Вне закона - Перри Энн (первая книга TXT) 📗
— Джон, ответь мне! Ты здесь?
Кругом стояла тишина, если не считать ветра.
Стремглав сбежав по ступенькам, Эйхо схватила с вешалки дождевик с капюшоном и выскочила из дома.
Электрический фонарик бросал яркий луч света на добрую сотню ярдов. Она дрожала от холода, едва держась на ногах от порывов ветра, налетавшего со скоростью более пятидесяти узлов. За завываниями ветра девушка слышала раскаты грома. Страх пробирал до костей. Все потому, что она понимала — придется оставить за спиной дом, дававший какую-никакую, а защиту, и обратиться лицом к морю, туда, где видела Рэнсома в последний раз.
Низко опустив голову, защищая лицо рукой, добралась Эйхо до стены из валунов. В свете фонарика бьющиеся о них волны наводили ужас. Эйхо стиснула зубы. В памяти всплыло, как ясным тихим днем на джерсийском пляже ее схватило и потащило невесть куда, как рвануло назад и перевернуло вверх тормашками, едва не утопив в напичканном песком подстилающем течении.
Однако она продолжала шагать. Взобралась на стену и свесилась вниз, глядя на чудовищные волны. Холод стоял лютый. Несмотря на капюшон и плащ, Эйхо вымокла до нитки и дрожала так сильно, что, перебираясь по валунам, боялась выронить из рук фонарик. Она высматривала внизу расщелины, куда он мог упасть, как только волна медленно откатывала назад.
Вот что-то… что-то живое, вроде зверька, попавшего в брошенный пластиковый пакет. Но… нет! Эйхо вдруг поняла, что луч фонарика осветил… лицо. А пластик вовсе не пластик, а белая сорочка Рэнсома. Тот лежал, раскинувшись, на спине в нескольких шагах от нее, оцепеневший, но в сознании. Ресницы его задрожали, когда свет упал налицо.
Эйхо сползла с валуна, отыскала опору, просунула руки ему под мышки и потащила.
Одна нога Рэнсома, подвернувшись, застряла между камней. Эйхо не знала, сломана нога или нет — все силы уходили на то, чтобы как-то эту ногу высвободить. Она торопилась, силы убывали быстро. Приходилось сражаться и с ним, и с бурей. Да еще не отпускало чувство, будто за спиной пока еще далеко в море, но постепенно подбирается все ближе нечто такое громадное по своей темной силе, что способно обоих затянуть в чудовищный провал, как опрокинувшийся дом.
— Ну же!
Эйхо наконец высвободила его и яростно подтолкнула к верхушке каменной стены. Фонарик выпал-таки из руки, но это уже не имело значения. Кругом полыхали молнии, а темная масса моря шла прямо на них. Эйхо не осмеливалась смотреть назад.
Что бы ни случилось с ногой, Рэнсом мог двигаться. Они брели к дому, подхлестываемые ветром, когда грозная волна обрушилась на стену, перемахнула через валуны, протащила обессиленных людей шагов на тридцать и только тогда угомонилась.
Когда Эйхо вновь разглядела лицо Рэнсома под озаряемым сполохами небом, оно было синим, но глаза — открытыми. Он силился что-то сказать ей непослушными губами.
— Что?
В паузах между содроганиями и всхлипываниями Рэнсом сумел произнести:
— Я н-н-не с-стою эт-того, п-поймите.
Горячий душ, сухая одежда. Суп и кофе, когда они вновь увиделись на кухне. Усадив Рэнсома на табуретку, Эйхо заглянула ему в глаза, отыскивая следы сотрясения, потом обследовала порез на лбу размером с большой палец и достаточно глубокий, чтобы остался шрам. Она квалифицированно обработала рану. Рэнсом прихлебывал кофе, держа кружку в твердых руках, и достаточно резво следил за каждым движением, чтобы избавить Эйхо от всяческих волнений по поводу возможного сотрясения мозга.
— Где вы научились этому? — спросил он, касаясь жгута на ране.
— Я росла сорванцом и часто дралась. Родители не всегда оказывались рядом, вот и приходилось себя латать.
Он вопрошающе коснулся указательным пальцем шрамика у нее под подбородком.
— Уличный хоккей, — пояснила Эйхо. — А этот… — Она подняла мешковатый рыбацкий свитер так, чтобы виден был шрам побольше прямо под грудью. — В палочки играли. Я через пожарный кран кувыркнулась.
— К счастью… с вашим чудесным лицом ничего не случилось.
— Благодарить нужно Бога. — Эйхо сложила аптечку и, разлив по большим тарелкам креветочный суп, уселась, широко расставив ноги, на соседнюю табуретку. — Мне надо бы коленки осмотреть, — произнесла она будто в раздумье. И прежде чем опустить ложку в свою тарелку, сказала: — Вам обязательно надо поесть.
— Может быть, немного погодя. — Рэнсом откупорил бутылку бренди и налил себе немного в кофе.
Эйхо, склонив голову, беззвучно прочла молитву, перекрестилась. И жадно принялась за суп.
— И Бога нужно благодарить за то, что спас нам жизнь.
— Я там, на камнях, больше никого не видел. Только вас.
Эйхо потянулась за коробочкой, где лежали щипцы для устриц.
— Вам неудобно со мной?
— Что вы имеете в виду, Мэри Кэтрин?
— Когда я о Боге говорю.
— Я нахожу это… подкупающим.
— Но вы в него не верите. Или верите?
Рэнсом помял болевшее плечо.
— Я верю в двух божеств. В божество творящее и в божество разрушающее. У вас хороший аппетит, Мэри Кэтрин.
— Почти не ела ничего. Я не люблю есть одна по ночам.
— Простите меня за… столь долгое отсутствие.
Эйхо задумчиво посмотрела на него.
— Теперь у вас все будет хорошо?
Он выпрямился, соскользнул с табуретки, встал у нее за спиной и легко накрыл ладонью затылок.
— Думаю, вопрос в том… после вашего сегодняшнего приключения… будет ли у вас все хорошо… со мной.
— Джон, вы пытались убить себя?
— Не уверен. Только не помню, о чем думал, находясь там. И еще я не уверен, что способен объяснить, каким образом оказался голым на полу душевой, растертый до того, что порозовел как вареный рак.
Эйхо опустила ложку.
— Послушайте, я разрезала одежду ножницами и затолкала вас под душ. Ну и слегка растерла, чтоб восстановить кровообращение. Ничего личного. Мне показалось, лучше это проделать, чем нет. Одежду я вам оставила, а потом поднялась наверх и сама душ приняла.
— Вы, наверное, окоченели почти как я. Но сначала помогли мне… И в самом деле твердый орешек.
— Вы были на холоде больше меня. Насколько, я не знала. Зато понимала, что переохлаждение способно убить вас в считанные минуты. А все симптомы были налицо.
Эйхо снова принялась есть, взяв ложку в левую руку, поскольку чувствовала, что правая вот-вот онемеет — та уже около часа отказывалась повиноваться.
Одежду с Рэнсома девушка срезала потому, что хотела увидеть его нагим. Не из-за похотливости. Она была напугана и сердита, желала отдалить себя от его чреватого смертью недомыслия и жесткой реальности той силы, что толкнула Рэнсома в одной сорочке и босым замерзнуть или утонуть среди скал. Голый и полубезумный — такой Рэнсом в ее сознании сильно утратил свою значимость. Сидевший на полу душевой и вздрагивавший от льющейся на него горячей воды, он был для нее подобием безымянного субъекта в классе жизни, который можно рассматривать объективно, без надлежащих эмоциональных затрат. Это дало ей время на осмысление ситуации. И на решение. Если то было всего лишь творческое бессилие, она готова помочь. В противном же случае вполне может оказаться на борту парома, отходящего от острова с восходом солнца.
— Мэри Кэтрин?
— Да?
— Мне не доводилось любить женщину. Ни одну. Никогда. Но, может быть, я влюблен в вас.
Ну, это чересчур банально, подумалось ей, чтобы отнестись к его словам серьезно. Комплимент, который, как ему казалось, он задолжал. Но и не сказать, чтобы мягкий нажим его ладони на затылок был ей неприятен. Он успокаивал, а у нее болела голова.
Эйхо оглянулась на Рэнсома:
— У вас, наверное, биполярное расстройство, так ведь?
Диагноз не удивил его.
— Это термин медицинский. Наверное, все художники в той или иной форме этому подвержены. Взлетающий под облака или задыхающийся в глубинах, слишком подавленный и жалеющий себя, чтобы задышать полной грудью.
Эйхо позволила удерживать ее взглядом. Он медленно скользил пальцами по линии лица к подбородку. Она чувствовала это, хорошо чувствовала. Может, это позволит найти выход. Его манера не моргать очень часто будто гипнотизировала. Она отступила, освобождаясь от его руки.
