Секретная миссия супермодели - Жукова-Гладкова Мария (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Людмила грязно выругалась.
– Это не тюрьма, – подняла она на меня глаза. – Ты в настоящей не была, поэтому и говоришь так. – Людмила опять разрыдалась.
Я вскочила, обняла ее, принялась утешать. Она дала волю слезам, потом сказала:
– Эх, Наташа… Мне и поплакаться-то некому. А с тобой почему-то легко говорить. Может, потому что видимся в первый и последний раз?
Я тем временем судорожно размышляла: Людмила сидела? Тогда почему Вахтанг взял ее к себе на работу? Не знает об этом? Или знает, а поэтому не выпускают ее из дома? Держат рабыней и относятся как к скотине… Так что же, и Вахтанг Георгиевич – нехороший человек?
Люда помолчала несколько секунд и заговорила, пересказывая свою грустную биографию:
– Дура я была. Мужика выгораживала. Вот. Он говорил: вытащит, если на себя убийство возьму. Он убил, гнида. А меня уговорил его выгородить… сука! Ну, что у меня вроде как самооборона… Этот, мол, Васька, ко мне полез пьяный, не понимал по-хорошему, ну я его ножиком и пырнула. Вот. А это у них своя разборка была. Из-за бабок, ясное дело. Ну, денег, в смысле. Вот. Говорил, гнида: самооборона, честь свою защищала… Ну да я еще беременная была. От Гришеньки, чтоб его инопланетяне кастрировали, как ты говоришь! Давай выпьем за это!
Речь у Людмилы была несвязная, она явно не привыкла четко выражать свои мысли, но суть мне стала ясна.
Мы снова приняли: я – два глоточка, потому что пила не виски со сливками, Людмила – полстакана, утерлась рукавом, на этот раз откусила большой кусок огурца и продолжала:
– Ну, я подумала: быстро меня выпустят, ну, там задержат на пару дней – и домой отправят. Вот. Тем более Гриша так все толково объяснял. Самооборона, беременная, ну и так далее. Адвоката самого лучшего обещал. Ну, я и решила его выгородить… Любила я его. Ему-то знаешь сколько могли дать? Ну, я тогда и мысли такой допустить не могла… Вот.
Как только Людмила очутилась в ИВС, взяв вину на себя, милый друг Гришенька от нее тут же отказался. Свидетели какие-то показания давали про ее совместные дела с Василием, а она сидела, раскрыв рот, когда их слушала, ничего не понимая. Но она молчала, все верила, что любимый Гришенька ее вытащит. Но он, сволочь, не то что ее вытаскивать не собирался, он свалил на нее все совершенные им преступления.
Когда это наконец дошло до Людмилы, было уже поздно. Родственники от нее отвернулись, за все восемь лет, что она провела за колючей проволокой, ей даже передачки никто ни разу не прислал…
– Тяжко на зоне было? – спросила я, искренне сочувствуя Люде.
– Поначалу, – кивнула она, снова отхлебывая водку. – Ну да я к работе привычная. Строчила там наволочки-простыни, потом на кухню взяли… Но зона – это зона… Годы мои лучшие ушли… Здесь, конечно, все по-другому, хоть и за забором, и лямку тяну, но тут я в доме – хозяйка. Вот. В таких хоромах живу – ну, как в царском дворце… И мечтать не могла… Одета, обута, ем досыта, пью… Вот. Вадим меня одергивает, терпеть меня не может пьяную…
– А почему тебя не выпускают? – не унималась я. – Если тебя здесь в принципе все устраивает, ты же не станешь сбегать? Я не понимаю, Люда.
– Слушай дальше. Когда я вышла, податься мне было некуда. Вот. На работу не устроиться. В деревеньку свою тем более стыдно ехать: там все на виду. Решила, что затеряюсь в большом городе. Но жить-то на что-то надо было…
Я подумала, что Людмиле пришлось выйти на панель, но, надо отдать ей должное, на это она не пошла. Она так возненавидела мужиков после своего Гришеньки, что не могла отдаваться им даже за деньги. Люда вызывала у меня уважение тем, что она все-таки искала работу. Наконец нашла: в одном из подпольных цехов по разливу паленой водки. Единственный минус: стала пить. От горя, от безысходности. Благо, что этой дряни было в достатке, да и с рабочими часто расплачивались водкой. Работала она хорошо, когда один цех накрывали, хозяин тут же переводил ее в другой. Потом ею почему-то заинтересовался главный хозяин – Вахтанг Георгиевич. В результате ее привезли сюда, когда строительство дома только начинали. Она здесь все убирала, прибирала, потом стала еще и готовить, а вскоре в горничные взяли Вальку. Но Людмиле все равно и уборку часто приходится на себя брать: Валька ленивая, она только перед хозяином старается, а так может целый день в постели своего Леньки проваляться.
– Но почему тебя не выпускают? – повторила я свой вопрос.
Люда вздохнула.
– Боятся. Я как выпью – болтать начинаю, и мне не остановиться. Не со зла. Я их понимаю: могу что-то про хозяина натрепать. Ну или про Вадика. Или про гостей, которые тут бывают. Правильно боятся. Неизвестно, кто что может услышать. У хозяина врагов много. Вот. Не нужно, чтобы кто-то про его дела узнавал. Опасаются, что сболтну что-нибудь. Ну, это было одним из условий: живу здесь безвылазно. За еду, жилье… ну выпивку иногда. Куда мне было деться? Я согласилась. Да и не жила я так никогда. В таком доме, на такой жратве. Шмотки мне Вадька новые иногда привозит. Но зачем они мне? А так… Когда я пьяная, я спокойно болтаю. С Вадимом, Ленькой, Валькой. А им плевать… А тебе на меня плевать, Наташа? Честно скажи! Плевать на пьяную бабу?!
– Да ты что, Люда? – Я опять вскочила со стула и бросилась к ней. – Разве можно плевать на человека? Я тебя понимаю… поверь мне. Мне тоже некому выговориться. Подруг нет… Мужики… ах, чтоб их всех кастрировали инопланетяне!
Придуманная мной фраза мне понравилась. Нет, конечно, не надо, чтобы уж всех-то, только некоторых. Например, Дубовицкого и Волошина. Остальных не нужно. Нет, надо еще этого Гришеньку, который жизнь Людке поломал. Ну, может, и Вахташу для полного комплекта, на пару с Вадиком.
Люда кивнула и продолжала:
– Но это еще не все. Ну, почему меня тут взаперти держат. По-моему, меня как-то использовать хотят, чтобы с Гришкой дело свое какое-то прокрутить. Вот. Ну, хозяин, в смысле, хочет. Был здесь Гришенька с кралей юной. Пока я лямку на зоне тянула, он жиром обрастал, девок в банях трахал… Хозяин меня очень подробно про мое прошлое расспрашивал… Ну я ему все рассказала. Вот. Потом он Гришку сюда приглашал и меня спросил: он?
– А Григорий тебя не узнал? – поинтересовалась я.
– Не узнал, сука. – Людмила снова плеснула водки в наши стаканы и, не чокаясь со мной, выпила. Я налегала на маринованный чеснок: он мне очень понравился. – Наташа, ты не знаешь, какой я была. Ты только видишь, какой стала. У меня ведь даже фотографий нет. Тех, что с молодости. Ни одной! Ну, детские у матери остались… Вот. Но меня сейчас не узнать. Это точно. В зеркало-то я на себя смотрю. Вижу: не я это. Старуха…
– Да какая ж ты старуха, Люда! – попыталась возразить я. – Да ты что! И вообще, подведи глазки, подкрась волосы – и будешь выглядеть на десять лет моложе. Послушай меня! Давай завтра с утра я тебе помогу подобрать макияж. Хочешь? Я же в этом разбираюсь…
– Спасибо, Наташа, – Людмила грустно улыбнулась. – Спасибо.
Потом кухарка внимательно посмотрела на меня и заявила:
– Теперь я поняла, почему мне твое лицо знакомым показалось. Я вначале думала, что ты у нас в доме появлялась с кем-то из друзей хозяина. А я тебя по телевизору видела. Ты там голову каким-то иностранным шампунем моешь. Я еще потом Вадима просила этот шампунь купить. Выглядеть хотела так, как ты. Дура. Вот дура-то. А шампунь, кстати, говенный. Перхоть от него и башка чешется. Ты сама-то им моешься?
Я рассмеялась. Это была как раз та реклама, за которую я боролась с Оксанкой Леванидовой и получила ее только потому, что Оксанка не явилась на съемку.
– Люда, я пользуюсь только нашей косметикой. А шампунями, как правило, болгарскими, травяными. Вся эта иностранщина в большинстве своем – дрянь. А рекламирую я ее за деньги. Я так зарабатываю. Но это не значит, что я всем этим пользуюсь.
– Понятно, – кивнула Люда. – Значит, рекламу не слушать?
– Не слушай, – твердо ответила я.
Мы молчали какое-то время, думая каждая о своем. Мне было очень жаль Людмилу. Вот ведь сволочь этот Гришенька, теперь явно какой-нибудь уважаемый бизнесмен. Может, я даже его знаю. Или увидела бы – вспомнила. Да и Вахташа хорош – хочет как-то бедную бабу втемную использовать. В своих корыстных целях. Но, с другой стороны, Чкадуа ее из дерьма вытащил, работу дает. Трудно судить, кто прав, кто виноват, кто большая сволочь, а кто меньшая.
