Архивных сведений не имеется - Гладкий Виталий Дмитриевич (версия книг .TXT) 📗
– Как хочешь, дело твое. Только о чем ты будешь говорить? Просить, чтобы вернулась к тебе?
– Не знаю… Просить не буду… Просто поговорить хочу.
– Ну-ну, давай… Как рыбка? Хороша, ничего не скажешь. Между прочим, Саша Кудрявцев угостил. Он и для тебя припас – осенью путину ты по столицам прокатал… Слушай, Борька, а как там наши дела? Что нового привез?
– Долгий разговор… А, в общем-то, дело дрянь.
– "Хоронить" придется?
– Не знаю. Что шеф скажет.
– Ну а твое мнение?
– Не хотелось бы… Да вот беда – не знаю теперь, с какой стороны к этому делу подступиться. Все настолько запуталось и осложнилось, что просвета никакого не видно. Впрочем, возьми папку – вон там в столе, ознакомься с последними данными.
Пока Мышкин, устроившись на кушетке, занимался бумагами, Савин побрился, переоделся в свежую рубашку и подмел в комнате.
– Значит, Христофоров-Раджа "лег на дно"?
– Похоже. Всесоюзный розыск объявили, но пока безрезультатно. Ребята из МУРа сейчас его связи отрабатывают, да, боюсь, толку из этого будет мало – хитер, старый лис, – Савин присел рядом с Мышкиным.
– А как с шифровкой?
– Никак. Отыскали только источник, откуда взято изречение. Да вот сам смотри: Бытие, первая книга Ветхого завета. Двенадцатая глава. Жизнеописание праотца Авраама и его жены Сарры. Читай, здесь полный текст…
– "И сказал Господь: "Пойди из земли твоей, от родства твоего в землю, которую я укажу тебе; и я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословении, и злословящи тебя прокляну, и благословятся в тебе все племена земные". Уф… – Мышкин перевел дух. – Красиво говорил бог Элогим бедному Аврааму…
– Интересно, что хотел сказать тот, кто преподнес нам эту загадку?
– Послушай, Савин, а что если это не шифровка?
– Как это не шифровка? Ты сомневаешься в этом?
– Не то чтобы сомневаюсь, но предпосылки к этому есть. Суди сам: над этим текстом работают лучшие шифровальщики уже не одну неделю – все впустую. Неужели граф Воронцов-Вельяминов – если это и впрямь его вещи – был такой дока по части шифров? Да еще в те времена, когда шифровальное дело было, образно выражаясь, в колыбели?
– Ну не скажи, Костя. Методика шифровального дела, разработанная русским Генштабом перед первой мировой войной, считается по сей день одной из лучших.
– Не спорю. Но в нашем случае это еще требуется доказать. А то мне кажется, что мы в трех соснах заблудились… Впрочем, Боря, давай пока оставим в покое твои московские изыскания. У меня тут кое-что есть и довольно интересное.
– Очередная загадка? – хмуро поинтересовался Савин, складывая бумаги в папку.
– Нет, просто стоящий шанс покончить со всеми загадками по этому делу.
– Блажен, кто верует…
– Боря, я тебя не узнаю. Где твой хваленый оптимизм?
– Взрослею, Костя. А значит, по пути в мир потусторонний шишки набиваю. А это, представь себе, больно даже оптимисту.
– Спасибо за откровенность. Понял. Может, оставим на завтра?
– Да чего там, продолжай…
– Ты помнишь дело Нальгиева?
– Нальгиева? Нальгиева… Что-то не припомню.
– Впрочем, ничего удивительного. Он проходил по линии ОБХСС. Лет семь назад. Скупка золота. В подробностях сам покопаешься, это не суть важно, по-моему. А важно другое: в этом деле фигурировал некий Скапчинский, зубной техник. Неплохой специалист своего дела – я имею в виду не торговлю золотишком. Эдакий симпатичный дедок, но, несмотря на преклонный возраст, – любитель острых ощущений и дензнаков…
– На надгробие собирает?
– Сие суду он не соизволил объяснить. Списали на старческий маразм. Но срок он, естественно, схлопотал. Правда, учитывая его душевное и физическое состояние и первую судимость (что с его "способностями" – посмотришь в деле – весьма странно и подозрительно), дали ему по минимуму.
– Слушай, Костя, давай ближе к делу. Какое отношение имеет этот… Собчинский…
– Скапчинский…
– Дедушка Скапчинский к убийству?
– Я не сказал, что он имеет отношение к убийству. А вот то, что потерпевшему золотую вставную челюсть изготовил именно Скапчинский, могу поручиться, чем хочешь.
– Фантазируешь?
– Не подвержен.
– Хо-хо, Костя, старо предание…
– Ну ладно-ладно, бывает иногда, грешен, но не в этом случае.
– Верю, только не падай на колени. Давай его величество факт.
– Читай. Из облуправления. Аппаратура у них сейчас новейшая, вот я и отправил на всякий случай перепроверить данные экспресс-анализа по вставной челюсти убитого. И вот результат: найденный у Скапчинского при обыске золотой сплав идентичен материалу зубов потерпевшего.
– Это уже серьезно, дружище… Вот так новость! Неужели след?
– Не знаю, не знаю… Вообще-то я предполагал нечто подобное. Помнишь, я тебе говорил, что челюсть изготовил незаурядный мастер? Так вот, в свое время по просьбе ОБХСС я занимался клиентами Скапчинского на предмет определения, чьи руки поработали над нелегально изготовленными зубными протезами из золота, потому как дедок упрямо отрицал свою причастность к этому. И теперь, сравнив материалы тех лет с нашими, могу со всей ответственностью заявить: вставная челюсть потерпевшего – его работа. Официальное заключение я уже подготовил, завтра получишь.
– Спасибо, Костя!
– Да брось, Боря, работа такая.
После ухода Мышкина капитан долго стоял у трюмо – единственной стоящей вещи непритязательного интерьера его холостяцкой квартиры, подарка Наташки ко дню рождения. Высокий парень с не по уставу длинными волосами темно-каштанового цвета и правильными чертами смуглого, чуть скуластого лица грустно смотрел карими глазами на Савина. Судя по морщинам, избороздившим лоб, он был явно расстроен и опечален. Чтобы подбодрить его, капитан изобразил гримасу из набора трагедийных масок, тяжело вздохнул и отправился по соседям-сослуживцам в поисках масла, чтобы поджарить картошку, которую собирался взять взаймы. Сухари к чаю у него были.
Воздух был горяч, упруг; хлопья сажи вперемешку с пылью кружились над окопами; небольшая деревенька позади догорала. Вернее, догорали развалины – то, что осталось от вчерашнего артобстрела. Только колокольня старинной церквушки, на месте которой теперь чернела воронка, обнесенная валом из битого кирпича и вывороченных взрывом гранитных глыб фундамента, все еще высилась над скорбным пепелищем, закопченная, изгрызенная осколками, невесть каким чудом устоявшая под бешеным разгулом стальной стихии.
– Командир! Товарищ лейтенант!
Алексей Малахов покрутил головой, стараясь унять неумолчный шум в ушах и, стряхнув рассыпчатые комья земли, медленно встал на четвереньки.
– Командир… – по траншее, пригнувшись, спешил к нему ефрейтор Никашкин – маленький, юркий и улыбчивый.
– Во шандарахнуло… – помог Алексею перебраться под защиту уцелевшего бруствера. – Снарядов не жалеет, паразит. Выковыривает нас, как лиса сусликов, – отцепил флягу с водой, протянул лейтенанту. – Хлебните чуток. Не ранило?
Алексей припал сухим ртом к горлышку, отпил немного, вернул флягу Никашкину.
– Цел… – пощупал левую ногу, поморщился – саднило, видно, чем-то ушибло при взрыве.
Рота, в которой Малахов командовал взводом, вторые сутки держала оборону возле деревушки, защищая правый фланг стрелкового полка. Линия окопов и траншей упиралась одним концом в неглубокую илистую речку, противоположный берег которой представлял собой поросшее осокой и камышами непроходимое болото с редкими кучками деревьев, разбросанных до самого горизонта в полном беспорядке; левый фланг оборонительных рубежей полка располагался в редколесье, которое оканчивалось яром с обрывистыми склонами. На штабном языке – полк прикрывал танкоопасное направление, и потому приказ командира дивизии, в распоряжение которого высшее командование, вместо ожидаемых после слезных запросов трех-четырех противотанковых батарей, предоставило резервный стрелковый полк, почти сплошь укомплектованный необстрелянными новобранцами, был категоричен и недвусмыслен: стоять насмерть, но не пропустить танки противника к железнодорожному узлу километрах в двадцати от деревеньки, где в это время полным ходом шла эвакуация рабочих и оборудования военного завода. Стоять, пока не будет получено распоряжение отойти на следующий оборонительный рубеж, который теперь спешно оборудовали саперы и добровольцы из местного населения.