Ничья - Латынина Юлия Леонидовна (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Губернатору Семин объяснял, что половину черных доходов он вынужден отдавать москвичам, а москвичам Семин объяснял, что половину черных доходов он вынужден отдавать губернатору.
А когда «Мелос» рухнул и вынужден был разбираться с обворованными им кредиторами, фирмы Семина впарили Нарымской нефтяной компании иск на все имевшиеся у них долги – и начали банкротить самые вкусные ее части.
Когда из арбитражного суда Семину сообщили, что иск о введении внешнего управления удовлетворен и, стало быть, банку в Нарымской нефтяной компании принадлежат от дохлого осла уши, он как раз сидел в своем офисе. Семин повесил трубку, достал из сейфа коллекционный коньяк и налил его в хрустальную рюмку восемнадцатого века. Он подошел к зеркалу и чокнулся рюмкой со своим отражением в зеркале. И выпил коньяк.
Потом Виктор Семин сел обратно в кресло и, подумав, набрал номер Елены. Вместо Елены был автоответчик.
– Это Семин, – сказал Виктор, – заедь ко мне. Через час.
Однако Елена не заехала ни через час, ни через два. Вечером в десять часов Семин купил букет и приехал домой к Елене, однако на звонок в дверь никто не отозвался. Семин даже постучал в дверь ногой. Тогда открылась вторая дверь, напротив квартиры Лены, и старуха соседка сказала:
– А Елены Сергеевны нет вторую неделю.
Семин внутренне подосадовал, потому что ему казалось невероятным, чтобы Елены не было на месте.
– А где она?
– А кто ее знает.
Вечером Семин поехал в «Капитолий». Неприятное чувство неудачи ушло, загналось куда-то вглубь, и Семин улыбался, принимая поздравления с выигранным иском. Вокруг него суетились два зама губернатора и глава какой-то местной администрации.
Они сели за столик ужинать, и ужин оказался очень веселый, не пьяный, а именно веселый, с шампанским и шутками, а потом один из замов губернатора наклонился к Семину и совершенно незвначай спросил его:
– А кстати, это правда, что Елена Сергеевна теперь живет у Вырубова?
Семин почувствовал, как что-то тупое ударило его в грудь.
Прошла неделя, другая, – Елена понемногу оправлялась от простуды. Вырубов улетел куда-то на несколько дней, потом прилетел обратно, но пропадал в городе, возвращаясь домой к двум-трем часам ночи.
С визгом распахивались ворота дачи, машина Вырубова ныряла в подземный гараж, а джип сопровождения оставался снаружи, и полупустой дом внезапно становился жилым, наполняясь голосами, топотом ног и человеческим запахом.
С далекого расстояния – в офисе, на официальном мероприятии, – Вырубова можно было принять за бизнесмена. Теперь, вблизи, было очень хорошо видно, что Вырубов именно бандит – не по жестокости ухваток, не по манерам, – а именно по образу жизни. Семин всегда ходил окруженный телохранителями, и Вырубов ходил в окружении крепких парней. Но у Семина были служащие, а у Вырубова – «друзья». Телохранители Семина сидели в отдалении, как верные псы: друзья Вырубова садились с ним за один длинный стол, и в ресторане, и дома.
На участке было выстроено два одинаковых дома: в одном жил сам Вырубов, в другом водились вот эти крепкие ребята. По утрам они бегали и обливались водой, днем они часто играли в хоккей на разгороженной площадке. Это был немного странный хоккей, без особых правил, – в нем разрешалось не только забивать шайбы, но и бить противника, и иногда бывало, что кого-то калечили. Малюта тоже часто играл в хоккей.
Поначалу Елена ужасно боялась свиты Вырубова. Она слишком хорошо помнила ненастное мартовское утро и молчаливую стену боевиков вокруг их дома, безглазую и безликую, с распахнутыми дверцами черных «лендкрузеров» и бритыми головами, уткнутыми в кожаные куртки. Все они раньше казались Елене какой-то неведомой породой людей, и людей ли? Елена читала где-то, что, по тибетским поверьям, ведьма может зародиться из темного провала леса, неверно легшей тени, которую боятся путники, один за другим проходящие по дороге. Этот-то совокупный людской страх и наделяет неверно легшую тень душой, и такой одушевленной тенью окраин и представлялись ей боевики Малюты.
Теперь из этой грозной толпы начали выступать отдельные лица – и лица это были вполне обыденные и человеческие. Всех, кто появлялся в доме, можно было условно разделить на два вида – ближние подручные Малюты, приближенные к нему бизнесмены – и собственно быки, охранники, та серая масса, которая когда-то так напугала Елену.
Ближнее окружение во всем старалось подражать Малюте. Он предпочитал полуспортивную одежду, мягкие кашемировые свитера и свободные брюки – и они носили мягкие свитера и свободные брюки. Он стригся не очень коротко, оставляя надо лбом косую челку и пряча смешно оттопыренные уши за прядями жестких каштановых волос – и они стриглись так, чтоб закрывало уши. У него в ванной на полочке всегда стоял дешевый «Харли-Дэвидсон», – и от них пахло тем же одеколоном.
Единственным исключением из правила был Иван Пырьев, или Пырей – главный финансист Малюты. Обыкновенно он появлялся в доме в прикиде, позаимствованном из гангстерских фильмов тридцатых годов – до блеска начищенные ботинки, безупречный костюм с поддетой под него накрахмаленной рубашкой, и галстук за двести долларов. Елена так никогда и не могла установить статус Пырьева – то ли он был коммерсантом, нахватавшимся бандитских понятий, то ли, наоборот, бандитом, раньше других ушедшим в бизнес. Скорее всего, первое – в обращении Пырьева с Малютой чувствовалась легкая скованность и подобострастность, не свойственная прочим парням с окраин. Когда Пырей глядел на нее, Елене всегда казалось, что у нее на блузке не застегнуты пуговицы.
Легче всего Елене было с человеком, которого звали Миша-кимоно и коттедж которого стоял в поселке напротив коттеджа Малюты. Миша-кимоно был у Малюты чем-то вроде начальника службы безопасности. Ему приписывались самые дерзкие из тактических комбинаций Малюты, о жестокости его ходили легенды, но внешне он не производил пугающего впечатления. Миша-кимоно был невысокий и расплывшийся, как пончик, и он смешно не выговаривал букву "р". Миша-кимоно часто появлялся в доме рано утром, когда Малюта еще спал или качался, и тогда Елена варила Мише любимый им ароматный кофе, а Миша, скаля желтые зубки, смешил ее жутковатыми байками. Однажды Миша выглянул в окно и увидел, что во двор въезжает машина Пырьева. Тогда он заметил:
– Кстати, держись от Пырея подальше.
– Почему?
– Во-первых, он стал много пить. А Сергей Павлович не любит пьяных.
– А во-вторых?
– У Пырея крыша дымится, когда он выпьет.
Елена днями ходила по огромному дому. От тщательной уборки дом казался пустым и нежилым, как душа его хозяина. Елена сама себе казалось маленькой девочкой, похищенной драконом.
Дракон умел оборачиваться человеком. По утрам он сидел в столовой, пил апельсиновый сок и листал свежие газеты, у него были умные серые глаза. Но в этих глазах светился отблеск адского пламени, и Елена знала, что дракон уже сожрал не меньше тринадцати человек.
Интересно, бывало ли так, чтобы похищенная принцесса влюбилась в дракона? В любом случае драконы не влюблялись в принцесс. Они принадлежали к разным биологическим родам.
Во вторник ночью Елену разбудили веселые голоса и смех. Она проснулась и выглянула в окно. Во дворе стояли два «мерса» – внедорожника и длинный, как лист осоки, «БМВ», дверцы машин были распахнуты, и вокруг «БМВ» по неглубокому весеннему снегу с хохотом бегали две девушки в коротких юбках, уворачиваясь от разгоряченных мужиков.
Потом из внедорожника выскочил Пырей и тоже стал выволакивать за собой девушку. Пырей был, видимо, пьян, он поскользнулся и свалился в снег, а девушка захохотала и села на него верхом. По двору бил луч мощного прожектора, и в этом луче Елена хорошо видела фигуру Малюты: он стоял в легкой кожаной куртке, опершись на капот «БМВ», и был как будто совершенно безучастен к балагану вокруг. На мгновение Елене показалось, что темная и одинокая фигура во дворе ищет взглядом ее окно, но потом одна из девочек, бегавших вокруг «БМВ», с визгом обвернулась вокруг Малюты, и Малюта тоже расхохотался, поднял девочку легко, как пушинку, и потащил ее в дом. Ничего человеческого не было в его хохоте: так визжит кот перед случкой.