Заколдованный конь - Стюарт Мэри (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
«Привет, доброе утро, мистер Элиот. Вы еще не уехали?»
«Слишком рано для меня. Последние фургоны отъехали около пяти, я их даже не слышал».
«Вы, наверное, очень крепко спите, – сказал Тим жизнерадостно. – В деревне, должно быть, очень шумно, неужели это Вам не мешало?»
«Нет, спасибо. У меня была прекрасная ночь, намного лучше, чем я ожидал».
Я быстро отправила Тима за булочками и попросила Льюиса выбирать слова, потому что мальчик все знает. Пришлось ему сказать, потому что он все видел.
«Теряю квалификацию, – сказал он жизнерадостно. – Ну и что он знает?»
«Только кто ты. Он считает, что это тайное коммерческое задание для места твоей основной работы. Можно я скажу ему, что ты велел мне быть в контакте с цирком?»
«Почему бы и нет? Скажи, что фирме нужно больше деталей о смерти Денвера, а я попозже, возможно, опять появлюсь. Это, в конце концов, чистая правда. Все остальные вопросы – ко мне. А сейчас я уезжаю». И он кивнул в сторону желтовато-коричневого Вольво, облезлого, но все равно по виду мощного.
«А зачем вам столько еды, ехать ведь недалеко?.. Перестань на меня так смотреть, моя хорошая».
«Почему? Имею право! А далеко до Хохенвальда? Сколько вообще цирк проезжает в день?»
«Тридцать-сорок миль. До Хохенвальда пятьдесят километров, у вас будет приятное путешествие по красивой местности. Позавтракайте в Линденбауме и наслаждайтесь жизнью».
Когда Тим выскочил из магазина с руками, полными пакетов, мистер Элиот подробно объяснял мне путь, рисовал карту на старом конверте. Адрес на нем: Lee Elliott, Esq., с/о Kalkenbrunner Fertilizer Company, Meerstrasse, Vienna. Потом он попрощался, передал привет Аннализе, и мы уехали.
Первый раз после встречи на веранде мы с Тимом могли поговорить свободно. Завтрак в гостинице был общественным мероприятием, к тому же преданные официантки следили за каждым движением Тима. Отличная дорога, полная идиллия, солнце отбрасывало голубые тени, а обочины заросли жимолостью и белым вьюнком.
Я начала объяснять Тиму, что мне велел Льюис.
«Он хочет, чтобы я выступала как ветеринар или просто друг, никаких расспросов и детективной работы… Не играй в Арчи Гудвина! Может, ты и не хочешь принимать участие? Я-то просто счастлива дожидаться Льюиса здесь, да еще и помочь ему, может быть, немного. И я хочу присмотреть застарым конем. Но если ты хочешь уехать…»
Его протесты были беспредельно убедительны и продолжались до тех пор, пока мы не догнали телегу с сеном. Она была огромная, очень высоко и тяжело нагруженная, деревянные колеса скрипели за спинами двух трудолюбивых гнедых лошадей. Дорога узкая, с обеих сторон кусты. Когда мы с большим усилием и трехсантиметровым запасом миновали телегу, Тим сказал:
«Может, ты все-таки сможешь временно посуществовать в моем обществе?»
«Боюсь, что во многих случаях не могу существовать без твоего общества».
Скоро мы въехали в Хохенвальд.
Это – деревня еще меньше Оберхаузена в миле от главной дороги. Несколько домов, церковь, крытая дранкой, у домов – красные черепичные крыши. Крутой каменный мост перекинут через горную речку и приводит весь транспорт прямо на площадь. С юга и запада виноградники и поля, некоторые уже скошены, золото среди зелени. С севера и востока – горы со ступенчатыми валами сосен. Обочины дороги белы от пыли. Очень странно увидеть в совершенно незнакомом месте знакомый шатер, вагончики, и причем в том же самом порядке. Точно будто кто-то перенес.
Мы приехали в полдень. Первое представление назначили на пять, но дети уже толпились у входа. Карлик Элмер разговаривал с ними и заставлял смеяться. Он увидел нас в окне машины, улыбнулся и помахал рукой. Мы сняли комнаты в маленькой гостинице рядом с церковью и скоро после четырех подошли к цирку.
Трава была еще свежей. Шатер странно освещался пробивающимся сквозь полотно ярким солнцем. Рабочие устанавливали последние скамейки, кто-то вешал занавес с большой лестницы. В центральном проходе разговаривали очень серьезные клоуны уже в костюмах, но еще без грима. Льюис, наверное, уже в Вене, может, он приснился мне. Прошедший вечер казался не более реальным, чем почти забытые новости. Аннализа ждала нас и обрадовалась. Она не позвала нас к себе, потому что одевалась и просто выглянула сквозь занавеску на двери. Несмотря на веселость, она выглядела бледноватой, наверное, переезд дался трудно.
«Но вы зайдете потом попить кофе? Вы пойдете на представление?»
«Тим собирается и, думаю, одним разом не ограничится. А я лучше пойду на конюшню. Как там мой пациент?»
«Намного лучше. Почти не хромает. Ест еще немного, но выглядит уже почти хорошо».
«Значит, вы сможете его у себя оставить?»
Я улыбнулась, и она улыбнулась в ответ, но несколько натянуто, и сказала:
«Увидимся позже? Also gut! Если что-нибудь понадобится, приходите в мой вагончик, я его не запираю. Можете кофе сварить или все, что хотите».
Она улыбнулась, на этот раз лучше, и исчезла.
Конюшни ничуть не изменились – тот же запах, те же ряды лошадей… Но солнце светило сквозь полотно, коней готовили к выступлению, пони начали нервничать, покусывать друг друга за шеи и вытягивать длинные хвосты. Липицианец стоял спокойно, опустив голову и расслабив уши, не обращал внимания на суету, очень приземленный и тяжелый, будто высеченный из белого камня. Трудно представить, что скоро на арене он полетит в лучах прожекторов, великолепный в золоте и драгоценностях. Напротив пегий стоял тоже опустив голову, но когда я подошла, он посмотрел на меня и приветственно шевельнул ухом. В соседнем стойле карлик Элмер суетился со сбруей.
«Вернулись к страдальцу? Он поел немного, недостаточно, но скоро поправится, какой бы это ни имело смысл…»
Он поднял разукрашенное седло и с трудом потащил его к белому жеребцу – оно было почти с него величиной, – но я решила, что помощь лучше не предлагать.
Я занялась пегим. Опухоль спала, он не вздрагивал от прикосновения и ставил ногу на землю более уверенно.
«Что значит какой бы это не имело смысл? Они его все-таки не оставят?»
Он пожал плечами:
«Кто знает?»
Началось представление, мимо нас проносились кони, мальчики ковбои и гладиаторы. Белый жеребец с помощью Элмера и Руд и одевал свои праздничные наряды.
Потом карлик подошел ко мне:
«Пойдете смотреть представление?»
«Да нет, я думаю… Этот старик совсем, наверное, не гулял со дня пожара, не был на траве… Пойти походить для него очень здорово, а если еще попастись… Можно я его куда-нибудь отведу? Может, к краю дороги, это не запрещено?»
«Конечно, делайте что хотите, вы знаете, что ему лучше. Но на дорогу не надо, там слишком много пыли. Идите в другую сторону, там за полем – маленький лес, даже не лес, а полоса деревьев метров на двадцать. Там есть ворота и тропинка к маленькому общему горному пастбищу, там хорошая трава. Никто вас не остановит и можно там его оставить. Вы не захотите его стреноживать? Сейчас дам веревку и колышек».
Найти это место оказалось очень легко. В конце поля оказались скрипучие деревянные ворота, мы со старым конем медленно шли по затененной тропинке. Он ставил ногу осторожно, но не хромал и двигался лучше с каждым шагом между сосен. Он поднял голову, зашевелил ушами, первый раз проявил интерес к жизни. Даже я слабыми человеческими органами чувств ощущала богатый аромат летнего вечера. За соснами показалась длинная терраса плоской зелени, кое-где росли невысокие кусты. Кто-то скосил траву, и сено лежало маленькими аккуратными кучками, а между ними поднималась новая свежая и нежная зелень, полная цветов – колокольчиков, тимьяна, а там, где не прошла коса – петрушки и лютиков. Пахло медом. Конь вышел на солнце, опустил голову и приступил к трапезе. Я воткнула колышек в самую середину поляны, отошла в сторону и села на согревшуюся за день землю.
Из-за пояса сосен доносилась цирковая музыка, смягченная расстоянием и от этого необыкновенно нежная. Я лениво наслаждалась последними лучами солнца перед закатом и прекрасным аппетитом пегого. Вся поверхность луга шевелилась от обилия бабочек – коричневых, голубых, бог знает каких, мои тезки Ванессы там тоже были. Они мелькали среди цветов, исчезали, когда складывали крылья, а потом неожиданно вспыхивали. Прыгали и трещали кузнечики. Воздух гудел от пчел, пролетавших мимо к не особенно и маленькому красивому сосновому домику, полному маленьких окошек, как голубятня. Коллективный улей для нескольких пчелиных роев, каждый за своей дверью делает свой мед в восковых гробницах. Надтреснутый колокол церкви пробил шесть. В цирке наступило временное затишье, наверное, выступали клоуны или собаки, потом снова заиграла музыка. Призывно запели серебряные трубы. Старый пегий перестал есть и поднял голову, как боевой конь о пороха. Потом музыка изменилась, стала сладкой и золотой – вальс из Rosenkavalier. Я с удовольствием расслабилась и приготовилась наслаждаться концертом, но что-то странное появилось в поведении моего пациента, и я стала за ним наблюдать.
