Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
– У Наргиз? – переспросил Шубарин, он всегда должен был четко знать, куда идет, и страховал себя не хуже, чем иной заокеанский президент.
– Там, где находился Коста, – пояснил прокурор.
– Ах, у Наргиз, – сразу вспомнил тот, – которая так чудесно фарширует перепелок паштетом из печени, Коста с ума свел моего помощника в Лас-Вегасе, Икрама Махмудовича, рассказывая о кулинарных чудесах хозяйки дома. Он заинтриговал и меня, у Наргиз я согласен…
– Вы все равно нигде, кроме ЦК, не бываете без сопровождения, без телохранителя, смените сегодня Ашота на Коста. Когда Ашот рядом, забываешь, что ты свободный человек, хозяин своей судьбы, сильная личность… – И оба невольно рассмеялись.
– Впрочем, дорогой Сухроб, не идеализируйте Коста, за его приятными манерами, внешним обаянием, кавказской велеречивостью и галантностью скрывается человек куда более жестокий, чем мрачный Ашот, – неожиданно проронил патрон, то ли запугивая, то ли предупреждая на всякий случай.
Шубарин высказался, как всегда, неопределенно, таинственно, зловеще, с чем Сенатор уже вынужден был свыкнуться. Гадать и читать мысли Японца оказывалось бесполезным делом, все могло проясниться в самый неподходящий момент.
За богато накрытым столом у Наргиз Артур Александрович, поздравив Акрамходжаева с высоким назначением, все же чуть позже, выбрав момент немножко попенял, то ли за самостоятельность, то ли за чрезмерную жесткость, он так и не понял за что. Скорее всего за то, что он чуть не наступил на интересы одного из давних друзей и покровителей самого Шубарина.
– Ну, ты, Сухроб, даешь, брать за горло самого Тулкуна Назаровича – это же беспредел, как выражается Ашот. Надо, милый, чтить авторитеты, ты же на Востоке живешь…
Сенатор, словно не понимая, ответил:
– Дорогой Артур Александрович, откуда же я мог знать, что уважаемый Тулкун Назарович ваш давний друг, вы не особенно широко вводите меня в их круг. Да и ждать я не мог, вы далеко, наслаждаетесь в Париже, гуляете по Елисейским полям, а вакансия могла и тю-тю, меня они в расчет не принимали. Вот я и решил напомнить о себе, взял кое-кого, и не одного Тулкуна Назаровича, – откровенно блефовал Сенатор, – от кого зависело сие назначение, под микроскоп, результаты превзошли все ожидания. Я думаю, что и вы всегда так поступаете, когда становятся поперек дороги…
– Не осуждаю, я просто поражен вашей хватке, целеустремленности, припереть с первого захода к стенке такого скользкого и тертого пройдоху, как Тулкун Назарович, – задача не для дилетантов.
– Спасибо, Артур Александрович, – перебил прокурор.
– В чем-то, наверное, вы и правы, я думаю, вы заставили их считаться с собой. И если откровенно, они не могли дождаться меня, чтобы выяснить, какие истинные намерения у вас, чего вы хотите, чего добиваетесь?
– Какие уж цели, Артур Александрович, – поспешил успокоить Сенатор, – друзья моих друзей для меня святы, ничего дурного я не затевал против Тулкуна Назаровича, да и других тоже, я хотел одного, чтобы со мной считались, поняли, что и мое время пришло.
– Да, твое время пришло, и давай выпьем за твое здоровье. – Говорил на этот раз Шубарин ясно, подтекста никакого не вкладывал, Сенатор чувствовал.
Через два месяца после прихода Сухроба Ахмедовича в Отдел административных органов ЦК умер генсек Черненко, и вновь залихорадило партийный аппарат и руководство в республике, какой курс дальше возьмет Кремль? С первых шагов нового генсека стало ясно, что он продолжит начатое Юрием Владимировичем Андроповым – обновление и оздоровление общества, временно прерванное его болезненным предшественником. Курс на перестройку объявлялся программным в действиях партии. И сразу же к Акрамходжаеву стали поступать предложения из газет и журналов выступить у них на страницах. Одним он вежливо отказывал, ссылаясь на занятость, для других, центральных, партийных, подготовил несколько публикаций, благо работы Азларханова позволяли освещать немало проблем, накопившихся в Узбекистане.
Изменилось к нему и отношение аппаратчиков. Повсюду, куда бы он ни приходил, с ним вежливо здоровались, раскланивались, улыбались, в иных глазах он опять читал откровенное: «Ну что, дождался своего времени, писака? Опять застрочил в газетах о проблемах и перегибах, будто мы их не знали. Посмотри, посмотри, как далеко пойдет ваша гласность и демократия, куда выведет плюрализм мнений, обещать да развенчивать авторитеты мы все горазды…»
Честно говоря, интерес, усилившийся к его личности, несколько испугал Акрамходжаева, аппаратное кредо: твори и властвуй анонимно – ему было ближе по душе. Но как говорится, палка о двух концах, иного пути, как временно прогреметь и подняться, не представлялось, да и слухи, популярность наверняка пригодятся, когда он надумает стать академиком, тогда уж на пятый этаж замахнуться не грех, не боги горшки обжигают… Чем он хуже ставленника Акмаля Арипова, сменившего Шарафа Рашидовича, да ничем, видятся, встречаются же каждый день.
С приходом нового генсека работы у Отдела административных органов прибавилось, видимо, со злоупотреблениями, хищениями, коррупцией, приписками в республике решили разобраться окончательно и безвозвратно. С каждым месяцем увеличивалось число областей, где начинали работать следователи Прокуратуры СССР, число их росло в геометрической прогрессии, они полностью занимали старую гостиницу ЦК на Шелковичной. Такой наплыв опытных криминалистов сам по себе становился опасным, потому что выпадал из-под контроля даже Отдела административных органов.
Московские следователи и их коллеги, привлеченные Прокуратурой СССР из других регионов, не имели привычки знакомить с ходом дел, утечка информации могла свести на нет всю работу. Да и полномочия они получили от Генерального прокурора СССР, за то и держались.
Сенатор всячески старался помочь следователям, заботился об их быте, питании, вступал при возможности в личный контакт с каждым, ибо только таким путем он мог догадываться о направлениях и масштабах проводимой работы, о ее перспективах.
У тех, кто координировал в Прокуратуре СССР работу привлеченных следователей по особо важным делам, наверное, быстро сложилась общая картина, и, по расчетам Сухроба Ахмедовича, они скоро должны были выйти на таких людей да на таких постах, уважаемых из уважаемых, что рядового гражданина от неожиданности мог хватить удар.
Но наверху царила беспечность, никто всерьез не воспринимал огромный отряд приезжих следователей, скорее всего по аппаратному опыту рассчитывали на очередную кампанейщину, косметический ремонт фасада здания, новой власти – ну, пересажают две-три сотни председателей колхозов, сотню директоров хлопкозаводов, еще тысячу людей рангом пониже, к чьим рукам тоже прилипла золотая пыльца с хлопковых миллионов, на том, мол, и покончат, и все пойдет по-прежнему.
Но Акрамходжаев не был так прост, умел держать нос по ветру, да и из разрозненных бесед со следователями кое-что уяснил, очень помогли выступления в печати, ему доверяли больше чем кому-либо, видели в нем человека, пришедшего расчистить авгиевы конюшни застойных лет. Заведующий Отделом административных органов поделился со своими выводами кое с кем повыше, те абсолютно точно подтвердили его собственную точку зрения, сказав, а что нам бояться, суетиться, ну пересажают мелочь пузатую, а людей из обкомов, райкомов (о людях повыше и помыслить не могли, как о богах), откуда шли прямые указания на приписки, вряд ли тронут, там, мол, все как один партийная номенклатура, депутаты, разве станут принижать партию подозрением?
«При чем здесь партия», – хотел спросить он, но воздержался, тот в самодовольстве все равно ничего бы не понял, думая, что партбилет с депутатским поплавком его охранная грамота от правосудия: воруй – не хочу!
Обеспокоенный размахом следствия в республике, Сухроб Ахмедович направил стопы к Тулкуну Назаровичу. Сенатор понимал, что когда-нибудь его могут обвинить в сговоре с московской прокуратурой, в предательстве интересов своего народа, гибели его лучших сынов, цвета нации, он знал, что на высокие слова и громкие эпитеты в таком случае не поскупятся. Демагогия еще до конца не оцененное оружие, на Востоке им блестяще владеют. Нет, он не хотел ни за кого отвечать, он, как прежде, хотел быть сыщиком и вором в одном лице, душить свободу и быть ее глашатаем.
