Будни прокурора - Лучинин Николай Семенович (книги хорошего качества .TXT) 📗
В двенадцать часов дня Корзинкина сидела за столом в районной прокуратуре. Дежурный по станции Бурмистров охотно и обстоятельно отвечал на ее вопросы, рассказывал о себе.
— Госпиталь, в котором я лежал после тяжелой контузии, находился в лесу, между деревнями Петухи и Сосновка Курской области. В начале 1945 года, примерно в феврале, к нам привезли тяжело раненного и сильно контуженного Владимира Миронова. Отчества его я не знаю, ни к чему было. Мы лежали в одной палате. И еще с ними было четверо раненых. С двумя из них я и сейчас изредка переписываюсь. Хорошие товарищи. Один был ефрейтором, а другой — лейтенантом. А Володя Миронов тогда находился в тяжелейшем состоянии. Он часто терял сознание, а иногда был сильно возбужден, забивался порой под кровать, прятался за тумбочку. Мы с товарищами часто вытаскивали его, вообще помогали сестрам ухаживать за ним, очень был трудный больной. В армии он был сержантом, контузию получил, как я слышал, подрывая немецкий танк. Пролежал он с нами месяц с небольшим и однажды сбежал из госпиталя. Больше я его так и не видел. А лечили нас, как сейчас помню, врачи Наталья Сергеевна — вот только фамилию ее забыл — и Виктор Иванович Величко…
— Но как же вы говорите, что больше не видели Владимира? — испугавшись, прервала Александра Мироновна.
— Да нет, это я говорю — тогда не видел, не нашли его… А года три или, может, четыре назад у остановки трамвая я совершенно случайно заметил мужчину. Одежда на нем была совсем плохонькая, никудышная. Смотрю я на него и думаю: «Да это же Володя!» Подошел ближе и говорю: «Володя!» А он молчит. Я ему опять: «Володя! Ты что, не узнаешь? Здравствуй! Как живешь? Мы же с тобой вместе, помнишь, в госпитале были?» — «А-а, помню, помню», — ответил он. Я ему опять: «Ты ж Миронов, Володя?», а он мне: «Ну, я…» А сам грустный такой стоит, потерянный.
Корзинкина положила перед Бурмистровым три фотографии разных людей. Тот надел очки и в то же мгновенье указал на одну фотографию.
— Вот он! Как же не узнать! А что он, товарищ прокурор, бед что ли каких натворил? Больной же человек, что с него возьмешь…
Корзинкина коротко объяснила в чем дело.
Бурмистров подписал свое объяснение и хотел было уходить, но Александра Мироновна, поблагодарив его и извинившись за беспокойство, сказала:
— Возможно, что вас попросят приехать в суд в качестве свидетеля. Ваши показания очень важны. Они помогут объективно разобраться в этом запутанном деле.
— Приеду! — твердо пообещал Бурмистров и, вздохнув, добавил: — Да, история у Володи Миронова вышла тяжелая. И чего только эта проклятая война не наделала!..
Через полчаса Александра Мироновна говорила по телефону с Лавровым.
— Как вы попали в этот район? — кричал Юрий Никифорович. — Говорите громче, я плохо вас слышу!
— Этот человек оказался здесь!.. Слышите? Он здесь! — повторяла Александра Мироновна.
— Что? Вы установили?
— Да!
— Теперь все ясно?
В трубке что-то отчаянно затрещало, и вдруг все помехи куда-то исчезли. До Корзинкиной донесся ясный и спокойный голос Лаврова:
— Говорите, я хорошо вас слышу…
Она рассказала, как вела поиски Бурмистрова и чего добилась.
— Очень хорошо! А я вчера получил письмо горвоенкома. Он сообщает, что Зинаиде Солдатовой вручалось извещение о гибели Миронова Владимира Сергеевича. Теперь все в полном порядке. Возвращайтесь поскорее.
— А никаких дополнительных поручений у вас ко мне нет? — спросила Корзинкина.
— Нет, нет, приезжайте!..
На другой день, сидя в кабинете Юрия Никифоровича, Корзинкина читала два новых документа, поступивших в ее отсутствие: письмо от горвоенкома и заключение специальной экспертизы, о которой Лавров сказал:
— Пока вы ездили, я привлек в качестве экспертов одного полковника и работника отдела народного образования. Они беседовали с Мироновым и вот, как видите, пишут: «Глазырин-Миронов имеет познания в воинском уставе, в устройстве танка и его действий, имеет некоторые знания по арифметике, географии, литературе, а также немецкому языку. Правдоподобно рассказывает о боевых действиях…» Слышите? — удовлетворенно воскликнул Лавров. — А ведь настоящий Глазырин был дефективным от рождения, нигде не учился и ничего из того, о чем сказано в этой бумаге, не мог бы знать. Заключение этой экспертизы подкрепляют показания граждан и другие материалы, имеющиеся у нас с вами…
— Что же, пусть Миронова подает заявление в суд? — спросила Александра Мироновна.
— Почему Миронова? Нет! Вы сегодня вызовите ее к себе, а предварительно сходите в больницу и уже сами, не через врачей, поговорите с ним, сейчас он чувствует себя гораздо лучше. Скажите ему, что мы располагаем всеми доказательствами того, что он — Миронов. Интересно, как он на это будет реагировать? Мироновой можете сказать, что мы, мол, установили истину, а если ей нужно, чтобы Миронова юридически признали ее сыном, — подготовьте исковое заявление в суд. Суд должен признать Миронова Владимира Сергеевича, 1924 года рождения, и Глазырина Игоря Ильича, 1924 года рождения, одним и тем же лицом, Мироновым Владимиром Сергеевичем, и признать его сыном Мироновой Дарьи Васильевны. На судебное заседание порекомендуйте вызвать обеих матерей, а также свидетелей. Весь материал с исковым заявлением направьте в суд. Попросите судью, чтобы он сообщил нам, когда будет рассматривать дело, а вы дадите заключение в суде.
К концу рабочего дня Александра Мироновна показала Лаврову проект искового заявления и заодно рассказала:
— Владимир хочет, чтобы мать его приняла, а сама Миронова, когда я ей все рассказала, опять заплакала, так что я даже и поговорить с ней толком не смогла. Но, конечно, она хочет, чтобы еще суд признал Владимира ее сыном.
Она хотела уже выйти, но в дверях остановилась и спросила:
— Юрий Никифорович, а как дела у Бессонова? Рассматривало бюро горкома его вопрос?
— Позавчера, — ответил Лавров. — Строгий выговор получил. Но вы бы его просто не узнали! Все признал и даже заявил, что на партийном собрании вел себя неправильно. Я убежден, что теперь из стройтреста жалоб будет куда меньше! Такие встряски даром не проходят. И потом — хотите верьте, хотите нет, но лекции о советских законах очень много дают народу. Я прочитал на участках восемь лекций и вижу, как люди слушают, как живо реагируют, какие вопросы задают… Думаю, что и вам бы надо включиться в эту работу. Я даже пообещал рабочим, что вы прочитаете им лекцию о трудовом законодательстве. Это — для начала…
— Да, да, я уже договорилась с председателем постройкома. На той неделе пойду к ним…
VII
Через несколько дней состоялся суд. Корзинкина приехала в прокуратуру и рассказала Юрию Никифоровичу о том, что исковое заявление Мироновой полностью удовлетворено.
— А как вели себя ростовская мать и жена Владимира?
— Обе не явились.
— Вот как! Что ж, когда решение суда войдет в законную силу, пусть Владимир получает новый паспорт.
— Судья все разъяснил. Между прочим, на всех, кто был в зале, процесс произвел сильное впечатление. Некоторые женщины даже плакали.
— Да, дело, конечно, необычное, в нем имелись психологически очень сильные моменты, — сказал Лавров и, с улыбкой глядя в глаза Александры Мироновны, спросил: — А вы как? Не плакали случайно?
— Я? — не поняла Корзинкина.
— Да, да, вы! Ведь и вам, вероятно, грустно было расставаться со своей прежней версией, с твердым убеждением в том, что иск Мироновой необоснованный?
Корзинкина смутилась. Тяжело вздохнув, она все же постаралась выдержать слегка шутливый тон.
— Да, Юрий Никифорович, я тоже плакала, — сказала она с мягкой улыбкой. — Только оплакивала не свою версию, а самоуверенность, с которой я сегодня рассталась.
Лавров и Лукин сосредоточенно и тщательно разрабатывали дополнительный план расследования дела о хищении на швейной фабрике, когда Лаврову позвонил Орешкин.
