Ученик чародея - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Нынешний праздник по случаю дня рождения Ирмы, устроенный матушкой Альбиной, был, пожалуй, первым, когда девушка согласилась собрать в домике бабушки своих друзей. Их было немного, и первой среди них должна была быть Луиза. Та самая Луиза, чьё вмешательство спасло Круминьша от руки обезумевшего Залиня и отдалило на несколько дней смерть Эджина. И именно сегодня, в этот «день Ирмы», Луиза почему-то изменила старой дружбе — её не было среди гостей.
Словно по уговору, никто из молодёжи не упоминал имени Силса. После его бегства из С. он как бы перестал существовать для молодёжи. Только если кто-нибудь попрекал комсомольцев в недостатке чуткости и влияния на бывшего «перемещённого», возникал горячий опор вокруг фигуры Силса и вокруг всего вопроса о возможности перевоспитания таких, как он. Наиболее суровыми ортодоксами выступали молодые. Их непримиримость противостояла жизненному опыту стариков, подчас получавшему у комсомольцев не в меру суровое наименование гнилого примиренчества. Когда со «стариковского» конца стола раз, другой до молодёжи донеслось имя Силса, Ирма первая демонстративно поднялась и ушла в свою комнату: она ничего не хотела слышать об этом дважды изменнике. За Ирмой последовала вся молодёжь. Тогда старшие принялись свободно обсуждать исчезновение Силса.
С новой силой вспыхнул спор о судьбе Круминьша. Взоры стариков обратились к отцу Шуману. Разве он не был несколько раз у следователя? И без того красное, налитое кровью лицо священника запылало огнём. Была ли тому виной вишнёвка или охватившая Шумана неловкость, сказать трудно.
— Официальные власти, — важно проговорил он и поднял палец так, словно хотел предостеречь слушателей от возражений, — официально высказали официальную версию данного происшествия. Мне как лицу тоже официальному нельзя высказать точку зрения, несогласную с официальной.
Этого было достаточно, чтобы присутствующие поняли: у отца Петериса есть свой взгляд на вещи. Но, возбудив общее любопытство, он сделал вид, будто увлечён пирогом Альбины. Это дало возможность самой Альбине завладеть вниманием. Страсть посплетничать взяла верх над данным следователю обещанием молчать. Она не скрывала, что с молодых лет славилась любовью собирать слухи и распространять их. Её голос, похожий на карканье старой вороны, покрыл все голоса:
— Если бы не я — ни за что бы следователю не докопаться до правды!.. — Несколько мгновений она молча наслаждалась удивлением гостей. — Будь он сто раз следователь, ему бы не усомниться в том, что Круминын был действительно арестован, ежели есть фотография, где это показано. — При этих словах Шуман отставил в сторону рюмку вишнёвой, и приготовленный для закуски большой кусок лососины застыл на вилке по пути к широко открытому рту. А Альбина, подавшись вперёд, чтобы все могли её слышать, продолжала: — Да, да, настоящая фотография: шагает Круминьш, царство ему небесное, и по сторонам двое — милицейский и в цивильном. Ты бы усомнился? — обратилась она к сидевшему напротив неё племяннику — фотографу из артели «Художественное фото». — Хоть ты и столичная штучка и у вас в Риге умник на умнике сидит, а ты мне скажи: фотография — это документ?
— Документ, тётушка Альбина, — согласился фотограф, — но…
— Не перебивай, когда старшие говорят! — Альбина махнула на него рукой. — Ответил и ладно. — Она оглядела слушателей и остановила взгляд на Шумане. — Что вы думаете, отец Петерис?
Шуман не отвечал, глядя перед собою помутневшими глазами.
— И следователь тоже так думал: документ — не дождавшись ответа, продолжала Альбина. — Он мне так и сказал, — не стесняясь, выдумывала она: — «Ежели бы, говорит, я нашёл бы этих людей, то их бы повесили, потому что арест советского человека с неизвестными нам тайными целями — это государственная измена». Так и сказал: «Не правда ли, тётушка Альбина: измена?» Ну, что ж, — тут она подбоченилась и важно протянула: — Так и записали: из-ме-на!..
— Позвольте, — попытался вставить слово племянник-фотограф, — ведь на этой фотографии…
— Разве я уже все сказала? — строго уставилась на него Альбина. — Что значит твоё «позвольте», где тебя учили манерам?
— Позвольте… — в волнении поднявшись с места, настаивал фотограф.
— Когда я закончу, ты и скажешь, что думаешь. Разумеется, когда речь идёт о фотографии, — тебе и карты в руки.
— Конечно, тогда и послушаем, — сказал кто-то. — И отец Петерис скажет своё мнение.
Шуман сидел, выпрямившись, как большой чёрный истукан. Лицо его стало сине-багровым, и казалось, на тугой крахмал воротничка вот-вот прольются розовые складки надувшейся шеи. Но он все молчал, только громче делалось его сопение и взгляд его медленно переходил с одного гостя на другого. Охотнее всего Шуман встал бы из-за стола и ушёл подальше от глупых и неделикатных вопросов. Но он не вставал и не уходил. Он боялся этих людей. Очень часто тот, кто виноват, видит возможность подозрений там, где о них никто и не думает. Таково свойство нечистой совести. Много людей с чистой и нечистой совестью прошло перед отцом Петерисом в исповедальне, и он лучше многих знал это свойство человеческой души. Разговоры прихожан выбили у него из головы все, кроме этой проклятой господом богом фотографии, которую Шуман своими руками подсунул следователю. Теперь Шуман боялся прервать старую болтунью Альбину, как непременно сделал бы, ежели бы его совесть была чиста. Пожалуй, даже ему следовало послушать, что ещё знает Альбина.
— И вот, дорогие вы мои, — оживлённо продолжала та, — гляжу я на фотографию и думаю: да ведь я же видела эту компанию! Они-то меня, конечно, не могли видеть, потому что я была за деревьями, а я их видела. Вот как вас всех сейчас вижу… И вот гляжу я на эту фотографию…
— Матушка Альбина, — заметил кто-то из гостей, — не тяните вы из нас жилы: говорите, что вы видели!
Но Альбина сделала хорошо рассчитанную паузу и таинственно прошипела:
— Гляжу я, думаю: а ведь лица-то у этих вот, что увели Круминьша, — не те.
— То есть, как это не те? — не выдержал Шуман.
— Именно не те.
— Не может быть! — хрипло проговорил Шуман, напрасно пытаясь отодвинуть тяжёлое кресло от, стола, чтобы освободить свой живот и встать.
