Точки пересечения - Черненок Михаил Яковлевич (читать книги онлайн txt) 📗
— О Зоркальцеве какое мнение сложилось?
— Пока — смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович, кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота.
Шахматов посмотрел на часы:
— Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся.
К старинному многоэтажному зданию геологического треста Бирюков подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров, предусмотрительно вышедшего по «неотложному» делу. Убитая горем Татьяна Петровна — по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно уложенными в волнистую прическу каштановыми волосами — казалась осунувшейся, постаревшей. Одета она была в хорошо сшитый серый костюм, ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину блузки.
Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна отвечала на вопросы очень лаконично, а большей частью вообще пожимала худенькими плечами. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее было «совершенно не объяснимым». Ничего не могла сказать она и о прошлом Зоркальцева, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с бирюзой? — по инерции сказала «не знаю», но вдруг задумалась:
— Простите, Гена носил на пальце такой перстень.
— Одиннадцатого июня он не оставил его дома?
— Нет, не оставил.
— Почему ваш муж уволился с завода?
— Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе.
— Конкретно не говорил, что за конфликт?
— Нет, но… незадолго до пожара на даче Гене звонила очень рассерженная грубая женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала вернуть деньги за репетиторство. Кажется, Гена называл ее Людмилой Егоровной…
— Не Харочкина?
— Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано? Гена усмехнулся; «Такая задубелая тупица попалась, что легче медведя научить четырем действиям арифметики».
— Отдал Геннадий Митрофанович деньги?
— Собирался отдать, на самом деле — не знаю.
— Часто муж отлучался на машине из дома?
— Ежедневно ездил к ученикам.
— Обычно ученики ходят к репетиторам.
— Гена не хотел, чтобы у нас в квартире постоянно толклись недоросли. Сам ездил к ним, — Зоркальцева внезапно заплакала и сквозь слезы еле слышно прошептала: — Это я во всем виновата, только я…
— В чем именно ваша вина?
— Не знаю… Я ничего не знаю…
Большего, сколько Бирюков ни старался, он так и не узнал. Когда вернувшийся в кабинет начальник отдела кадров принялся успокаивать плачущую Зоркальцеву, Антон попрощался. В коридоре ему неожиданно встретился вышедший из бухгалтерии бородатый Фарфоров. Вадим Алексеевич смущенно поздоровался и, как будто оправдываясь, показал заполненный бланк командировочного удостоверения:
— Опять улетаю. В Нижневартовск, на неделю. Вы ко мне?..
— Вадим Алексеевич, — сказал Антон, — Леля Кудряшкина заявляет, что никакого перстня вам не показывала.
Фарфоров нервно дернул плечом:
— У меня, разумеется, нет свидетелей, но, если хотите, могу повторить при Кудряшкиной то, что говорил относительно перстня.
— Понятно. О Зоркальцеве нового не слышали?
— Как вам сказать… Разное болтают.
— Что именно?
— Например, будто Зоркальцев безбожно зарабатывал на своих «Жигулях», — Фарфоров тяжело вздохнул. — По соображениям этики не назову фамилии моей сотрудницы, которую Геннадий однажды довез от кинотеатра «Победа» до аэропорта Толмачево и без зазрения совести сорвал с нее десять рублей. Почти в два раза дороже, чем на такси.
— Не постеснялся взять такие деньги даже со знакомой?
— Знакомство было односторонним. Геннадий не знал сотрудницу, а она много раз видела его у нашего треста, когда он подъезжал в «Жигулях» за женой, за Таней. Произошла эта поездка по чистой случайности. Сотрудница торопилась в аэропорт, но будто назло — ни одного такси. Решила «голосовать» частникам. Одна из машин остановилась. За рулем оказался Зоркальцев. Узнав, в чем дело, Геннадий, не моргнув, заявил: «Десять рублей. Дешевле в Толмачево не поеду». Чтобы не опоздать на самолет, сотруднице пришлось раскошелиться… Другой случай был со мною. Нынче в мае я прилетел в Толмачево из Красноярска. Вышел с рюкзаком за плечами из аэровокзала — такси на стоянке нет. Смотрю, подъезжает Зоркальцев в «Жигулях». Я — к нему. Геннадий охотно повез меня, но в пути, сославшись на кончающийся бензин и отсутствие денег, попросил заправить машину. Таким образом, поездка обошлась мне тоже в десять рублей. Тогда я не придал этому значения. Теперь, когда узнал от сотрудницы о ее поездке с Геннадием, думаю, что такой приработок для Зоркальцева был закономерным.
— Не слышали, в районные центры Зоркальцев ездил? — спросил Бирюков Фарфорова. — Хорошо ли он знал проселочные дороги?
— Рассказывал Геннадий, что объездил все близлежащие от Новосибирска районы. Зоркальцев — заядлый грибник. Обычно в августе, когда в вузах начинаются приемные экзамены, Геннадий заканчивал репетиторство и позволял себе отдохнуть в лесу… — Фарфоров виновато посмотрел на Бирюкова. — Простите, спешу на самолет…
Антон протянул руку:
— Всего доброго.
Из геологического треста Бирюков отправился в противоположный конец города, чтобы на овощной базе встретиться с завхозом Евгением Евгеньевичем Харочкиным. Тот оказался лысым худощавым человеком неопределенного возраста. В черном сатиновом халате с оттопыренными лацканами, Евгений Евгеньевич сидел в похожем на тесную кладовую кабинетике и, прикусив кончик языка, увлеченно перебирал накладные. Антон присел на расшатанный стул. Поздоровался. Харочкин молча кивнул в ответ, спрятал накладные в ящик стола и только после этого посмотрел на Бирюкова воспаленными глазами:
— Вы от Генриетты Николаевны по поводу болгарских помидорчиков?..
— Нет, я от Натальи Михайловны по поводу вашей дочери, — в тон ему ответил Бирюков.
На бледном лице Харочкина появилась растерянность:
— Извините… Э-э-это кто — Наталья Михайловна?
— Маковкина — следователь прокуратуры. Я пришел по ее поручению.
Харочкин смущенно зарозовел:
— С прокуратурой не хочу иметь никаких отношений. По всем вопросам, связанным с Анжеликой, обращайтесь к ее мамаше. Она затеяла этот скандальный балаган.
— Мне хотелось бы прежде переговорить с вами.
— Не могу! Не могу! Извините, не мужское дело — ввязываться в гинекологические проблемы.
— Анжелика — ваша дочь… — начал было Антон, но Евгений Евгеньевич испуганно замахал руками:
— Не моя она дочь! Не моя!..
— Чья же?
— Спросите у Людмилы Егоровны! Вы знаете мою супругу, Людмилу Егоровну? Не женщина — тигр! Выбросила фонтан дурости. Ославила в прокуратуре свое чадо ненаглядное, теперь волчицей воет. Нет, нет! Пожалуйста, избавьте меня от греха, решайте вопрос по Анжелике с Людмилой Егоровной. Только с ней! Я маме с дочкой сказал: «Если дело примет широкую огласку, брошу все к чертовой бабушке и уйду, уйду из дома»…
Бирюков с трудом остановил бурное словоизлияние Харочкина. Мало-помалу они разговорились, и Евгений Евгеньевич чуть не со слезами поведал Антону о своей горькой жизни. Началась эта жизнь семнадцать лет назад, когда директор городского рынка, где в ту пору Харочкин работал кассиром, уговорил его, деревенского несмышленого паренька, жениться на несовершеннолетней тихоне — дочери Людочке. Как выяснилось вскоре после пышной свадьбы, «невеста», несмотря на несовершеннолетие, оказалась в «интересном положении», а крутым нравом — похлеще родимого папы, Егора Исаевича, перед которым трепетали не только служащие рынка, но и нахальные клиенты из южных мест. С годами несдержанная Людочка превратилась в неуправляемую Людмилу Егоровну. Она окончательно подмяла робкого мужа под каблук.
— Семнадцать лет страдаю за один необдуманный шаг молодости, — жалобно проговорил Харочкин, заканчивая невеселое повествование. — Чтобы понять, как живу, представьте себя в одной клетке с разъяренным тигром. Представили?.. Вот так! А вы хотите решить со мной вопрос по Анжелике. Увольте! Не могу, не могу… За малейшее неверно сказанное слово Людмила Егоровна разорвет меня на мелкие кусочки.
