Прилив - Бёрлинд Силла (читать книги полностью без сокращений txt, fb2) 📗
— Я не могу.
Оливия перебирала в уме возможные отговорки.
— Почему не можешь? Что случилось?
За долю секунды до разоблачения ей на глаза попалась папка, лежавшая у компьютера. Береговое дело.
— Мне нужно съездить на Нордкостер в выходные.
— На Нордкостер? Что ты там будешь делать?
— Это по учебе, задание.
— Разве ты не можешь поехать в следующие выходные?
— Нет, я… я уже забронировала билет.
— Но ты же можешь…
— А знаешь, что это за задание? Дело об убийстве, в расследовании которого участвовал папа! В восьмидесятых! Правда, удивительно?
— Почему?
— Это ведь то самое дело.
— Он расследовал массу дел.
— Я знаю, но все равно.
После этого разговор длился недолго. Мария, казалось, осознала, что не сможет заставить Оливию поехать в деревню. Она ограничилась вопросом об Элвисе и после ответа тут же повесила трубку.
Оливия зашла на сайт «Шведских железных дорог».
Йелле целый день провел в одиночестве. Продал несколько газет. Сходил в организацию помощи бездомным «Ню Йеменскап» на Каммакаргатан. Дешево подкрепился. Он избегал людей. Как можно реже общался с ними — с Верой и с парой других бездомных; остальных избегал совсем. Йелле вел такую жизнь уже несколько лет. Создал непроницаемый кокон одиночества, оградив себя от мира как физически, так и ментально. Нашел внутреннюю пустоту, в которой стремился существовать. Пустоту, высушенную от прошлого. От всего, что было, и от того, что никогда не повторится. Он страдал от проблем с психикой, ему поставили диагноз. Чтобы сдерживать психозы, Йелле сидел на лекарствах. Чтобы сохранить равновесие. Чтобы выжить — это, по его мнению, было самым важным. Уйти из бодрствования в сон. Свести контакты с миром к минимуму.
И мысли тоже. Мысли о том, кем он был в прошлом. В другой жизни, в другой вселенной, до первого удара молнии. Молнии, которая разрушила нормальное существование, запустила цепную реакцию падений и хаоса, в конце концов приведя к первому психозу и к последовавшему за ним кошмару. Тогда он стал совсем другим человеком. Методично и сознательно разрушал все социальные связи. Чтобы утонуть. Потеряться. Все отпустить.
Формально это случилось шесть лет назад. Для Йелле — гораздо раньше. В его сознании каждый прошедший год стер обычное понимание времени. Он находился в безвременье. Забирал газеты, продавал их, иногда что-то ел, искал более-менее защищенные места для ночевки. Места, где он мог пребывать в покое. Где никто не дрался, не пел, не кричал от кошмаров. Довольно давно Йелле нашел старый деревянный сарай, частично разрушенный, в стороне, на окраине. Там он мог умереть, когда придет время.
И туда направлялся сейчас.
На стене в помещении, почти лишенном отделки, висел экран. Довольно большой. Сегодня 42-дюймовый телевизор можно купить за смешные деньги. Особенно если покупать в местах попроще. Телевизор, который сейчас смотрели двое парней в куртках с капюшонами, как раз был куплен по смешной цене. Один из парней торопливо переключал каналы. Вдруг второй на что-то среагировал:
— Смотри!
Переключавший остановился на канале, где избивали мужчину.
— Твою мать, это же тот мужик из парка! А это наш гребаный фильм с мобильника!
Через пару секунд появилась ведущая и объявила о выпуске нового ток-шоу.
— Только что вы увидели фрагмент одного из широко обсуждаемых фильмов, содержащих насилие, с сайта Trashkick. Скоро поговорим о них подробнее.
Ведущая протянула руку в сторону кулис.
— Известная журналистка, много лет занимающаяся серьезными социальными проблемами: наркотики, эскорт-услуги, торговля людьми… Сейчас она работает над серией статей о насилии в среде молодежи — встречайте, Ева Карлсен!
Вошедшая в студию женщина была одета в черные джинсы, пиджак и белую футболку. С убранными наверх светлыми волосами, на высоких каблуках, подтянутая Карлсен вошла в студию. Ей было около пятидесяти, она хорошо знала свое дело и добивалась успеха без особого напряжения.
Карлсен опустилась в студийное кресло.
— Добро пожаловать. Несколько лет назад вы выпустили яркую серию репортажей об эскорт-услугах в Швеции — так завуалированно часто называют элитную проституцию, — но сегодня вы главным образом занимаетесь насилием в среде молодежи. Так начинается ваша серия статей…
Ведущая взяла газету.
— «Страх — мать зла, а насилие — крик помощи заплутавшего ребенка. Именно страх лежит в основе молодежного насилия, которое мы наблюдаем сегодня. Страх вырасти в обществе, где ты не можешь найти достойное место».
Ведущая положила газету и посмотрела на Еву:
— Хорошо сказано. Ситуация действительно настолько серьезна?
— И да, и нет. Когда я пишу «бессмысленное молодежное насилие», я имею в виду особый вид насилия, производимый конкретными индивидами, в ограниченных масштабах. Дело в том, что не вся молодежь совершает такого рода действия, напротив, это довольно небольшая группа людей.
— Но все-таки все мы были шокированы опубликованными в Интернете фильмами с жестоким избиением бездомных. Кто стоит за этим?
— Травмированные дети, в корне сломленные дети, которые так и не научились состраданию из-за предательства мира взрослых. Теперь они вымещают свою боль на людях, еще более слабых в их глазах, в данном случае на бездомных.
— Какую хрень она несет!!! — не выдержал парень в темно-зеленой куртке.
Его товарищ потянулся за пультом.
— Подожди! Я хочу послушать.
Женщина на экране покачала головой.
— Кто же виноват? — спросила она.
— Все мы, — ответила Карлсен. — Все, кто участвовал в создании общества, где молодые люди оказываются настолько незащищенными, что теряют человеческое лицо.
— Как, по вашему мнению, мы можем исправить ситуацию? Можно ли ее исправить?
— Это вопрос политический, его решение зависит от того, на что общество расходует ресурсы. Я могу только описывать, что происходит, устанавливать причины и выявлять последствия.
— Леденящие кровь фильмы в Интернете?
— В том числе.
Парень нажал кнопку на пульте. Когда он клал пульт на стол, на предплечье у него показалась небольшая татуировка. Две буквы в кругу: «KF».
— Как звали бабу? — спросил второй.
— Карлсен. Нам пора валить в Ошту!
Эта ночь могла быть запечатлена на картине Эдварда Хоппера, [12] если бы он был шведом и находился восточнее Стокгольма в лесу у озера Йерлшён. Эта сцена.
Художник поймал бы свет единственного фонаря, качавшегося на металлическом столбе, запечатлел бы, как мягкий желтый огонек освещает длинную пустынную дорогу, асфальт, пустоту, мрачную зеленую тень леса, а прямо у кромки освещенного островка — одинокую фигуру, мужчину, уставшего, высокого, сгорбившегося, возможно, идущего к свету, а может, от него… живописец остался бы доволен пейзажем.
А может, и нет. Его, вероятно, разочаровала бы модель, которая, неожиданно свернув вбок и исчезнув в лесу, оставила бы живописцу лишь пустынную дорогу.
«Модели» было все равно. Он направлялся к сараю. К частично развалившемуся деревянному убежищу за заброшенным складом. Крыша сарая защищала от дождя, стены — от ветра, пол — от самого лютого холода. Никакого электричества, но зачем оно ему? Он знал, как выглядела обстановка внутри. Собственный внешний вид он забыл несколько лет назад.
Здесь он спал. При удачном раскладе. При неудачном, как сегодня, к нему подкрадывалось нечто. То, чего он так боялся. Не крысы и не тараканы; животные могли красться сколько угодно. Нечто появлялось изнутри. Из давно минувших событий. И с ним он справиться не мог. Не мог раздавить камнем или отпугнуть резкими движениями. Даже крик не помогал. Хотя он пытался, и сегодня тоже, пытался убить это криком, но знал, что попытки тщетны. Человеку прошлое не убить, крича. Даже за час непрерывного крика. Он только портит связки. А покричав, принимает то, что не хочет, потому как оно помогает и разрушает одновременно. Лекарства. Галоперидол и диазепам. Которые убивают то, что крадется, и усмиряют крик. И парализуют очередную частицу достоинства.
