Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна (читать книги онлайн без .txt) 📗
— Она тебе не нравится?
— Дело вкуса. — Двухметровый столб этот по роду профессии дипломат, а попутно — вышибала. — На того карлика накатила депрессия, и нет близкой, понимаешь, души. Ну, нормальный охмуряж.
— А еще что?
— А в чем дело, Ник?
Разъяснить «дело» я поостерегся; ни в каких таких делах осторожный Жорж участвовать не станет.
— Романтическая история… Надо сценариста слегка прищемить.
— Я ничего не слышал.
— Само собой.
— Пили коньяк, он принял прилично… и она прилично.
— Во сколько?
— Днем, народу не было. Вообще я не прислушивался. Говорили вроде о кино… про Элизабет Тейлор.
— Про «Клеопатру»?
— Ага. Маленький был ею недоволен. Своими руками, говорит, задушил бы. А чего, нормальный фильм… О, гляди! Секс-натура плывет.
Я оглянулся: Рита Райт, покачивая бедрами, приближалась к нам. Царица египетская.
— Невеста Вольнова, — машинально шепнул я.
— Да? — удивился Жорж. — Не слыхал.
Я продекламировал, глядя в черные очи:
— «Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»
Красавица оценила изысканный комплимент, подплыла к стойке и причалила к табурету рядом со мной. Поздоровались.
— Жорж, томатный сок, пожалуйста. Николай Васильевич, вы — последний романтик..
— Не последний, этого добра в России навалом.
— О Любавских так и нет известий?
— Как сквозь землю провалились.
— Господи, вот ужас-то! — прозвучало так искренне, сострадательно. Актриса. — Вы здесь Борю не видели?
— Нет. Вчера он занимался мануальной терапией с Танюшей.
— Знаю. Молодец. Я не выношу физического уродства. А вы?
«Я тоже», — ответить бы честно, но отчего-то стало обидно за убогую, и я отозвался нравоучительно:
— Нравственное — страшнее.
— Так принято говорить, но… Я лично собираюсь жить до сорока, дальше — неинтересно.
— И сколько вам уже набежало?
— Двадцать пять.
— Стало быть, через пятнадцать лет руки на себя наложите?
— Положусь на случай.
— Кстати о смертоносных случаях. Сегодня один человек сказал, что возле Любавской вертелось пятеро мужчин.
— Одновременно?.. Вот это размах! Впрочем, она была интересной, загадочной женщиной. И по-вашему, кто-то из них убил ее с сыном?
— Кажется неправдоподобным, да?
— Ну… страсть непредсказуема, не знает удержу. Кто они?
— Во-первых, муж.
— Да, говорят это правило такое: первым подозревать мужа. У него безобразное, злое лицо.
— Далее: сценарист Василевич, продюсер, я…
Она перебила изумленно:
— Вы сами себя причисляете…
— Объективности ради. У меня не было причин, но, возможно, я последний, кто видел ее в живых. Кроме убийцы, разумеется.
— А кто пятый?
— Ваш жених.
— Вы шутите! До той субботы Боря не был с ней знаком.
— Опять-таки ради объективности. Он один из тех, с кем она общалась перед исчезновением: со мной, Василевичем и Вольновым.
— А когда исчезла?
— В половине третьего я подвез ее домой на Плющиху. У Бориса есть алиби?
— Нет, — выдохнула она как зачарованная. — Он обиделся, ушел, напился, пришел…
— В клуб?
— Ну, мы еще отмечали… Вы знаете, премии достались Гофману и мне. Как водится, был банкет. Примерно в пять утра явился Боря.
— Где он пил?
— На Тверском бульваре с каким-то бродягой.
— Да, это не алиби.
— Нет, вы серьезно? — Рита очнулась от «зачарованности» и рассмеялась волнующим смехом, прижав руку к сердцу — ее собственный, очень выразительный жест. — Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что режиссера прикончил?
— С мотивом у меня туго, — признался я.
— Вы же не сыщик, а кинооператор. Но вообще интересно… Почему вы взялись за это дело?
— Меня сестра Викина попросила, — в который раз уже сослался я на Танюшу, прикрывая собственный мой жгучий азарт, возрастающий час от часу в «сопротивлении материала» — действующих лиц, ведущих свои игры. — Хотите мне помочь?
— Конечно. Но что я могу… Лучше Борю попросите, я глупенькая.
Это было умилительно: какие-то детские комплексы в «секс-натуре» — и подтверждало мою догадку о пустоте лицедейской души. «Сосуд она, в котором пустота»? И мне вдруг страстно захотелось, в продолжении поэтического стиля, возжечь «мерцающий огонь».
— Общайтесь с умными людьми. — Я улыбнулся с ласковой иронией. — Со мною, например.
— С удовольствием.
— И телефон дадите?
— А почему бы нет? — Она продиктовала телефон, я записал в книжку. — Жорж, еще соку!
— А может, чего покрепче?
— Мне нельзя… ни пить, ни есть. Надо держать форму. Так чем я могу помочь?
— Расскажите о своих отношениях с женихом. Давно вы с ним знакомы?
Она взглянула с каким-то проницательным удовлетворением. «Ума, может, и немного, но женское чутье в наличие, — подумалось. — Уж не из внезапной ревности, вправду, я ее расспрашиваю?»
— Познакомились несколько месяцев назад, на съемках «Страстотерпцев». Отношения самые близкие. Седьмого июня утром он мне сделал предложение.
— Пьяный?
Тут заметил я, что Жорж скорчил зверскую рожу, и обернулся. Великолепный Вольнов — лихой и мужественный в затрапезной тельняшке и джинсах. Белогвардейца бы ему играть… впрочем, он играл.
— Скъюз ми, дарлинг. В Молчановку ездил пораньше отделаться. — Перевел взгляд на меня. — Я был не вусмерть, но в градусе. Вот и погорячился.
Рита поинтересовалась лукаво:
— То есть ты берешь свое предложение назад?
— Никогда. Я твой раб. Жорж, апельсинового соку!.. Как следствие, Николай Васильевич?
— Безнадежно пытаюсь найти мертвых.
Жорж вылупил глаза, застыв с жестянкой в могучих лапах. Гнетущая фраза повисла в воздухе.
— Если мы очень постараемся, — заметил Борис серьезно, — то найдем бродягу с бульвара, с которым я надрался в ту ночь.
— Думаю, в этом нет необходимости.
— Вообще-то я не злоупотребляю, но обиделся.
— Что «Мефисто» не дали?
— Да ну, этих премий у меня… Поражает человеческая мелочность и мстительность. Этот хам, председатель жюри, облил виски одну даму. Я потребовал извинений.
— Ну, не то чтобы хам, — вставил Жорж примирительно, — а мой хозяин. Нечаянно задел ту саму журналистку, — и подмигнул мне многозначительно.
— Борис, а разве вы не знали, что он председатель жюри?
— Кабы знал, — киноактер рассмеялся, — может, и придержал бы язык!
— Во сколько произошел эпизод?
— Черт его знает… А, я был еще в костюме Мефистофеля, значит, сразу после второй пляски, около часа. Да ерунда все это! Минутное раздражение, к утру прошло.
— И вы вернулись в клуб?
— Да я тут машину оставил.
— А кто после вел?
— Я вела.
— Гретхен — мой путеводитель, — Вольнов мельком нежно улыбнулся ей. — Понятно, Николай Васильевич, что вы хотите восстановить все подробности происшедшего, но я не сексуальный маньяк и с Викторией Павловной только что познакомился.
— А что она вам тогда сказала?
— Да ничего. Это ж при вас было.
— Нет, потом.
— Вы на что намекаете? Больше я ее не видел и с ней не разговаривал!
— Ну как же! — удивился я. — Она поднялась с уходящим Василевичем, вскоре вернулась и сказала, что пригласила вас на дачу в воскресенье.
Борис глядел в полном недоумении.
— Но я же не мог забыть про такое!
— Очень странно. Вы действительно приехали в Молчановку в воскресенье.
— Тактический ход. Утром от Риты я позвонил Ваське…
— Какому Ваське?
— Да Василевичу! Прозвище, еще студенческое… Ну, спросил про Любавскую: чего, мол, знакомил, роль есть? И услышал про «Египетские ночи». Шанс уникальный. Что делать? Он говорит: советую поспешить, у нее уже есть один претендент. Я решился на наглость, а он объяснил, как проехать.
— Но почему Вика мне солгала? Кто этот претендент?
— Васька не выдал.
— Все замыкается на этом сценаристе! А я никак не могу его поймать.
