Фотограф смерти - Лесина Екатерина (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗

Снова пишу. В гостинице. Мы приехали сюда с кузеном. Его зовут Джордж. Он мне не нравится. Он говорит одно, а думает другое. Я вижу, как он думает. Что я – глупый и зря появился. Я тоже так думал, но миссис Эвелина сказала, что я – тоже ее семья. Она добрая, только грустная всегда. Мне хочется, чтобы миссис Эвелина радовалась, и поэтому, когда она спросила, поеду ли я с Джорджем, я сказал, что поеду.

И мы ехали. Джордж молчал. Я тоже молчал.

У Джорджа красивые лошади, но ему наврали, что вороная чистых кровей. Мешаная она. И кость тяжелая. А когда идет, то шаг неровный, тряский. Я ему хотел сказать, но потом передумал. Он разозлится. Он похож на отца.

Он был бы доволен. Я делаю все так, как он велел. Я никому не мешаю. Я жду. И я выполню то, что отец завещал. Но мне страшно. Если меня поймают, то повесят. Я видел, как вешали старика Родди. Он украл трех коров и коня, а шериф его нашел и сказал, чтобы Родди отдал. И Родди отдал, только одну корову он съел. И денег дать штрафа у него не было, поэтому Родди повесили. Шериф положил ему на шею веревку, а потом велел тащить. И когда потащили, то Родди поднялся вверх. Его ноги дергались, а язык вывалился и почернел.

Отец старика хоронил, и мне пришлось снимать тело. Я многих мертвецов трогал. Старик Родди был самым гадким. И не потому, что грязный, а потому, что липкий какой-то.

Я думаю, что если меня повесят, то я тоже стану липким.

Миссис Эвелина будет печалиться. И мисс Брианна тоже. Я не хочу, чтобы им стало плохо. Но я не могу не слушать отца. Он разозлится. Он сказал, что если я не сделаю все правильно, то он накажет меня.

Конечно, он уже мертвый и в гробу лежит. А ремень я тоже в гроб положил. Шериф давал мне за него денег, но я решил, что денег не надо. Пусть ремень лежит в гробу.

Теперь отца, наверное, съели, а ремень попортили, но мне страшно.

Хорошо, что есть время. Я еще подумаю. Я буду думать очень крепко и начну завтра же. Джордж сказал, что завтра же мы приедем в Лондон. Мне там понравится. Но он врет. Я уже был в Лондоне. Там воняет и много крыс. И еще люди страшные. Много тех, кто курит опиум. И еще тех, кто пьет, как наш шериф. И голодных тоже много. Они худые, похожие на Седого Медведя, когда он пришел к отцу в давнюю зиму. Он просил еды. В резервацию ничего не привезли, хотя обещали. Я сам ездил. Я видел, что они умирают. А правительство обещало давать еду, если индейцы уйдут жить в резервации. Но получилось, что правительство и другие люди наврали. Это плохо.

Я сказал отцу, что надо помочь. А он сказал, чтобы я заткнулся и не мешал. Седой Медведь продал ему знание, а я ушел охотиться. Мне охотиться можно, потому что я не индеец. И я убил лося. А еще птиц и волка. Мне было стыдно, что они умирают. Я думал, что так неправильно, а отец взялся за ремень. И потом еще запер в кладовке. Там было темно и плохо. Только я все равно думал, что убил лося, и теперь индейцы смогут жить. Это правильно.

Теперь я тоже думаю, что это правильно. И еще думаю, что отец тогда ошибся. Может, он и тут ошибся? Мне не надо делать так, как он велел.

И сейчас он никак не сможет запереть меня в кладовке.

Я очень много написал сегодня. И завтра тоже напишу. Или когда-нибудь.

Милая моя Летти!

Я получила твое письмо и премного расстроилась! Неужели все на самом деле так, как ты говоришь? Это ведь ужасно! Мой брат не способен на подобное!

Я знаю, что он самолюбив, но у Джорджа доброе сердце, а то, о чем рассказала ты, способен сотворить лишь человек бессердечный вроде Кэвина Бигсби. Уверена, что все придумал он и каким-то хитрым способом, пока мне неизвестным, вынудил Джорджа участвовать в сей отвратительной забаве.

И скажу: меня опечалило, что ты, моя милая Летти, пишешь о шутке. Я вот не вижу ничего забавного в том, чтобы превратить живого человека в посмешище. И человека безответного, доброго и тонко чувствующего. Мне кажется, что Патрик распрекрасно понимает все, однако не перечит вам, позволяя злословить.

«…На нем фрак ярко-желтого цвета с ужаснейшим шейным платком, расшитым розами и настурциями. Плечи этого фрака подбиты ватой до того, что кажутся огромнейшими, а голова – крохотной. Узкие рукава делают руки похожими на палку, а полосатые брюки невообразимого кроя до того смешны, что мне с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица, когда Кэвин представил этого уродца».

И это пишешь ты, Летти? Моя подруга, чья доброта всегда восхищала меня? Прочти свои же слова и ужаснись! Как могла ты позволить запятнать себя этой грязью? Еще ты говоришь следующее:

«Его парик – а он носит парик, потому что уверен, что именно так надлежит поступать джентльменам, – воняет свиным салом и лавандой. А кожу щедро покрывает пудра. Но забавнее всего разговаривать с ним. Он произносит слова, как попугай, не понимая значения, и потому не к месту. Верно, он чувствует, что выглядит преглупо, и оттого краснеет, особенно уши…»

Мне сложно вообразить, что вы все, и ты, и прочие, в единый миг лишились разума, поддавшись очарованию мерзопакостного Бигсби.

Конечно, может статься, что после моих слов у тебя возникнет желание навсегда позабыть про давнюю свою подругу, и если так, то лучше забудь. Я не хочу уподобляться вам.

Скажи, неужели не нашлось среди всего Лондона хотя бы одного человека, кто бы сказал вам: стойте! Оглянитесь! Подумайте о том, что творите вы!

Если нет, то это скажу я.

На том завершаю свое письмо, но все же надеюсь, что голос разума и сердца будет в тебе сильнее обиды на мои слова.

Мое сердце подвело меня. То, что рассказала Брианна, было немыслимо! Невозможно! Чтобы мой сын, мой маленький ласковый Джордж, который плакал над издохшим щенком, сотворил подобное? Где я ошиблась? Когда свернула с верного пути?

Я ведь любила их всех одинаково, не смея показать эту любовь, боясь испортить их ею, как портят варенье излишком сахара. Я растила их, как мать растила меня и брата, внушая уважение к ближним. Но теперь мои усилия видятся мне водой, что исчезает в песке, оставляя его сухим. Неужели виной всему собственная натура Джорджа?

Так было бы легче думать, но я вспоминаю его маленьким и не нахожу подтверждений нынешней жестокости. Брианна, которую полученные новости довели до слез, уверяет, будто если кто и виновен, то приятель Джорджа, некий Кэвин Бигсби, человек хорошего положения, но весьма подлого характера.

А мне стыдно, что я перестала следить за друзьями моего сына. Мне казалось, что в Лондоне, в хорошем обществе, которое, памятуя об отце и деде, приняло Джорджа весьма благосклонно, с ним не случится дурного. Но, верно, Лондон моей недолгой молодости изменился, если существу со столь низкой моралью, каковым представляется мне Бигсби, дозволено входить в приличные дома.

(Дописано позже.)

Доктор, которого пригласила Брианна, беспокоясь обо мне, заверил, что виной всему – излишние волнения, каковых советовал настоятельно избегать. Он не спрашивал о причине этих волнений, но по глазам его я видела – знает. И снова стыд, необъятный, неописуемый, охватывал меня.

Я нашла в себе силы поблагодарить его за заботу, а когда он ушел, попросила Брианну написать письмо. Скоро все закончится. Джордж вернется домой. Я достучусь до его души, и он поймет, сколь страшно ошибался.

Приветствую тебя, Кэвин Великолепный!

Слышал о твоем новом приобретении. Точнее было бы сказать, что о двух, и если про жеребчика поговаривают, будто он не стоит потраченных денег, то насчет мисс М. все придерживаются прямо-таки противоположного мнения. О, сколь приятен мне их скрежет зубовный!

К слову, можешь записать в завистники и меня, потому как лишь слепой, глухой и напрочь лишенный всякого воображения мужчина не будет тебе завидовать.

А уж если заговорили о таких, то слухи о нашей проделке дошли до той глуши, в которой обретается матушка, и, конечно, премного ее расстроили. Она требует немедленно явиться пред ней, видимо ожидая оправданий. Сам понимаешь, у меня нет ни малейшего на то желания. Потому я сделаю проще: отправлю Патрика домой, тем паче что шутка утратила свежесть, я же в самом скорейшем времени присоединюсь к тебе, чтобы обсудить некоторые вопросы финансового характера.

И снова я хочу поблагодарить тебя за помощь, каковая пришлась донельзя кстати. По-моему, кредиторы в последнее время ведут себя просто с недозволительной наглостью! Меня возмущает то, что они смеют сомневаться в моем слове джентльмена и грозятся судом! А стоит мне подумать о том позоре, который пришлось бы пережить, доказывая свою невиновность пред стаей мелких ростовщиков, как я начинаю испытывать просто неописуемое отвращение.

Но помимо обыкновенной благодарности, каковую я желаю выразить лично, имеется у меня одна затея, каковая кажется мне не только забавной, но и сулящей немалую выгоду.