Бриллианты на пять минут - Соболева Лариса Павловна (версия книг .TXT) 📗
Меня интересовала эта дама. Что же она за человек? Поскольку Никодим Спиридонович не связывался со мной, а желание узнать истинного виновника теперь уже четырех смертей было огромным, я посвящал свободные минуты попыткам разгадать загадку. Я чувствовал, что баронесса связана с трагическими событиями, но какова ее роль – не находил ответа. Либо она была сообщницей в грязном деле, либо жертвой (то есть, возможно, ее кто-то использовал). Я наблюдал за нею и ее окружением, стараясь замечать малейшие подробности. Двое молодых людей решительно мне не нравились – князь Белозерский и штабной офицер Юрий Васильевич Сосницкий. Оба отличались спесивостью, оба постоянно нуждались в деньгах, оба соперничали за благосклонность баронессы. На обоих пало мое подозрение. Однако баронесса не отдавала никому из них предпочтения, во всяком случае на людях. Разве что я пользовался ее особой благосклонностью, но то, что выделяла меня среди прочих, не очень-то волновало. Изредка Сосницкий занимал у меня деньги, и я давал ему ссуды, желая расположить к себе и надеясь, что он как-нибудь проболтается. Просила денег и Агнесса Федотовна, обещая вернуть через две недели, когда барон получит перевод. Я не дал, сказав, что не одалживаю денег красивым женщинам. Она рассердилась, но на следующий день простила меня.
Однажды я нанес визит одной даме, славившейся либеральными взглядами. Славился и ее салон, где можно было встретить разнообразных людей – от поэтов и музыкантов до подозрительных субъектов. На мое счастье, там оказалась княгиня Белозерская – бабка Мари и Дмитрия по отцовской линии. Поговаривали, будто бы ей лет сто, однако живости в ней наблюдалось завидно много, а картежница она была, каких свет не видывал. Я попросил знакомого представить меня ей. Кто как не она расскажет мне о Мари?
– Наслышана, наслышана… – сказала она одобрительно, протянув руку для поцелуя. – Примите мою благодарность, сударь, ведь это вы спасли Машу от всенародного позора, увезли ее. В свете говорят, у вас баснословное состояние…
– У нас принято говорить – капитал, – улыбнулся я. – И свет на сей раз прав, у меня фабрики, заводы, рудники на Урале.
– Женаты?
– Нет, ваше сиятельство.
– Э, так вы завидный жених! Глядите, чтоб вас не окрутили недостойные люди, а таких нынче развелось множество и среди знати. Садитесь, сударь, подле меня. А не сыграть ли нам партию в карты?
– Извольте, с удовольствием, – ответил я, садясь напротив нее.
Нам принесли карты, пододвинули столик. Некий молодой поэт, собрав вокруг себя небольшую толпу, завывал стихами и размахивал руками, будто отбивался от невидимого неприятеля. Я тасовал карты.
– В какую игру предпочитаете играть, ваше сиятельство? – поинтересовался я у старой княгини.
– В азартную, разумеется. В гальбик. И на деньги! О, как несносно он читает! Эти юнцы вообразили, что пишут лучше Пушкина. Пф! Хе-хе!
Я старательно проиграл партию, княгиня захотела сыграть еще. Схватила карты, перетасовала, а я невзначай позволил себе поинтересоваться, как здоровье Марии Павловны.
– Худо, друг мой, – ответила она, не придавая значения моему вопросу. – Взаперти сидит, плачет. Сама виновата. Натворила. Ах, какой скандал изобрела!
– Простите, ваше сиятельство, – осторожно проговорил я, – но, думаю, все скоро забудут о сем скандале, едва появится новый. А он появится.
– Ошибаетесь, сударь, – пронзила меня бусинами глаз княгиня. – Такое не забывается. Маша показала верх бесстыдства. Кидаться на шею арестанту… преступнику! Это недостойно. Князь употребляет все свое влияние, чтобы замять скандал. Ну, положим, судейские простят ей пистолет… а вот свет… не простит. Ей теперь на люди не выйти до конца дней.
– Вам не кажется, что свет слишком жестоко обходится с нею? Это пошло – в наш век так поступать.
– Отчего же? Без общественного порицания дурным поступкам никак нельзя. Законы света не глупцами придуманы, а честь – это великое изобретение! Человек обязан беречь ее, ибо, ежели он порочит свою честь, страдают его близкие, их ведь тоже накажут презрением. Так вот именно, неся ответственность за честь семьи, не желая причинить ей неудобства, следует быть осмотрительным в своих решениях, поступках и словах. Не о себе следует думать, а о тех, кому принесешь страдания. Что же тут пошлого?
В общем-то, княгиня была права. Кстати, не только знать блюла свои порядки, среди крестьян и мещан существовали те же правила и принципы, та же строгость.
– Простите, ваше сиятельство, вы не ту карту положили, – сказал я, заметив, что она намеренно обманывает меня.
– Право, я не нарочно, – не смутилась она, забирая карту и кладя другую.
– Что же ждет Марию Павловну? – допытывался я.
– Князь человек строгий – он добивается ее согласия принять постриг, как встарь.
– Да это же варварство! – не удержался я от возмущения. – Все равно, что в могилу живьем положить.
– Так ведь и она не хочет, противоречит отцу. Да никуда не денется!
– И что, нет никакого другого способа восстановить ее доброе имя?
– Отчего же, есть. Замуж выйти. Да только кто ж ее возьмет после такого скандала? Было б приданое солидное, тогда… Э, сударь! Вы не ту карту положили!
– Простите, я не нарочно, – соврал я. – А вам не жаль Марии Павловны?
– За все нужно держать ответ, друг мой. В мое время наказывали куда страшней. Из дому выгоняли без всяких средств. И согласия не спрашивали, когда в монашки определяли.
– А не устроите ли мне встречу с князем? Он меня не принимает.
– За Мари хлопотать удумали? Пустое. Князь не послушает вас, он никого не слушает. Но коль желаете, я поспособствую вам. О! Я выиграла! Еще партию?
Я согласился, играл без желания, проиграл пятнадцать рублей. А думал о Мари – еще об одной загубленной судьбе.
Наутро сам поехал к Спиридону Никодимовичу.
– Сделайте же что-нибудь! – взывал я к нему. – Так же нельзя! Погибли люди, а убийца до сих пор не найден.
– Сядьте, сядьте, – кисло предложил он. – Вовремя приехали – я уже хотел послать за вами. Вы часто бываете у баронессы фон Раух?
– Разумеется, часто. Я вел наблюдения за ее окружением.
– Похвально, – недовольно покривился он, не поинтересовавшись результатами моих наблюдений. – Не представите ли меня ей? В знатные дома просто так не проникнуть, а мне хотелось бы непринужденности. Не вызывать же благородную даму в нашу канцелярию, какая уж тут непринужденность! А с вами мое появление в ее доме будет уместно и непринужденно. И хорошо бы попасть в день приема.
– Да хоть сегодня, – сказал я. – А как мне вас представить?
– Как есть, так и говорите. А что баронесса, не просила ли у вас денег?
– Просила. К злополучному колье она желает заказать серьги. Я не сумасшедший – отдавать даме двадцать пять тыщ…
– А вы дайте. Коль не жаль.
– Боюсь, не отдаст.
– Ну, не давайте. А то бы взяли расписочку… Это весьма приятно – поставить обольстительную даму в зависимость. Глядишь, и она уж смотрит благосклонно, сахарно улыбается, дает повод… Ух, Влас Евграфович, в молодости я со многими женщинами… кх, ммм…
Признаюсь, он меня раздражал недосказанностью. Разумеется, не по поводу женщин в его молодости. Но, предположив, что Никодим Спиридонович что-то замыслил и что, может быть, дело сдвинется с мертвой точки, я решил во всем ему помогать и заехал за ним вечером.
У Агнессы Федотовны гостей было немного – человек пять. В общем, те, кто обычно бывал, и среди них Сосницкий и Белозерский. Барон фон Раух отвратительно музицировал, стуча ногтями по клавишам, благо хоть тихо. Новое лицо вызвало неподдельный интерес, так как всем стало любопытно, из-за чего же застрелился граф Свешников и виновен ли он в убийствах. Один Белозерский не проявил интереса – наверняка из-за сестры, но Никодим Спиридонович ни разу не упомянул ее имя.
– Я понимаю ваш интерес к данному делу, – говорил он. – Граф Свешников для многих остался загадкой. Но открою один секрет. Он не убивал семью ювелира. К сожалению, мы слишком поздно узнали об этом и не смогли предотвратить его смерть.
