. Один раз им на пути даже попались две женщины, занятые стиркой на больших камнях и тем самым выражавшие глубокое презрение к стиральным машинам.
