Фотограф смерти - Лесина Екатерина (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗

Я вновь и вновь перечитываю письмо, пытаясь представить себе человека, его писавшего. Он не мог быть моим Джорджем! Мой Джордж – порывист, пылок, но напрочь лишен всякого озлобления, каковое сквозит в каждом слове письма.

Какие демоны терзали его измученную душу? И были ли они рождены едино обстоятельствами? Джордж всегда был одержим несбыточными желаниями и, останься со мной, неужели не поддался бы им? С кем бы тогда жила я? С мстительным ли брюзгливым человечишкой, готовым излить желчь на любого, кому хоть в чем-то повезло больше? Или же с супругом милосердным и разумным?

Не знаю.

Однако сейчас Джордж доставил семье очередное неудобство: мне следует решить, как поступить с Патриком. Признаться, сама мысль о принятии в дом чужого человека, каковым Патрик, несомненно, является, внушает мне глубочайшее отвращение. Он рожден не в законном браке, от женщины, о которой мне известно лишь имя и то, что была она католического вероисповедания, а значит, почти что язычницей. И пусть не имею я зла против нее, но следует признать, что грешная душа эта томится в аду, терзаемая едино за неверие.

Господи, что я такое пишу? Неужели мелочность и злость, каковыми пропитано письмо Джорджа, заразили и меня? В чем виновна та несчастная? В том, что скрасила изгнание того, кого любила я? В том, что, исполнив долг, подарила ему сына? В том, что сын этот явился в мой дом и привнес смущение в мою омертвелую душу?

Не чужих грехов – собственных мне надлежит бояться.

И я не стану прогонять Патрика, как не стала бы отказывать в помощи любому иному своему родственнику. Обязанность моя состоит в том, чтобы принять этого мальчика и устроить его жизнь, как я устраиваю жизнь собственных детей.

У меня нет сомнений, что Джорджи не обрадуется появлению кузена. Брианна воспримет его с пылким восторгом, свойственным ее юному возрасту.

И что делать мне?

Не знаю.

Сейчас я должна еще раз поговорить с этим мальчиком, прежде чем решиться на то, о чем, сколь видится, не единожды буду сожалеть.

Милый Кэвин, спешу тебе сообщить преудивительную новость: у меня объявился кузен.

Или нет, не так: у меня объявился кузен из Америки! Вот сейчас ты недоуменно перечитываешь строки, пытаясь понять, шучу ли я. Однако уверяю: все вполне всерьез. Помнится, я как-то упоминал о моем пропавшем дядюшке, который пытался стать художником – матушка сентиментально хранит пару его картин, как по мне, совершеннейше бездарных, – а после уехал в Америку. Так вот недавно он преставился, а заодно вспомнил о родственниках, наградив их докукой в лице собственного отпрыска.

Он ужасен!

Он одет, как конюх, и манеры соответственные. Я подозреваю, что он ко всему незаконнорожденный, но стоило упомянуть об этом, как матушка тотчас разгневалась. Конечно, милый Кэвин, ты угадал: она тотчас прониклась к подкидышу просто-таки неестественной любовью, как если бы он был ее родным ребенком. По-моему, это вполне доказывает правоту утверждений, что женщины не способны к здравому мышлению, но руководствуются сугубо инстинктами.

Но возвращаясь к разговору о кузене. Пожалуй, я приглашу его в клуб, чтобы ты, Кэвин, мог самолично узреть это чудо.

Представляю, до чего это будет забавно!

Моя дорогая Летти.!

До тебя, верно, уже дошли слухи о том, что в доме у нас появился новый жилец. И я спешу сказать, что все это – сущая правда. Его зовут Патрик, и он – мой кузен, сын американского дядюшки, про которого матушка рассказывает весьма скупо. Мне кажется, что дядюшка этот совершил нечто ужасное, иначе зачем ему скрываться столько-то лет? Но, конечно, спросить я не осмелюсь.

Ты же знаешь мою матушку, Летти. Она станет говорить, что юной леди надлежит сдерживать свое любопытство, потому как это – неприлично. Иногда мне кажется, что моя матушка и самую жизнь полагает занятием неприличным.

Но если уж говорить о моем внезапно объявившемся кузене, то я скажу так: он просто прехорошенький! О, Летти! Ты бы видела эти глаза! Они совершенно чудесные. Огромные и преисполненные неизбывной тоски, как будто душу Патрика снедает любовь. Я у него спросила, уж не осталось ли у него в Америке невесты или хотя бы девы, чей образ он поместил в свое сердце. Патрик ничего не ответил, но по тому, как он вздохнул, я все распрекраснейшим образом поняла.

Как это романтично! Только человек с тонкой душевной организацией способен на подобные чувства! И Патрик, несомненно, именно такой человек.

На его лице лежит печать вдохновения. Я допытывалась, не пишет ли Патрик стихи, но он весьма смутился, должно быть опасаясь, что я буду насмехаться.

О Летти, он такой тихий! Случалось так, что, зайдя в комнату, я не замечала его присутствия, пока Патрик сам не обращался ко мне с приветствием.

А может, он зачарован? Или проклят? Как в той истории, которую ты мне пересказывала. Жаль, моя матушка не дозволяет читать подобные романы, полагая их неприличными. Ну да я уже говорила, что все-то интересное в жизни для нее неприлично. Ты не поверишь, но порой мне хочется совершить какое-нибудь безумство, к примеру сбежать из дому, до того в нем душно и мертво. Но ты не волнуйся, я не совершу никакой такой глупости.

Признаться, я весьма рада, что в доме появился хоть кто-то живой, с кем можно перекинуться словечком. И не беда, что Патрик не особо разговорчив – я приписываю это врожденной стеснительности, – но я уверена, что вскоре мы станем друзьями.

И об этом я, несомненно, напишу тебе в следующий раз и самым преподробнейшим образом.

Я решил вести дневник. Миссис Эвелина ведет дневник. И мисс Брианна ведет дневник. Она сказала, что все ведут дневник. Я не знаю, зачем. Но если так принято, я тоже буду.

Вначале надо написать про себя.

Я – Патрик Фицжеральд, сын Джорджа Фицжеральда и Изабеллы Доминики Марии Катарины Констансы Санчес. Мне шестнадцать лет. Я родился в Америке в поселении Оленья Кожа. Его так назвали, потому что старый Джордж всегда носил одежду из оленьей кожи. А старый Джордж первым пришел на это место и стал жить. Он искал золото. Он нашел золото. И появился город.

Я не знаю, правильно ли писать так. Но я не могу показать свой дневник мисс Брианне, хотя она очень добрая. Мисс Брианна сказала, что дневники нельзя никому показывать, их пишут для себя. Я не знаю, зачем мне писать для себя, если я и так все знаю. Но отец велел делать так, как другие. Я делаю. Я хочу, чтобы отец был мной доволен. И миссис Эвелина тоже.

Она красивая. Наверное, как мама. Маму я помню плохо. У нее были темные волосы. Отец на нее ругался.

Написал и вспомнил. А раньше я не помнил. Мы сидели в доме, и было темно. И холодно. Темноты я боюсь больше, чем холода. Мама держала меня на руках. Мама пела песню. Я забыл слова. Я глупый и постоянно что-то забываю, но сейчас мне обидно. Я не помню песни, которую пела мама!

Поставил кляксу.

Писать сложно. Пальцы устают. И еще мне грустно. Я слова забыл. Сижу вот, думаю, а в голове пусто. Отец говорил, что у меня всегда в голове пусто.

Я закончил писать дневник. Я думаю, что написал уже много и этого хватит.

Мои опасения сбылись. Джордж, прослышав о появлении кузена, бросил свои «неотложные» дела и явился в дом, требуя объяснений. Конечно же, я ничего не стала объяснять, но напомнила о сыновнем долге, почтительности и манерах, каковые пристало иметь джентльмену.

Порой мне кажется, что этот человек, нервозный и несдержанный в выражениях, не является моим сыном. Его лицо – лицо моего супруга. От него же он унаследовал некоторую рыхлость телосложения, каковую стремится изжить, ежедневно делая упражнения по системе доктора Лаутера и совершая длительные – по пятнадцать-двадцать миль – прогулки.

– Матушка, – как-то сказал он мне, – поверьте, что никогда в жизни я не уподоблюсь своему отцу в последние годы его жизни.

Тогда меня до глубины души поразило презрение, звучавшее в его словах, будто бы речь шла не о родном отце, который был весьма болен и много страдал от подагры, но о человеке незнакомом и, несомненно, презренном.

Его слова привели к ссоре, и Джордж покинул дом, пребывая в состоянии гнева. Он не писал мне, а я воздерживалась от писем ему, молясь, чтобы Господь смирил его гордыню.

И вот мой сын вернулся. Он выглядел как джентльмен, и я бы сказала, что джентльмен состоятельный. Его модная одежда была роскошна, а часы на золотой цепочке – просто-таки великолепны, как и запонки, и кольца, и многое иное, чего я прежде не видела.

– В Лондоне иначе нельзя, – пояснил он, целуя мою руку. – Иначе, матушка, никто не пожелает иметь с тобой дело.

Как мне хотелось ему верить!

– И где же этот мой родственник? – спросил Джордж. Мне не осталось ничего, кроме как представить ему Патрика, надеясь, что Джордж все-таки не настолько груб, чтобы оскорбить гостя.

В Патрике я не сомневалась: его врожденная тактичность искупала неловкие манеры.

– Значит, ты – мой кузен? – Джордж отступил, разглядывая Патрика с выражением величайшего любопытства. – И ты жил в Америке? Поговаривают, что там одни дикари и индейцы.

– Да, сэр, – ответил Патрик, по привычке глядя в пол. Он редко осмеливался поднимать взгляд, словно опасаясь, что это будет воспринято как величайшая дерзость, и всякий раз, когда ему все же приходилось смотреть на кого-то, он смущался и краснел.

Надо сказать, что за прошедшие дни я привязалась к этому мальчику. Его робость, его стремление угодить, в котором не было ничего от низкой услужливости, нашли отклик в моей душе.

Он же, откликаясь на ласку, постепенно оттаивал, хотя по-прежнему отвечал на все мои вопросы кратко, но и в том виделось желание оградить меня от подробностей, каковые, по мнению Патрика, были бы мне неприятны.

– И зачем же ты приехал? – Джордж обходил Патрика по кругу, Патрик же съежился, точно в ожидании удара.

– Молчите, матушка, – велел Джордж, видя, что я вот-вот вмешаюсь. – Я не желаю зла нашему дорогому кузену. Я хочу лишь прояснить его намерения. В этом ведь нет ничего дурного, не так ли, Патрик?

– Да, сэр.

– Видите, матушка, Патрик согласен со мной. Итак, значит, мой любимый дядюшка умер?

– Да, сэр.

Уши Патрика покраснели, выдавая испытываемое им волнение. Но меж тем мальчику удалось сохранить спокойствие. Он стоял, недвижим, и отвечал на колкие вопросы Джорджа.

– Печально… прими мои соболезнования.

– Спасибо, сэр.

– И матушка твоя, стало быть, тоже преставилась?

– Давно, сэр.

– И других родственников, кроме нас, ты не знаешь?

– Именно, сэр.

– Печально… – Джордж вдруг вскинул голову и уставился в потолок, который, к слову, следовало почистить от копоти, а то и вовсе побелить наново, потому как мисс Норст, наша экономка, не единожды жаловалась, что некоторые пятна глубоко въелись в стены и, сколько бы их ни приходилось тереть, они не оттирались.

– Что ж… – Джордж держал паузу недолго. В этом он весь: ребенок, стремящийся выглядеть взросло. – Тогда я рад приветствовать моего дорогого кузена.

И он обнял Патрика.

– Матушка, – обратился Джордж ко мне. – Вам следовало бы больше внимания уделить гардеробу нашего дорогого родича. Что подумают о нас соседи, увидев его в этих обносках? А манеры? Патрик, вы ведете себя, как слуга, а не человек благородного происхождения. Признаться, меня это печалит. Но все исправимо… определенно. Мы едем в Лондон! Матушка, не спорьте! Право слово, хотя бы раз поверьте: я знаю, что делаю. Мы должны помочь нашему дорогому кузену занять достойное место в обществе…

Джордж всегда умел убеждать. И убедил меня снова. Действительно, разве плохо, что Джордж, разом перечеркнув мои опасения, проникся симпатией к Патрику? И эта поездка, пусть неожиданная, но всяко пойдет на пользу мальчику. Ему и вправду лучше показаться в обществе в компании видного джентльмена, каким стал Джордж.

Однако почему мне все еще тревожно?

Приветствую тебя, о дражайший Кэвин!

До меня дошли слухи о твоей последней проделке. Хочу сказать, что ты великолепен! Меня всегда восхищали твои фантазия и смелость. Я бы ни за что не решился на подобное… Только представляю, как визжала Х., обнаружив в шляпной коробке вместо шляпы голову. Господи, да я смеялся до колик, представляя выражение ее лица! И уж точно радует, что на пару недель старая дура избавит нас от своего присутствия. Только в другой раз, Кэвин, мы участвуем вдвоем! И на сей раз шутка будет весела.

Я везу с собой моего расчудеснейшего родственничка и полагаю, что ты оценишь этот неограненный бриллиант глупости и убожества. Пока же прошу, подыщи для него портного, дабы привести внешний образ в соответствие с внутренним содержанием. Весьма надеюсь, что в самом ближайшем времени нам получится представить моего кузена обществу. Предлагаю начать с клуба «Дрозды и собаки», я давненько там не бывал и несколько соскучился по обществу этих зануд.

P. S. Не окажешь ли ты мне любезность оплатить мой сорокафунтовый вексель Гарстону? Эта скотина грозится подать в суд, а мне совершеннейше не хотелось бы связываться с приставами.