Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич (книги полностью TXT) 📗
— Как же! Добрый вечер, Николай Николаевич! — обрадовался Ярцев. — Из Москвы звоните?
— Зачем же… Я тут, в Средневолжске.
— В Плёсе?
— Нет, в «Волжской».
В Плёсе, живописнейшем пригороде Средневолжска, располагалась дача, на которой жило приезжее высокое начальство. Там обычно и останавливался Николай Николаевич Вербицкий. Правда, гостиница «Волжская» самая лучшая в городе, но все же…
— Давно у нас? — полюбопытствовал Глеб.
— Третий день… В командировке… Послушай, Глеб, ты не мог бы навестить старика?
— О чем речь! С удовольствием! В каком вы номере?
— Тридцать втором.
— Буду у вас через пятнадцать минут! — не дал договорить ему Ярцев.
Глеб быстренько переоделся и, досадуя, что опять обрекает Лену на одиночество, черкнул ей записку: «Фери! Приехал Вербицкий, зачем-то вызвал меня в гостиницу. Целую».
«Ничего, — успокаивал себя Глеб, спускаясь к машине, — не обидится. Должна понять. Не кто-нибудь, сам Николай Николаевич!»
По дороге в центр, к «Волжской», Глеб мучительно размышлял, зачем он понадобился Вербицкому. Тот был другом отца. Собственно, дружбы-то особой не замечалось. В своё время Вербицкий занимал должность председателя облисполкома, а Семён Матвеевич работал управляющим облсельхозтехники. Их связывала, насколько понимал Глеб, скорее уж служба. Потом Николай Николаевич перебрался в Москву, стал начальником главка и членом коллегии министерства. Наезжал в Средневолжск редко, последний раз — в прошлом году. Для отца это были счастливые дни: Ярцев-старший мечтал переехать в столицу, надеясь на помощь Николая Николаевича Вербицкого. Тот вроде обещал, но…
«Может, теперь Вербицкий вытащит отца снова хотя бы в область? — подумал Глеб. — Дай-то бог».
Единственно, что смущало Ярцева, почему начальник московского главка остановился не в Плёсе? А вдруг он уже не член коллегии? Тогда…
И все же Глеб волновался, когда постучал в дверь тридцать второго номера гостиницы: он сам втайне надеялся, что знакомство с Николаем Николаевичем может сыграть роль в его, Глеба, судьбе.
— А ты, я смотрю, все такой же добрый молодец! — с улыбкой встретил Глеба столичный гость. — Располагайся.
Глеб сел в кресло, огляделся. Номер «люкс» производил впечатление: толстый ковёр на полу, цветной телевизор, хрустальный графин со стаканом на столе, бар-холодильник. В полуоткрытую дверь была видна солидная деревянная кровать под роскошным покрывалом.
— Тоже вполне, — сказал Вербицкий, словно отвечая на невысказанный вопрос Глеба. — Дачи нынче не в моде. — И, покончив с этим, спросил: — Ну, рассказывай, как живёшь?
— Спасибо, Николай Николаевич, все нормально. Вы знаете, папа…
— Знаю, знаю, — кивнул Вербицкий, — мне Копылов сказал, что он в Ольховке. У тебя в семье, надеюсь, полный порядок?
— Лично я доволен, — на всякий случай улыбнулся Глеб.
— А жена? Лена, кажется? — подмигнул Николай Николаевич.
— Да, Лена. Вы же знаете, она из Кирьянова. Инженер. А я ввёл её в круг интересных людей. Потом у меня самого есть перспектива. На будущий год защищаюсь.
— Кандидат наук — звучит, — благосклонно кивнул Вербицкий.
— Сто семьдесят в месяц.
— Для твоего возраста весьма и весьма.
— И сразу засяду за докторскую. Мой научный руководитель считает, что материала у меня достаточно.
— А идей? — усмехнулся Николай Николаевич.
— Ну, этого добра больше чем достаточно! — прихвастнул Глеб. Впрочем, так же, как и насчёт мнения Старостина о докторской диссертации Ярцева. Но почему бы не покрасоваться перед Вербицким? Для будущего… Ведь если сам себя не похвалишь, от других не дождёшься. Скромность, конечно, украшает, но вот помогает ли?
— Что ж, успеха тебе, — пожелал Николай Николаевич. — Голова у тебя на месте, я всегда говорил.
Глеб слышал это впервые, и от слов Вербицкого сладостно защемило в груди. Авось!
— А вы как? — в свою очередь, спросил Глеб. — Татьяна Яковлевна, Вика?
— Мы с Татьяной Яковлевной стареем. Она, как ты, наверное, знаешь, на пенсии. Я, правда, не думаю. Да и не отпустят. Ну а Вику ты увидишь завтра.
— Как? — вырвалось у Глеба.
— Как говорится, не в службу, а в дружбу — сможешь встретить её? Она едет поездом.
— Конечно! О чем речь! — радостно закивал Ярцев, подумав, что это, вероятно, и есть причина, зачем он понадобился бывшему председателю облисполкома. — Но как же… А Новый год?
— Отпразднуем здесь. Знаешь, Глеб, как она иной раз тоскует по Средневолжску!
— Понятное дело, город детства.
Вербицкий встал, подошёл к бару. Фигура Николая Николаевича была довольно смешной: длинное худое тело, узкие плечи и заметно выдающийся живот, обтянутый шерстяным спортивным костюмом с белой полосой вдоль рукавов — мода пятнадцатилетней давности.
Он достал бутылку минеральной воды, открыл и предложил гостю:
— Будешь?
— Полстаканчика, если можно, — сказал Глеб и, приняв тяжёлый хрустальный стакан, осторожно поинтересовался: — Вика замужем?
Вербицкий отпил пару глотков воды, вздохнул.
— Я и сам не знаю, — как-то виновато улыбнулся он. — Дочь у нас своеобразный человек. Дитя своего времени. Мы вас плохо понимаем. Короче, увидишь, поговоришь сам. Одно гарантирую — прежнюю Вику ты не узнаешь.
Слова Вербицкого заинтересовали Глеба.
Вика… Виктория… Они учились в одной школе, только Глеб — двумя классами старше. Была худая, угловатая, с прямыми чёрными волосами. За её большой рот кто-то назвал девочку Щелкунчиком. Прозвище пристало надолго.
Это теперь Глеб понимал, сколько слез, вероятно, было пролито из-за насмешек сверстников. Но тогда…
Дети жестоки. Не сознавая того, они могут причинять нестерпимую боль и обиду друг другу, которая иной раз не выветривается из души и памяти всю жизнь.
Вику даже не защищало то, что она прекрасно рисовала. Старшеклассники, и те восхищались красочно оформленными стенгазетами, к которым приложила свою руку Вербицкая.
У Глеба с Викой была своя тайна. Когда он учился в десятом классе (она соответственно в восьмом), то получил от дочери предисполкома записку. Невинную по форме, но значительную по смыслу (о, Глеб уже был избалован обожанием девчонок и умел расшифровывать недомолвки!): «Не взялись бы Вы достать пригласительные билеты на концерт учащихся музыкальной школы для меня и моей подруги?»
Во-первых, Вика могла бы обратиться к нему с такой просьбой устно. Во-вторых, билеты не были проблемой. Но главное заключалось в другом. Это была записка к мальчику…
Глеб был избалован, но циником не был. Он передал в запечатанном конверте просимые билеты через посредника, но во время концерта к двум восьмиклассницам не подошёл. А сколько было благодарности, призыва и в то же время смущения во взглядах Вербицкой, которые она бросала на него!
К своей чести (а Ярцев ставил себе это в заслугу), он никому никогда не говорил об этом случае. Даже отцу, который более чем прозрачно намекал сыну, что весьма желал бы дружбы между Глебом и дочерью председателя облисполкома. Сиречь, хотел бы видеть её в своих снохах.
— Папа, — отмахивался Ярцев-младший, — да ты посмотри на неё!
— Что ты понимаешь! У Вики красивые глаза, рот…
— Рот?! — смеялся Глеб. — Ой, умру, ой, держите меня!
Летом, после того концерта, Вербицкие уехали в Москву. С тех пор Глеб не видел Вику. А прошло уже семь лет!
Единственное, что о ней знал Глеб (из разговора отца с Николаем Николаевичем), — Вика училась в художественном институте имени Сурикова в Москве.
— И все-таки в такой праздник уезжать сюда… — Глеб с сомнением покачал головой. — Провинция, она и есть провинция. Тут даже апельсинов или мандаринов не достанешь.
— По мне хоть бы их и век не было, — махнул рукой Николай Николаевич.
— Не понимаю, что на них так бросаются? Ну что может быть лучше хорошей антоновки или семиренки! Я всегда говорю: везём за тридевять земель, с другой, можно сказать, стороны земного шара всякие там бананы, манго, папайю! А своё добро — душистое, ароматное и полезное, да-да, в тыщу раз полезнее! — яблоки, груши и другую прелесть собрать и сохранить не можем! Частник предлагает заготовителям почти бесплатно: берите, пользуйтесь! ан нет! Для своего не хватает транспорта, тары и ещё черт знает чего! Вот, ей-богу, дай мне ананас, так я откажусь от него в пользу крыжовника! — Видя, что Глеб улыбается, Вербицкий прервал свою филиппику. — Ты не согласен?
