Голос скрипки - Камиллери Андреа (книги хорошего качества .TXT) 📗
- Сделаем так. Сначала расскажи мне про выдуманного свидетеля. Если в него можно поверить, расскажешь про настоящего.
- Согласен. Сегодня после пресс-конференции позвонил тебе один человек, который охотился вблизи от того места, где застрелили Маурицио Ди Блази. И сказал, что все было не так, как заявил Панцакки. Потом повесил трубку, не назвав ни своего имени, ни фамилии. Явно был испуган. Преподнеси это как проходной эпизод, скажи, что не считаешь его важным, так как речь идет об анонимном звонке, а профессиональная этика журналиста не позволяет тебе придавать значения всяким анонимным инсинуациям.
- А между тем я уже все выложил.
- Извини, Николо, а разве это не ваша обычная тактика? Бросить камень и убрать руку за пазуху.
- На этот счет я тебе после скажу кое-что. Давай дальше, теперь о настоящем свидетеле.
- Зовут его Джилло Яконо, но ты назовешь только инициалы, Дж. Я., и все. Этот синьор в среду сразу после полуночи видел у коттеджа «твинго», из которого вышла Микела с неизвестным мужчиной, и они преспокойно направились в дом. У мужчины был чемодан. Чемодан, не портфель. Так что возникает вопрос: почему Маурицио Ди Блази отправился насиловать синьору Ликальци с чемоданом? Держал в нем сменное белье на случай, если запачкает постель? И еще: оперативники где-нибудь нашли чемодан? В коттедже его точно не было.
- Это все?
- Все.
Николо теперь держался холодно: скорее всего, его вывело из себя замечание Монтальбано об обычной тактике журналистов.
- Кстати, о моей профессиональной этике. Сегодня после обеда мне позвонил один охотник и заявил, что все было не так, как сообщалось на пресс-конференции. Но так как он не захотел назвать себя, я в выпуске новостей ничего об этом не сказал.
- Ты что, смеешься надо мной?
- Сейчас я позову секретаршу и дам тебе послушать запись этого телефонного разговора, - сказал журналист, вставая.
- Извини, Николо. В этом нет необходимости.
Глава 11
Всю ночь он проворочался в постели, но так и не смог уснуть. Перед глазами стояла картина убийства Маурицио, который успел бросить ботинок в своих преследователей: комический и в то же время отчаянный жест несчастного человека, загнанного в угол. «Покарайте меня», - крикнул бедняга, и все поняли его мольбу так, как было удобно им: покарайте, мол, меня, потому что я ее изнасиловал и убил, накажите меня за мой грех. А что, если он-то имел в виду совсем другое? О чем он думал на самом деле? Накажите меня, потому что я другой, покарайте за то, что любил слишком сильно, за то, что родился на белый свет, можно продолжать до бесконечности; и тут комиссар остановился, потому что не терпел пустого философствования и потому что вдруг понял - он мог избавиться от этого мучительного видения, от этого вопля отчаяния одним-единственным способом: не задаваться общими вопросами, а противопоставить им факты.
И только после этого ему удалось на два часа забыться сном.
- Всех ко мне, - сказал он Мими Ауджелло, входя в комиссариат.
Через пять минут все собрались у него в кабинете.
- Присаживайтесь, - сказал Монтальбано. - Это не официальное собрание, а дружеский разговор.
Мими и еще двое-трое сели, остальные остались стоять. Грассо, который заменял Катареллу, прислонился к косяку двери, одним ухом прислушиваясь к телефону.
- Вчера после телевизионного сообщения об убийстве Ди Блази доктор Ауджелло сделал заявление, глубоко меня задевшее. Доктор Ауджелло сказал мне примерно следующее: если бы расследование вел ты, бедняга остался бы в живых. Я бы мог ответить, что был отстранен от расследования начальником полиции, а значит, не несу никакой ответственности за случившееся. Формально все правильно. Но доктор Ауджелло прав. Когда начальник полиции вызвал меня, чтобы отстранить от расследования убийства Ликальци, во мне взыграла гордость. Я не возражал, не спорил, я дал ему понять, что мне плевать. И таким образом решил судьбу человека. Потому что я уверен: никто из вас не стал бы стрелять в несчастного, у которого с головой не все в порядке.
Они сроду не слышали, чтобы комиссар говорил так, как сейчас, и теперь уставились на него в полной растерянности, затаив дыхание.
- Всю ночь я размышлял над этим и принял решение. Я верну себе дело.
Кто первым начал аплодировать? Монтальбано удалось скрыть свое волнение под маской иронии.
- Я уже говорил вам, что вы засранцы, не вынуждайте меня повторяться.
- Расследование, - продолжал он, - считай, закрыто. Поэтому, если все согласны, мы должны залечь на дно и продолжать вести его тайно, подняв лишь один перископ. Я должен вас предупредить: если в Монтелузе что-то пронюхают, нас всех ждут большие неприятности.
- Комиссар Монтальбано? Это Эмануэле Ликальци.
Монтальбано вспомнил, что Катарелла накануне вечером говорил ему о звонке доктора. А он и забыл.
- Извините, но вчера вечером я был…
- Не стоит извинений. Кроме того, со вчерашнего дня все изменилось.
- В каком смысле?
- В том смысле, что вчера вечером меня заверяли, что утром в среду я смогу вернуться в Болонью с бедной Микелой. А сегодня утром мне позвонили из управления полиции и сказали, что придется отложить отъезд, похороны могут состояться не ранее пятницы. Таким образом, я решил уехать и вернуться в четверг вечером.
- Доктор, вы, конечно, знаете, что расследование…
- Да, конечно, но я не имел в виду расследование. Помните, машина, «твинго»? Я могу уже с кем-то поговорить о ее продаже?
- Доктор, давайте сделаем так. Я прикажу отогнать машину к нашему механику. Мы ее повредили, мы и должны оплатить ремонт. Если хотите, могу попросить механика найти покупателя.
- Вы замечательный человек, комиссар.
- А разрешите полюбопытствовать: как вы намерены поступить с виллой?
- Выставлю и ее на продажу.
- Это Николо. Что и требовалось доказать.
- Ты о чем?
- Меня вызвал к себе судья Томмазео, сегодня в четыре я должен быть у него.
- И чего ему от тебя надо?
- Ну ты вообще обнаглел! Впутал меня в грязную историю, а потом у тебя фантазии не хватает, чтобы догадаться, чего ему надо? Обвинит меня в утаивании ценных сведений от полиции. А если пронюхает, что один из свидетелей мне неизвестен, тут-то мне и крышка, он способен засадить меня в каталажку.
- Сообщишь тогда.
- А как же! Будешь навещать меня раз в неделю, апельсины и сигареты приносить.
- Слушай, Галлуццо, мне нужно встретиться с твоим шурином, репортером «Телевигаты».
- Я его немедленно предупрежу, комиссар.
Он уже было вышел из кабинета, да любопытство взяло верх:
- А все-таки можно мне что-нибудь узнать заранее…
- Галлу, не только можно, но и должно. Мне нужно, чтобы твой шурин пособил нам в деле Ликальци. Поскольку мы не можем вести расследование при свете дня, придется прибегнуть к помощи, которую могут нам оказать частные телекомпании, делая, однако, вид, что действуют по собственной инициативе. Я понятно объясняю?
- Куда понятнее.
- Ты думаешь, твой шурин согласится нам помочь?
Галлуццо засмеялся.
- Доктор, да он, если вы ему прикажете сказать по телевизору, будто луна сделана из творога, и то скажет. Вы хоть знаете, что его зависть гложет?
- К кому?
- Так к Николо Дзито, доктор. Он говорит, у вас к Дзито особое отношение.
- И то верно. Вчера вот Дзито мне одолжение сделал и попал в переделку по моей милости.
- И теперь вы хотите так же обойтись с моим шурином?
- Если он не против.
- Скажите, что вам нужно, он только обрадуется.
- Тогда передай ему, чего мне от него нужно. Вот возьми. Это фотография Микелы Ликальци.
- Матерь Божья, ну и красотка!
- В редакции у твоего шурина должно быть фото Маурицио Ди Блази, кажется, я видел, когда они сообщали о его гибели. В выпуске новостей в час дня, а может, еще и в вечернем твой шурин должен показать обе фотографии вместе, в одном кадре. И сказать, что так как есть пробел во времени в пять часов между половиной восьмого, когда жертва рассталась со своей подругой, и двенадцатью часами ночи, когда ее видели в компании какого-то мужчины возле виллы, твой шурин хотел бы знать, не может ли кто-нибудь сообщить новые сведения о местонахождении Микелы Ликальци в указанные часы. А еще лучше так: видел ли кто ее в эти часы в компании Маурицио и где именно. Понятно?
