Дело о лопнувших агентствах - Константинов Андрей Дмитриевич (читаемые книги читать .TXT) 📗
Я невольно обернулся, думая, что в кабинете присутствует кто-то еще, кого и представляет шеф Павлу Морозову. Кстати, ну и имечко! Павлик Морозов! Хуже может быть только Крокодил Торпедович!
Однако никого за моей спиной не оказалось, так что, как ни странно, шеф имел в виду меня.
— У Павла случилась беда, — между тем продолжал Обнорский, — от него, можно сказать, ушла жена.
Но не к другому мужчине, а в какую-то секту. Хотя, может, это и не секта вовсе — мошенники так любят денежки у народа забирать. В общем, разберись и выведи мошенников на чистую воду!
Я заметил, что Обнорский говорит не совсем так, как обычно, наверное, специально для этого Павла. Определенно считает Павла не совсем нормальным человеком. Но раз он его не выгнал сразу, а дал мне задание с ним поработать, значит, считает, что накопать что-нибудь интересное можно. А возможно, и меня хочет проверить.
— Ну что, пошли, пострадавший, — сказал я Павлу и первым покинул кабинет шефа.
Я с детства невезучий! И вот, пожалуйста, у всех дела как дела: у одного депутат из ЗАКСа, у другого чиновник из Смольного, а у меня?
Мы пошли в ханство Спозаранника. Павел семенил позади меня. Походка у него была какая-то странная.
Когда мы зашли в кабинет, я с удовлетворением увидел, что Глеб про меня забыл, он сидел перед экраном компьютера и яростно стучал по клавишам. Наверно, сочинял молдавские песни.
— А почему ты в милицию не обратился? — спросил я у Павла.
— Как это не обращался? Обращался! — встрепенулся Павел, до него не сразу дошел смысл моего вопроса. — Еще как жаловался! Только они там все взяточники, бесплатно делать ничего не хотят!
— Они что, с тебя деньги вымогали?
— Нет, вслух не говорили, но они так все обставили, что было абсолютно понятно! Они, знаете, что заявили? Дескать, у нас в стране свобода вероисповеданий, и моя жена совершеннолетняя…
— Не понял, — перебил я, — а из чего следует, что они с тебя взятку вымогали?
— Ну как это из чего? Они же отказались мне помочь! Значит, бесплатно не хотят!
— Ладно, проехали, — я вдруг почувствовал, что еще чуть-чуть — и я начну выполнять часть общественной нагрузки по защите ментов, взятой на себя экс-милиционером Зудинцевым. — Ты мне, Павел, лучше расскажи все с начала!
— С самого?
Я покивал головой в знак согласия. И он начал:
— В общем, началось все это не так уж и давно. Мы с Катюшей (это моя жена) уже шесть лет как были женаты, а детей все не было. Никак она забеременеть не могла. А потом, как в сказке, у нас все получилось!
Как последние идиоты, детскую кроватку купили, простынки там всякие, распашонки… Хотя говорили нам люди, что нельзя ничего заранее покупать. В общем, сглазили. Жена мертвого мальчика родила… У Катюши после этого что-то в голове сдвинулось. Она странная стала, закроется одна в ванной и разговаривает сама с собой. А месяца через два я в аварию попал — дальнобойщиком работал — и вот без ноги остался.
Он приподнял штанину и показал мне протез. Теперь я понял, почему у него такая странная походка.
Инвалидность дали. Но работать я, естественно, уже не мог. Вам этого не понять! — вдруг он перешел почти на крик — так что Спозаранник недовольно поднял голову от компьютера. — Не понять, что значит в тридцать лет инвалидом стать!
После этого Павел замолчал.
Я сидел и ждал, когда он соизволит продолжить свое нытье. Сочувствия он у меня не вызвал ни на грамм.
Затем он поднял голову и спросил:
— Вы меня хоть чуть-чуть понимаете?
— Ты бы, Павел, лучше рассказывал дальше, а то только время зря тянем, — постарался я ответить как можно спокойнее.
— И решили мы с Катериной тогда сходить к бабке, — продолжал Павел, — знаете, объявления в газетах печатают? Сходили. Бабка Агафья, ей лет сорок где-то. Она нам сказала, что порчу на нас великую навели, и чтобы от нее избавиться, надо пять сеансов специального лечения пройти, по триста рублей каждый. Но где такие деньги взять?
Отказались. Хотя, если уж совсем честно, то мне кажется, что жульничество это одно. Вы так не думаете?
Я пожал плечами.
— А потом как-то вечером возвращались мы домой от тещи. И когда уже почти дошли до дома, Катюша упала. Я ее подхватить не успел.
Неудачно она упала, повредила ногу.
Может, растянула, может, вывихнула. Она лежала на земле и плакала, а я стоял около нее и не знал, что делать. Именно тогда мы с ним и познакомились. Я имею в виду отца Филиппа. Он рядом проходил, увидел нас и остановился, предложил помощь. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы ногу вылечить.
Погладил ее рукой и резко дернул.
Ну, мы его, понятное дело, сразу благодарить начали, а он смеется и говорит: пустяки, но на вас я порчу великую вижу. Если ее не снять, с нами, дескать, так и будут всякие нехорошие случаи происходить. А потом начал те же слова говорить, что и бабка Агафья. Вы можете мне не верить, но прямо слово в слово! И на меня это как удар тока подействовало, а уж на Катерину, — так и вообще! Сами подумайте, два абсолютно разных человека говорят одно и то же! Я хочу сказать, что это я тогда так подумал, а сейчас не сомневаюсь в том, что они знают друг друга и просто сговорились.
— Ну и что дальше было? — попытался я ускорить его рассказ.
— Дальше он нам дал визитку с адресом и предложил пройти у него курс лечения. Я сразу же спросил: сколько это будет стоить. Он ответил, что денег за лечение принципиально не берет и даже наоборот — его святой долг в меру сил помогать обездоленным. Мы к нему на следующий день поехали. Он в Тайцах живет, у него там свой дом. Провели первый курс лечения, чайку попили.
Филипп нас о жизни спрашивал, что раньше с нами было, сочувствовал…
Потом другие люди стали подходить.
Все садились в кружок, говорили о жизни.
— Так что же это за секта у твоего Филиппа? — решил уточнить я.
— Это не секта. Это официально называется Общество милосердия «Сострадание».
— Ну, вы о Боге говорили?
— Да нет, все больше о жизни.
Вернее, о том, как надо жить.
— Ну и как?
— Филипп говорил, что семья — это слишком маленькая ячейка. Что она не может стать опорой в жизни.
Поэтому надо собираться в такие большие семьи или коммуны. Там достоинства каждого превратятся в благо для всех членов семьи.
— Так он коммунист, что ли, твой Филипп?
— Он говорил, что он не коммунист, а коммунар.
— А за счет чего вся эта контора существует?
— За счет пожертвований. Кто сколько может, тот отдает. Но обычно людям уже ничего и не надо. Постоянные члены семей живут вместе, в одном доме.
— А почему ты ушел от этого Филиппа?
— Да мне показалось, что не за так он все делает.
— Он что, просил тебя квартиру продать?
— Нет. Не просил.
— А что же тогда?
— Жена мне как-то сказала, что если ее тетка, не дай Бог, умрет, то нам ничего от нее брать не надо.
— Ну и что?
— Надо, говорит, отдать людям.
— А тетка чья?
— Жены.
— Богатая?
— У нее был муж — коллекционер. Я у нее дома, правда, только раз был — но там картины, книжки, чего только нет…
— И кому все это достанется, если что?
— Да завещание на жену написано…
В общем, Павел ушел от этого Филиппа, а жена осталась в его «Сострадании». И теперь Павел хотел, чтобы сначала милиция, а теперь мы ему помогли жену оттуда вызволить.
Закончил свою исповедь Павел тем, чем я и ожидал. Филипп стал намекать Павлу и его жене на то, что у его организации появились финансовые проблемы. И если бы они продали свою квартиру в Питере и переехали в общий дом где-то в Гатчине, то очень помогли бы общине.
Павел продавать квартиру не хотел, а потому прозрел и решил выйти из коммуны Филиппа, забрав с собой и жену. У него это получилось только наполовину. Жена наотрез отказалась уходить от Филиппа. С тех пор к нему домой каждый день стали приходить братья и сестры из общины. Павлику это сильно надоело, и он обратился в милицию, а затем прибежал к нам.
