Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
– Вы не могли бы описать человека, проявляющего интерес к делам Прокуратуры? – спросил Камалов, чувствуя, что он вышел еще на одного свидетеля, по важности не уступающему Парсегяну.
Девушка вполне толково стала описывать человека, подсевшего к ним в «Лидо», и сразу легко вырисовался Сенатор.
Камалов вспомнил, что у него есть его фотографии, показал их Татьяне, и побледневшая девушка сказала:
– Да, это он.
Прокурор решил и дальше форсировать внезапную удачу и, показав фотографию Салима Хасановича, спросил:
– А этого элегантного джентльмена вы не заметили в тот вечер в ресторане?
Девушка недолго вглядывалась в фотографию, где Миршаб улыбался Наргиз.
– Да, видела. Мужчина в светлой тройке, и впрямь очень элегантный, стоял рядом с этой женщиной, и они вместе покинули «Лидо».
Камалов понял, практикантка случайно, но точно вычислила предателя, вот почему Айдын оказался на крыше соседнего здания в день секретного совещания. Уходя, девушка сказала волнуясь:
– Мне очень хотелось бы работать с вами, быть вам полезной. – И она протянула бумажку, где размашистым почерком значился ее телефон.
Уже у самой двери она вдруг сказала:
– Вы не думайте, что вокруг вас в Прокуратуре много предателей, мне кажется, этот выродок один, а вас очень уважают, и не дождутся, когда вы вернетесь в строй… – И вдруг после паузы выдохнула: – И я вас очень люблю…
Хуршид Азизович после ухода Татьяны еще долго лежал ошарашенный новостью и неожиданной поддержкой, потом, хромая, добрался до телефона в конце коридора и позвонил Уткуру Рашидовичу, начальнику отдела по борьбе с мафией, и попросил его сейчас же зайти к нему.
Когда полковник появился у него, Камалов передал бумажку с фамилией, которую ему назвала Татьяна, и сказал:
– Возьмите под микроскоп жизнь этого молодого человека из нашей Прокуратуры, есть все основания подозревать, что через него идет утечка тайных сведений к противнику. Сегодня же попытайтесь лично встретиться с полковником Джураевым и передайте и ему эту информацию, пусть объект попадет под перекрестный огонь внимания.
За неделю до Нового года в Ташкенте выпал обильный снег. Камалов почти полдня простоял у окна, любуясь, как крупные хлопья снега укутывали деревья больничного сада, и вечнозеленые чинары издали походили на ели в подмосковных лесах.
Осень оказалась долгой, теплой, и многие деревья, так и не успев облететь, в полном убранстве вошли в зиму. Мороз крепчал, и Хуршид Азизович видел, что подмороженные стебли листьев не выдерживали обильного снегопада и, мягко обрываясь, опадали на землю, образовав под каждым деревом заметную горку. Редкое зрелище в Ташкенте – зимний листопад.
В эти дни, впервые за многие месяцы пребывания в травматологии, Камалов не мог оторваться от окна, он подолгу стоял, глядя в безлюдный двор, и дальше за ограду, где продолжалась другая, ушедшая от него жизнь, и улицы словно не касались беды за больничной оградой, она жила по своим меркам. Спешили на работу, с работы, с новогодними покупками, подарками, гордо несли свой трофей раздобывшие елку. А к вечеру, когда на город внезапно наползала темнота и зажигались огни, жизнь за оградой заснеженного сада казалась такой манящей!
Ярко-красные трамваи, припорошенные легким снегопадом, сияя окнами, весело проносились вверх-вниз по улице Энгельса, и куда девался их необычно раздражавший стук на стыках? Они скользили плавно, легко, суля обманчивое тепло, уют, комфорт, приветливые лица. Здесь у окна больничной палаты ему казалось, что все прохожие улыбаются друг другу, уступают места, желают всем только здоровья и счастья, хотя знал – это не так, в трамвае ледяной холод, дует в разбитые окна, грязно, с полгода как не убиралось, и как раз по вечерам в них свирепствует шпана и обкурившиеся анашой наркоманы, и что с работы едут усталые, издерганные люди, они со страхом ожидают грядущий Новый год – что он несет народу, ташкентцам? Но так думать не хотелось, хотелось ждать праздник, как давно, в Москве, в молодости, когда жизнь сулила еще столько перспектив и счастья. «Каким будет Новый год для меня?» – думал грустно Камалов, вглядываясь в ночной сад за окном. Удастся ли мне выиграть единоборство с безжалостным противником?
Он отдавал себе отчет, что в их смертельной игре уже не будет ничьей.
Он вспомнил свой ташкентский дом, где они уже обжились, притерлись, и ему вдруг так захотелось туда, где все напоминало о семье, о сыне – как любили они встречать Новый год!
Мысль о доме запала в душу, и, когда он увидел, что многие больные отпрашиваются на праздник к семье, он тоже, хоть на вечер, решил вернуться к себе, в больнице ему предстояло быть еще до марта.
Новогоднее настроение, новогодний ажиотаж охватил всех, больных, врачей, посетителей, которых в последние дни резко поубавилось. Готовилось к Новому году и травматологическое отделение, где лежал Камалов, ходячие больные украшали елку в холле у телевизора, развешивали гирлянды в коридоре.
На утреннем обходе, в канун Нового года, он попросил разрешения у лечащего врача съездить домой. Тот внимательно посмотрел на прокурора, видимо не желая его отпускать, но в последний момент, почувствовав что-то в настроении больного, сказал:
– Но при условии: не пить, не курить, не волноваться – для вас все это до сих пор представляет серьезную опасность. О прежней жизни забудьте надолго – покой, уют, соседство мудрых книг, телевизор – вот ваши перспективы на ближайшие годы, если не на всю жизнь, дорогой Хуршид Азизович. Устраивают вас такие суровые условия краткосрочного увольнения?
– Вполне, – ответил добродушно прокурор, хотя перспективы, впервые высказанные вслух профессором, вряд ли его обрадовали, у него имелись свои планы на оставшуюся жизнь. Получив разрешение, Камалов поначалу растерялся, долгое пребывание в больнице расслабляет человека, но он тут же отринул минутную слабость и, добравшись до телефона, вызвал машину Прокуратуры. Пока шофер доставлял из дома одежду, прокурор выстраивал планы, что предпринять прежде всего, – напрашивалось одно: посетить могилы жены и сына.
Нортухта, с которым они попали в засаду на кокандской дороге, быстро доставил его на кладбище Чиготай и, несмотря на все запреты, заехал туда на машине, потому что прокурор все-таки передвигался с трудом.
На кладбище он пробыл долго, замерз, устал и, когда возвращались в центр, приметил красочную рекламу ресторана «Лидо», того самого, куда некогда пригласили Татьяну, точно вычислившую предателя.
Хуршид Азизович понимал, что в этот скорбный день, когда он впервые посетил могилы сына и жены, должен что-то сделать, собрать друзей, родственников, коллег, но у него в распоряжении от увольнительной осталось чуть больше двадцати часов. Наверное, следовало прочитать какие-то строки из Корана, чтобы облегчить душу, но как человек атеистического поколения он, к сожалению, не знал ни одной суры, ни одного аята. В самый последний момент, когда показался парадный вход «Лидо», выполненный в ложно-классическом стиле, с мраморными колоннами на просторной, открытой веранде, прокурор вспомнил житейское – помянуть! Помянуть!
И как-то сразу все стало на место. Он попросил шофера остановиться. Сейчас он вовсе не думал, что этот ресторан как-то связан с Сенатором, с Миршабом и тут наверняка не раз велись разговоры о нем. Все его помыслы были об одном – хоть и запоздало, пока в одиночку, но помянуть по-человечески жену и сына.
Высокая дверь с тонированными стеклами оказалась закрыта, хотя в холле сновали люди.
Камалов нажал кнопку, и тотчас у двери, в форме швейцара появился Карен, он сразу узнал прокурора, хотя раньше никогда с ним не встречался. Одолев секундный шок, Карен молча распахнул дверь. Оставив спортивную куртку гардеробщику, тому самому парню, что должен был добить его из пистолета, если бы не вмешался в операцию полковник Джураев, прокурор перешел в другой, более просторный холл и сразу отметил, с каким размахом и вкусом отстроили «Лидо».
