Жена по заказу - Драбкина Алла (серия книг TXT) 📗
– И что?
– А то, что для него позор – таскать бабьи сумки. Еще три месяца назад он слышать не хотел, что надо помогать женщинам.
– Но она не производит впечатления такой умной…
– Она любит деньги и выгоду, она хитра, скупа и, наверное, жестока. Единственное, что может когда-нибудь подвести ее, так это скупость и алчность. Разве что у нее хватит ума посоветоваться с кем-то. Прежде чем проявить эту алчность.
– Она советуется с вами?
– Порой. И потом слушается, а не так, как другие: выслушают и поступят по-своему…
Странные вещи говорила Яна. У меня были знакомые дамы с внешностью Вероники, и не могу сказать, что мужчины их любили. Такие дамы страдали, комплексовали и в итоге становились обузой для подруг и знакомых. Хотя, если подумать, то упущенных шансов у них было полно, они сами все портили по недостатку житейской хитрости. Но мои знакомые – это другой социальный слой.
В той среде, где вращаются такие, как Вероника, да и Яна, все просто и все возможно. Там на дерьме зарабатывают конфетки, а недостатки используют и продают гораздо дороже, чем достоинства.
Только вот зачем мне эти размышления? Зачем я так упорно и с таким любопытством изучаю совсем другую, непонятную мне реальность? Раньше я хоть была писателем. А теперь кто?
Вернувшись, я зашла в комнату Кирюши и поняла, что он не спит, потому что ресницы его дрожали.
– Ты не спишь? Не притворяйся, я вижу.
Он открыл глаза и сел в постели.
– Я не ябедничала на тебя, – сказала я, – ты сам убежал от меня. Если ты будешь убегать от меня, я уйду. И никто не будет тебя учить, понял?
– Простите, простите, пожалуйста!
Он по старой схеме обнял меня за шею и стал целовать. Эти просьбы о прощении и поцелуи мне донельзя надоели, но в этот раз я от них не уклонилась. Детей надо прощать, и с каждого понедельника надо начинать жить с ними заново, зачеркнув их вчерашние грехи. Но должен же Сизиф надеяться, что когда-нибудь все-таки вкатит на гору свой проклятый камень?
К четвергу я полностью привела в порядок свои рукописи, исправила ошибки и пронумеровала страницы.
Яна гордо провела меня мимо охранников, ввела в небольшую приемную, где сидела гуттаперчевая лялька небывалой кукольной красоты, и приказала той провести меня к Нефедову.
– Ни пуха, – шепнула мне Яна.
– К черту.
Я вошла в кабинет. Там, как и положено, стояли два стола буквой Т, а вдоль стен – стеллажи с книгами. Это, видимо, были книги, которые выпустило издательство. Разумеется, тут было с два десятка «Гунусов», дамские романы и серия детективов с револьверами на корешках.
– Чем обязан? – поднял голову человек за поперечным столом. Он не поднялся и не предложил мне сесть, а потому мне сразу захотелось убежать.
– Я принесла заявку на книгу и рукопись. Моя фамилия Горчакова.
– Не слыхал, – нагло сказал он, всем своим тоном давая понять, что не случайно, а намеренно меня унижает.
Надо было либо повернуться и уйти, либо молчать. И я смолчала. Ложь и притворство совдеповских начальников вспомнились мне как благо. Никто из них не посмел бы так разговаривать с последним графоманом. Доносов боялись.
Я протянула ему заявку, он повертел ее так и эдак, но читать не стал.
– Детектив? Женский роман? Фэнтези? – спросил он.
– Роман, конечно, женский, если уж я женщина, но по жанру просто роман.
– Ну и зачем он мне нужен, по-вашему? Это не идет и не продается. Вы меня понимаете?
– Нет.
– Как – нет?
– Так. Не понимаю. Вот когда прочтете, тогда поговорим. Я издала десяток книг, и их до сих пор берут в библиотеках…
Он сыто рассмеялся, будто отрыгнул.
– Пришли другие времена, взошли другие имена…
– И какие, позвольте спросить? Я их почитаю.
– Ну вот Гнилова, например…
– Уж не Раиса ли? – Я боялась расхохотаться ему в лицо.
– Раиса. Наш самый прибыльный автор. Откуда вы ее знаете?
– Она занималась у меня в литобъединении и очень всех потешала.
Язык бы себе откусила. Пришла к чуждым, ненавистным мне людям, да еще поношу их человека.
– Ну, конечно, вы, совковые соцреалисты, ненавидели другую литературу.
– Вы ж меня не читали.
– Это ничего не меняет.
Я в упор посмотрела на него. Ему было прилично за тридцать, лицо его отнюдь не казалось типичным «ново-русским» и не свидетельствовало о глупости. Довольно подвижные черты, яркие карие глаза. Если судить по внешности, он был борец и не дурак. Но если он не дурак, то почему так нарывается на скандал? Что же, он позабыл, что я пришла от Виктора? Я точно знала, что Виктор его предупредил, и забыть о предупреждении Нефедов не мог. Против меня ли направлена его агрессия?
Может, я тут вообще пешка, и он ставит на место не меня, а Виктора?
– Знаете, господин Нефедов, не берите на себя роль революционера. Помните, что вы бизнесмен.
Наверное, такие, как вы, насаждали в свое время и соцреализм, чтоб выжить из России хороших писателей, на которых теперь можно нажиться. Да самый плохой из них лучше Демьяна Бедного.
– А вы, значит, не соцреалистка? – усмехается Нефедов.
– Как говорит мой внук, сами такое слово. Плохая литература всегда как-нибудь называется: критический реализм, соцреализм, модернизм, концептуализм, фигизм, мудизм и так далее. А рядом всегда существуют писатели без названия, пусть маленькие.
И когда-нибудь, после всех потрясений, поставят памятник маленькому писателю, вроде меня.
– И за что же? – усмехнулся он с интересом, уже без злобы.
– За то, что мы хотя бы подчинялись правилам русской грамматики и пунктуации. За то, что никак не называли себя и не лизали жопу сочинителям американских комиксов!
– Да вы садитесь, что вы стоите… Ну давайте поговорим, о чем ваш роман…
– Наймите человека. Пусть он прочтет и расскажет вам. В прежних издательствах всегда так поступали, прежде чем заключить договор. Это, кстати, весьма разумно. Только надо найти таких, кто умеет читать, и делать выводы.
– Да ладно вам, вы же знаете, что договор я подпишу.
– Мне важнее книга, чем договор и деньги.
– А уж это как получится. Думаю, деньги вам тоже не помешают.
– О нет.
– Лялечка, зайди сюда!
Господи, ее и зовут Лялечкой!
– Детка, притарань нам кофе… А вот это пусть Мила приготовит… – И сует ей какие-то бумаги.
Скоро Лялечка вносит кофе, и за кофе Нефедов вдруг начинает меня пытать.
– Значит, вы давно знаете Гнилову?
– Да.
– И не любите ее?
Ну уж нет, второй раз я не попадусь на тот же крючок. Не буду ж я рассказывать ему, что Гнилову никто не любит.
– Что значит не люблю? Мне просто всегда было неинтересно то, что она пишет. Мы разные – вот и все.
– В чем я с вами абсолютно согласен, – вдруг говорит он. – Она как-то так странно пишет. Кажется, что она очень много знает и образованная, но…
– Так бы писал телеграфист Ять, если б умел писать.
– А кто такой телеграфист Ять?
Приехали. Вот какие у нас теперь редакторы!
– Это такой человек, который очень ученый.
И хочет, чтоб все это знали. Из Чехова. Лучше прочтите «Свадьбу», потому что то, что я вам сказала, – бледная тень телеграфиста Ятя, очень умного.
Он молчит и обдумывает другой вопрос. Наконец задает его:
– А Виктор Аполлоныч – он ваш друг?
– Нет, я служу у него.
– А вы читали, что он пишет?
Нефедов смотрит мне в лицо, явно провоцируя на правду или заведомую ложь. Ему хочется поймать меня. Я молчу слишком долго и сама понимаю это. И он понимает.
– У Виктора Аполлоновича хороший литературный вкус, – наконец отвечаю я.
– Но иметь вкус – это одно, а быть писателем – совсем другое.
– Вы правы. И что из того? Он ведь прежде всего книгоиздатель, а уж издатель с хорошим вкусом – находка.
Эк я!
– Действительно, что из того?
В дверь стучат, и в кабинет вплывает Виктор.
Очень вовремя.
