Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
…Травкин — маленький, подвижный, улыбчивый, выслушал рассказ Маруськи об инциденте в дежурной части и долго хохотал.
— Ничего смешного, — хмуро сказала Маруська. — Безобразие, больше ничего!
— Это точно, — охотно согласился Травкин. — А ты, Мария Гавриловна, такое выражение слыхала: «Дай ангелу власть — у него рога вырастут»? Власть иметь да-алеко не каждый способен. Один, знаешь, себя не пожалеет, все людям отдаст. Ему власть — для людей, для их же пользы. А другой… По три часа каждый день у зеркала торчать станет — форму примерять да жесты разные придумывать. Ему власть вроде компота, для собственного удовольствия. Аношкин наш из молодых, но крепко вперед прет. Из таких быстро начальники вырастают. Как грибы. Только грибы те — поганки. Однако отвлек я тебя. Ты, я разумею, о Слайковском пришла говорить?
— Кого-нибудь держишь в поле зрения? — спросила Маруська.
— Нет. Сама посуди: серьезных у нас теперь нет, мы всех серьезных с год-два как определили. Осталась шушера разная. Из них на такое никто не пойдет, за это я тебе головой поручусь.
— А как, по-твоему, Родькин? Чем он дышит?
— Родькин? — Участковый почесал лысину. — Это не простой человек. Что у него на душе — понять сложно. Был вор, а там поди разберись.
— Почему… был? — уточнила Маруська.
— А после отсидки он себя скромно вел. Мы его ни в чем таком не замечали. Ты, Мария Гавриловна, не беспокойся. Травкин службу знает, если что — даст знать в ту же секунду! — Травкин замолчал, видно было, что он очень хочет сказать о чем-то, но не решается.
— Смелее, — подбодрила его Маруська. — Мы с тобой не для стенограммы говорим. Что надо — я запомню, что не надо — забуду.
— Ладно, — решился, наконец, Травкин. — Недели две назад шел я после ночного дежурства домой. Днем, часов в двенадцать. Петропавловка уже бабахнула. Иду мимо «Каира», будь он неладен! И вижу, во двор ресторана человек свернул! Ну, свернул и свернул — милиции до этого какое дело? А меня аж пот прошиб! Человек-то этот, можешь себе представить?
— Кто? Не томи! — приказала Маруська.
Травкин обиделся:
— Я же тебе говорил — власть не всем в пользу. Я тебе не докладываю, Мария Гавриловна. Я тебе, ну, считай, сон свой рассказываю, договорились? А то потом ненароком конфуз выйдет — кто будет виноват? Стрелочник. Седой это был.
— Кто? — одними губами спросила Маруська.
— Ну, я так и знал! — Травкин в сердцах хлопнул себя по бедрам. — Загорелась. Глаза так и полыхают, ровно две свечки! Сон это, ясно тебе? Слушай. Седой бежал из лагеря — сводку-ориентировку мы все, слава богу, читали. Розыск на него объявлен. Он жестокий бандит — факт. При побеге хлопнул конвоира — тоже факт. И — потерялся. Факт. Где он? Никто не знает. По старым связям не объявился. В подозрительных местах не появлялся. В городе каждый постовой имеет его фото — никто не докладывал, что видел. А я, выходит, глазастее всех? Сомневаюсь я.
— Ты следом за ним прошел?
— А то, — махнул рукой Травкин. — Сразу же! А его — сном-духом нет! Боюсь, после дежурства с устатку показалось мне. Просто похожий человек, и все. Ты пока товарищу Кондратьеву не докладывай, сделай милость, не срами, а то вдруг — конфуз? Я еще пошурую, пощупаю — тогда и скажем. Лады?
— Лады, — улыбнулась Маруська. На этого человека она вполне могла положиться. На таких, как Травкин, держалась по сути дела вся работа.
После обеда секретарь вручил Коле письмо. «Товарищу начальнику Кондратьеву лично», — стояло на конверте. Обратного адреса не было. Коля вскрыл письмо. Листок из ученической тетради был заполнен нервными, налезающими друг на друга строчками.
«Товарищ начальник, — писала неизвестная женщина, — моя жизнь под угрозой. Я жила с одним человеком, его осудили. А теперь он снова в городе, хотя срок ему еще не кончился. Давайте встретимся, только чтоб никто не видел, иначе мне — труба. И я вам тогда расскажу про все и про товарища Соловьева тоже. Фамилия моя Савельева, я работаю на заводе „Точмехприбор“. Если вам интересно, вы меня найдете».
Коля спрятал конверт с письмом в сейф и посмотрел на часы: до окончания заводской смены оставалось полтора часа. «С нею надо бы поговорить как можно скорее, — подумал Коля. — Странное какое-то письмо. Черт его разберет: вроде бы и придраться не к чему, а осадок остался. Фальшь в нем какая-то, что ли?»
Коля вызвал Маруську и дал ей прочитать послание Савельевой.
— Тут может быть прямая связь с рассказом Травкина. — Маруська все же не удержалась и передала Коле содержание травкинского «сна».
— Седой? — не удивился Коля. — Все может быть. Пока мы гадаем на кофейной гуще. Завод на участке Травкина, если я не ошибаюсь?
Маруська сняла трубку циркулярного телефона.
— Милиция, тринадцать, — сказала она. — Дежурный? Аношкин? Разве ты, мил друг, еще не на губе? Ах, мест нет. Ну, ладно, подождем, пока будут. А это говорит твоя крестная. Кондакова. Простить? Ничего, ты пострадай, а там видно будет. Травкина давай. — Маруська прикрыла ладонью мембрану: — Я тебе говорила про этого Аношкина? Наполеон Полубонапарт, а не дежурный. Алё, Травкин? Кондакова. Ты Савельеву с «Точмехприбора» знаешь? Знает, — повернулась она к Коле.
— Скажи ему, пусть ждет около отделения, мы за ним сейчас заедем, — попросил Коля.
«Форд» поставили неподалеку от проходной. Прогудел гудок, из ворот хлынуло множество людей. У трамвая началась толчея.
— Вот она, — сказал Травкин.
Трамвайные пути пересекала красивая высокая женщина лет тридцати. В руке она несла хозяйственную сумку.
— Давай за ней, только близко не подъезжай, пока не скажу, — приказал Коля шоферу. — Ты откуда ее знаешь? — спросил он у Травкина.
— А она приходила к нам в бригадмил поступать, — сообщил Травкин. — Ко мне лично просилась. Я не взял.
— Почему? — спросила Маруська. — Женщина в милиции, как известно, — большой плюс! Ты допустил ошибку, товарищ Травкин!
— Может быть, — вздохнул Травкин. — Только я подумал: она слишком видная, красивая, что ли. Отвлекать будет.
— Темнишь ты что-то, — улыбнулась Маруська. — А ну говори, как на духу!
