Только не дворецкий - Блейк Николас (читаем книги .TXT) 📗
— Я так и полагал, — сказал отец Браун. — Не важно почему. У меня есть и другое предположение, еще более неуместное.
— То, что она оказалась актрисой, само по себе довольно скандально. Бедный старый пастор, конечно, в отчаянии — ведь теперь актриса и авантюристка опозорит его седины и сведет его в могилу. Старые девы хором вопят. Адмирал признает, что иногда бывал в городском театре, но, по его словам, подобным явлениям не место в наших широтах. У меня, разумеется, нет таких предрассудков. Эта актриса, без сомнения, леди — пусть даже и Темная Леди, как в сонетах; молодой человек в нее безоглядно влюблен; я, как последний сентиментальный глупец, втайне сочувствовал заблудшему юноше, который тайком пробирается в Грэндж через валы и рвы, и представлял эту идиллию в самых пасторальных красках, но тут-то гром и грянул. И вот я, единственный, кто им сопереживал, послан, чтобы возвестить беду.
— Так, — сказал отец Браун, — и что же это за беда?
Доктор почти простонал в ответ:
— Миссис Малтрэверс не просто вдова, она вдова мистера Малтрэверса.
— В самом деле, чудовищное разоблачение, — признал священник.
— А мистер Малтрэверс, — продолжал его ученый друг, — не кто иной, как человек, которого, по всей видимости, убили в этой самой деревне год или два тому назад. Предполагалось, что ему разбил голову кто-то из местных.
— Я помню, вы мне рассказывали, — сказал отец Браун. — Доктор — какой-то доктор — сказал, что смерть наступила от удара дубиной по голове.
Доктор Малборо смущенно нахмурился, помолчал, потом сказал:
— Ворон ворону глаз не выклюет, и врачу негоже кусать врача, даже в состоянии бешенства. Я не хотел бы бросать тень на моего уважаемого предшественника в Поттере-Понде, но я знаю, что вам можно доверить секрет. И строго между нами я скажу, что мой уважаемый предшественник в Поттере-Понде был патентованный идиот и старый невежественный пропойца. Разобраться в деле меня попросил главный констебль графства (ведь в графстве я живу давно, только в деревне недавно) — проверить показания свидетелей, отчеты дознания и так далее. Там все совершенно ясно. Да, Малтрэверса ударили по голове; он был актер и проезжал через это местечко; наверняка в Поттере-Понде считают, что естественный порядок вещей требует бить таких людей по голове. Но тот, кто ударил Малтрэверса по голове, не убил его — описанная травма в худшем случае лишила бы его сознания на несколько часов. Однако недавно я сумел раскопать другие относящиеся к делу факты, и выводы получились довольно мрачные.
Он посидел, хмурясь на проносящийся за окном пейзаж, после чего отрывисто сказал:
— Я еду туда и прошу вашей помощи, потому что предстоит эксгумация. Есть очень сильное подозрение, что дело не обошлось без яда.
— А вот мы и приехали, — жизнерадостно сказал отец Браун. — То есть вы хотите сказать, что отравление несчастного входило в обязанности любящей жены.
— В этих краях больше никто не был с Малтрэверсом по-настоящему связан, — ответил Малборо, когда они вышли на перрон. — Здесь, правда, ошивается один странный тип, его давний дружок, промотавшийся актер; но полиция и местный стряпчий убеждены, что он просто неуравновешенный сплетник с навязчивой идеей о ссоре с каким-то своим врагом из актеров — но не с Малтрэверсом. Бродячее несчастье, я так вам скажу, и наверняка никакого отношения к отравлению не имеет.
Отец Браун выслушал этот рассказ. Но он знал, рассказ — это пустые слова, пока не увидишь его героев. Следующие два-три дня он провел, посещая под разными благовидными предлогами основных действующих лиц драмы. Его первая беседа — с таинственной вдовой — оказалась краткой, но поучительной. Он вынес из нее как минимум два факта: во-первых, миссис Малтрэверс порой высказывала мысли, которые викторианская деревушка могла счесть циничными, и, во-вторых, как многие актрисы, она принадлежала к той же конфессии, что и сам отец Браун.
У него хватало и логики, и здравого смысла, чтобы не выводить из одного этого факта ее непричастность к преступлению. Он хорошо знал, что его единоверцы подарили миру целую плеяду выдающихся отравителей. Но он понимал, что из ее веры следует определенная интеллектуальная свобода, которую здешние пуритане назвали бы распущенностью и которая в этом патриархальном уголке старой доброй Англии казалась опасным вольнодумством. Как бы то ни было, он убедился, что дама способна на многое — как дурное, так и доброе. Ее карие глаза смотрели смело, почти воинственно, а большой насмешливый рот заставлял думать, что каковы бы ни были ее намерения относительно поэтического пасторского сына, укоренились они весьма глубоко.
Между тем сам поэтический пасторский сын, с которым отец Браун, к большому возбуждению всей деревни, побеседовал на скамейке прямо перед «Синим львом», был погружен в глубокую хандру. Харрел Хорнер, сын преподобного Сэмюэля Хорнера, был коренастый молодой человек в светло-сером костюме и бледно-зеленом галстуке, намекавшем на артистические наклонности, примечательный главным образом копной каштановых волос и неизменно кислой физиономией. Однако отец Браун умел заставить людей весьма многословно объяснять, почему они не скажут ему ни единого слова. Когда речь зашла о злостных деревенских сплетнях, молодой человек разразился потоком брани. Он даже добавил кое-какие злостные сплетни от себя. Он ядовито упомянул о якобы имевшем место флирте между пуританкой мисс Карстерс-Кэрью и мистером Карвером, стряпчим. Он даже обвинил служителя правосудия в попытке навязать свое общество миссис Малтрэверс. Но о собственном отце, то ли из вымученной благопристойности и сыновнего благочестия, то ли оттого, что гнев его был слишком силен, он проронил лишь несколько скупых слов.
— Что тут скажешь. Он непрестанно кричит о том, что она прожженная авантюристка, крашеная трактирщица. Я говорю ему, что это не так; вы сами ее видели и знаете, что это не так. Но он видеть ее не хочет. Даже на улице, даже глянуть на нее в окно. Актриса, мол, осквернит его дом и его сан. Если его назвать пуританином, он скажет, что гордится званием пуританина.
— Ваш батюшка, — сказал отец Браун, — может с полным правом требовать уважения к своим взглядам, каковы бы они ни были; я такие взгляды понимаю довольно плохо. Но я согласен, что не в его власти выносить вердикт даме, которую он никогда не видел, и даже взглянуть на нее отказывается, чтобы проверить свои выводы. Это нелогично.
— В этом он непоколебим, — ответил юноша. — На пушечный выстрел к ней не подойдет. Прочие мои театральные пристрастия он тоже, конечно, осуждает.
Отец Браун немедленно воспользовался открывшейся в разговоре лазейкой и выяснил многое из того, что хотел узнать. Пресловутая поэзия, омрачавшая репутацию молодого человека, оказалась почти без исключения поэзией драматической. Он написал несколько стихотворных трагедий, которые удостоились похвал знатоков. Он не был обезумевшим от театра глупцом; собственно, он вообще не был глупцом. У него оказались весьма оригинальные взгляды на то, как ставить Шекспира, и неудивительно, что появление яркой личности в Грэндже вызвало у него упоение и восторг. Доброжелательное внимание священника растопило сердце поттер-пондского бунтаря настолько, что на прощание он даже улыбнулся.
Эта улыбка внезапно убедила отца Брауна, что молодой человек в беде.
Пока он хмурился, его хандру можно было счесть показной; но улыбка почему-то приоткрывала глубины настоящей скорби.
Разговор с деревенским поэтом не давал покоя священнику. Внутренний голос подсказывал, что цветущего молодого человека гложет тоска и эта тоска серьезнее, чем даже заурядная история про заурядных родителей, которые ставят препоны на пути большой любви. Загадка была тем сложнее, что иных явных причин как будто не было. Юноша уже добился успеха на литературном и театральном поприще; его книги расходились довольно бойко. Он не пил и не проматывал семейный капитал. Скандальные попойки в «Синем льве» на поверку ограничивались одной кружкой легкого эля, и с деньгами он, судя по всему, обращался бережливо. Отец Браун сопоставил обширные доходы Харрела с его скромными расходами, сделал осторожный вывод и помрачнел.
