Гонки по вертикали. Ощупью в полдень - Вайнер Аркадий Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Тихонов отложил в сторону заключение экспертизы. Так, ясно. Похоже, что мальчишки здесь ни при чем: у них другие патроны. Если бы еще иметь уверенность, что Муртаза действительно стрелял по птице… Но этого патрона нет, и он безвозвратно потерян. Смешно получается: пока что все, кого мы подозревали, невиновны: Панкова, Казанцев, Муртаза… Кто же преступник? И где он?…

Тихонов сидел за столом, опершись подбородком на сцепленные ладони, смотрел бессмысленно в окно… «Остается минимальная надежда на винтовку. Может быть, удастся найти владельца и начать разматывать от него новую версию. Все старые можно считать исчерпанными. Врач Попов, Лагунов, Козак, Муртаза. Поиски людей, которые могли попасть на лестницу гостиницы, ничего реального не дали. Дальше искать негде. Нет следов. Вернее, не видно их. Следы должны быть, не может быть, чтобы убийца не оставил никаких следов. Ах, если бы можно было поговорить с Таней! Ведь она наверняка незадолго перед смертью уже все знала. Возможно, догадывалась, что ее хотят или могут убить. Или нет? Она не ребенок — наверняка бы заявила. Может быть, один из многих людей, с которыми я разговаривал, десять дней назад брал ее на мушку. А она шла спокойно, не знала. Вот оно: чужая душа — потемки. Не влезешь. Это тебе не Козака шерлокхолмскими фокусами удивлять. Скоро придется поехать к матери Тани и сказать: „Следствие по делу приостановлено из-за нерозыска преступника…“ Зря ты живешь на земле. Ты ничего не созидаешь, ничто не рождается в твоих руках. Ты ешь хлеб за то, что бережешь людей от выползней. Не уберег. Выползней не нашел, не раздавил каблуком. Ушли обратно, скрылись… и снова придут — убьют, разорят, опаскудят. А что делать? Ну не виноват я! Не могу я рассматривать незримое, не могу ощущать бесплотное. Ведь я человек только, и я исчерпал все свои возможности. У меня мозг болит, как будто я выжал его рукой…»

Тихонов потер ладонями лицо, встал, походил по кабинету, подошел к окну, сел на подоконник. Из-под стекла поддувала холодная, тонкая, как лезвие, струйка. Снег, снег. Скорее бы весна, что ли! Тихонов повернул к струе воздуха разгоряченное лицо, закрыл глаза. «Условимся, что преступник попал в круг моего поиска. Проскочить мимо него я мог по двум причинам: абсолютная маскировка, или меня подвела проклятая заданность восприятия, аксиомы несчастные. Надо научиться в работе ничего не воспринимать заранее как неоспоримый, безусловный факт. У всякого факта может быть тьма интересных нюансов. А ведь кто-то же говорил с Таней вечером в понедельник. Во Владыкино ее, совершенно ясно, заманили. Но кто? Каким способом? И, самое главное, — зачем? Нет, стой, стой, снова сбился с мысли.

Начнем сначала. Приехала она из командировки в субботу. Отсюда снова поедем вперед. И каждый факт надо взять на ощупь. Надо выяснить все насчет командировки. Отправлюсь-ка я опять в редакцию».

Беляков встретил Стаса теплее, говорил с ним вроде сочувственно. «Хороший видок у меня, наверное», — подумал Тихонов. На Танином столе было уже пусто, аккуратно вытерта пыль и только под стеклом еще лежала фотография счастливо смеющегося космонавта с надписью «Доброму и умному товарищу, прекрасному человеку…» Беляков перехватил взгляд Стаса, извиняющимся тоном сказал, тяжело вздохнув:

— Ничего не попишешь, жизнь продолжается…

— Да, жизнь продолжается, — кивнул Тихонов. — Но в какой-то миг она остановилась. Нам надо вернуться к нему. Вы сказали мне, что Таня вышла на работу в субботу, двенадцатого, а командировка у нее была по десятое. Откуда это расхождение?

— Разве? — удивился Беляков. — Я, честно говоря, не помню уже. Может быть, мы с ней договорились раньше. Не помню.

— Постарайтесь вспомнить, это важно.

— Вообще-то у нее были отгулы за дежурства, может, она их использовала? Не могу вспомнить, говорила ли она мне…

— Напрягите память, свяжите с какими-то событиями! У вас же должна быть творческая ассоциативная память. Помните, как у Чапека: «О, шея лебедя, о, эта грудь…»

— Не помню, — развел руками Беляков.

— Ладно, — сказал Тихонов. — Мы с вами в прошлый раз смотрели блокнот Аксеновой. Он у вас сохранился?

— Да, я оставил его себе на память.

— Одолжите его мне на несколько дней, — попросил Стас, — я его верну потом.

С видимым сожалением Беляков достал из стола блокнот:

— Только, пожалуйста, верните, не забудьте.

— Хорошо, — сказал Тихонов, листая блокнот.

Все то же самое. И в конце эти непонятные фразы. И фамилия — «А. Ф. Хижняк».

— Вы не знаете, случайно, кто такой Хижняк? — спросил Стас, показывая Белякову запись.

Тот близоруко щурился, долго, внимательно смотрел, полистал страницы в обратном порядке, пожал плечами:

— Тут полно разных фамилий. Она ведь со многими людьми встречалась. Вот здесь еще какие-то: Ли, Дебаремдикер, Синев, Громов…

«Но Хижняк — последняя фамилия. Потом ее убили, — сказал себе Стас. — А может быть, здесь вообще никакой связи нет…»

В бухгалтерии Стас долго рассматривал отчет Аксеновой по командировке, пытаясь вместе с Таней повторить маршрут. Билет на самолет Москва — Ровно, счет за шесть дней проживания в гостинице, железнодорожный билет в купейный вагон.

Восстановим снова. В Ровно Таня прилетела третьего февраля. Счет в гостинице открыт тем же числом. Закрыт девятого. Минуточку, от третьего до девятого — семь дней. Значит, она поселилась в гостинице во второй половине дня и в первой половине уехала — поэтому ей посчитали шесть дней. Поезд от Ровно до Москвы идет около суток. Если она уехала в середине дня девятого, то в середине дня десятого она должна была быть в Москве. А Галя, ее сестра, категорически утверждает, что Таня приехала в пятницу утром, одиннадцатого. Где же еще она была почти целые сутки?

Тихонов взял железнодорожный билет и внимательно посмотрел на свет. На темном квадратике картона были видны еле заметные светлые точки компостерных щипцов…

— Этот билет выдан железнодорожной кассой станции Ровно на скорый поезд номер шестнадцать, который прибыл на наш вокзал десятого февраля в шестнадцать часов двадцать минут. Но в Брянске десятого числа билет был прокомпостирован на сутки. Затем его владелец сел в двадцать три сорок на московский поезд и прибыл в Москву одиннадцатого февраля в восемь часов утра. — Билетный кассир взглянул на отчужденное лицо Тихонова и добавил: — Нет-нет, вы не сомневайтесь, у нас четкий график и перевозки на учете.

— Конечно, конечно, — согласился Тихонов и спросил: — А когда этот скорый прибыл в Брянск?

— Сейчас посмотрим по расписанию, — кассир пробежал карандашом по колонке цифр. — Десятого февраля в девять пятнадцать утра.

— Спасибо…

Тихонов вышел на привокзальную площадь. Часы на башне громыхнули четыре раза. Холодный сырой ветер с Москвы-реки хватал разгоряченное лицо. Тихонов, задумавшись, прошел остановку, вышел на Бородинский мост. Вода в реке не замерзла, коричневая, грязная, подернутая легкими клочками пара, она несла изгрызенные желтые глыбы льда. Тихонов стоял на мосту, облокотившись на перила, на едком, пронизывающем ветру, и смотрел в темную рябую глубину. На мутном, сморщенном зеркале воды он пытался начертить какую-то схему. Потом с остервенением плюнул вниз, как будто река скрывала все, будто она не пускала к истине… Почему Брянск? При чем здесь вообще Брянск? Брянск-то откуда здесь взялся?

Позвонив по телефону в Брянский облспортторг, Тихонов узнал, что эта винтовка в апреле 1965 года была продана городскому клубу ДОСААФ…