Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих (читать книги полные TXT) 📗
— Где рвануло?
Его ответ прозвучал из искажающего нормальный голос переговорного устройства.
— На объекте номер семьдесят один.
Жан махнул рукой на огромную схему у себя за спиной, где мигала красная лампочка. Пожарная тревога.
Объект номер 71 находился в южной части территории, в самом конце. На бегу я мысленно прокрутил назад пленку с улыбающимся Бальмером. Когда я уходил от него, всю его веселость как рукой сняло. Поскольку он уже и слышать не хотел о фотографировании, то Феш решил: раз уж я оказался под рукой, то почему бы не послать меня заснять, что там такое случилось. Уж лучше все это будет запечатлено своим фотографом (снимки можно будет тщательно отобрать), чем журналистами, которые любят драматизировать события. Бальмер только согласно кивнул; похоже, он не до конца еще представлял себе реальные размеры катастроф, которыми чревато химическое производство; собственно, до нынешнего назначения он возглавлял лишь одну из крупнейших страховых компаний нашей страны, а там о подобных взрывах знают, так сказать, только из вторых рук. Хорошо бы, чтоб дело обошлось без пострадавших! В прошлом году в одной из лабораторий взорвалась экспериментальная установка; ученик–лаборант с криком выскочил в коридор, утыканный осколками стекла. Он так и ослеп, а всему виной одно–единственное ошибочное движение руки.
Вот и сейчас в лучах прожекторов под моими ногами блестели и хрустели осколки. Все окна из объекта номер 71 вылетели на асфальт. Из черных оконных проемов вился легкий светлый дымок. Пламени нигде видно не было — трое мужчин из заводской охраны, одетые в асбестовые костюмы, озирались вокруг, не зная, что делать, и лишь водили по изуродованному фасаду прожектором, смонтированным на их джипе.
Заводские пожарники с их большими машинами еще не прибыли.
Во всем здании не горел свет, однако на первом этаже время от времени вспыхивали карманные фонарики.
Зарядив фотоаппарат высокочувствительной черно–белой пленкой, я поставил штатив за джипом так, чтобы его черный силуэт контрастировал с освещенной прожектором бетонной стеной. При таком освещении нужна двухсекундная выдержка, даже с открытой диафрагмой.
Одна из серебристых фигур подошла ко мне.
— Быстро вы сегодня подоспели.
Охранник поднял щиток своего шлема, и я взглянул в незнакомое мне лицо. Мне часто было неловко: поскольку я работал штатным фотографом концерна, многие знали меня хотя бы в лицо, — я был для людей чем–то вроде придворного шута, нанятого администрацией, только вместо шутовского колпака я таскал сумку с фотоаппаратом, — мне же было трудно запомнить даже те лица, которые я фотографировал по долгу службы.
— Что там внутри?
— Ребята стараются наладить аварийное освещение.
— Пострадавшие есть?
— Не известно. Темно ведь, как у черта в ступе.
— А войти можно?
У меня была с собой еще и портативная камера со вспышкой, я рассчитывал щелкнуть пару снимков, хотя вряд ли получится что–нибудь интересное.
Астронавт из заводской охраны сделал категорически отрицательный жест.
— Нет, опасно. Вдруг еще рванет…
— Но ваши товарищи там работают.
— Такова уж наша профессия.
Казалось, он гордился своей профессией, но одновременно не очень печалился от того, что судьба — в данном случае непосредственный начальник — не послала его в эту чертову ступу.
— А каска у вас найдется?
Я сам потянул дверку джипа и увидел за сиденьем водителя две строительные каски, которые хотя и выглядели менее устрашающе, чем шлем моего собеседника, а главное, явно не были способны защитить, скажем, от слезоточивого газа, который применяется против забастовщиков или демонстрантов, но тем не менее меня бы вполне устроили. Надеюсь, потолочные перекрытия на меня не рухнут. И к тому же прошло минут пять после того, как рвануло, так что теперь вряд ли стоит опасаться новых взрывов. А уж если суждено… то, может, всепожирающее пламя и есть единственный способ вырваться из этой золоченой клетки с ее трудовым соглашением, пенсионным обеспечением и т. д. …
Стекло во входной двери оказалось целехоньким; потянув на себя алюминиевую раму, я без труда открыл дверь. Ход направо вел к лифту, слева находились туалеты и раздевалка. В ярком луче прожектора моя тень качнулась ко внутренней двери.
— Эй!
Мне никто не ответил. В коридоре стоял какой–то едкий запах, затруднявший дыхание. Я открыл металлическую дверь и тут же захлопнул ее: в лицо мне ударил удушливый дым, я едва не задохнулся. Я поперхнулся, закашлялся; рот, глотка и горло моментально пересохли. В вихре воздуха вокруг меня плясали пылинки. Прижав к губам платок, я заковылял к туалетам. Воды! Я хотел спастись водой от этой душащей сухости во рту. У меня заслезились глаза. Дверь туалета, не освещенная прожектором, едва угадывалась в расплывающейся черноте. Наконец я нащупал ручку. Дверь сперва приоткрылась, потом ее заклинило. Что–то мешало. Может, обвалился потолок? Я налег плечом, дверь поддалась. Только бы действовал водопровод. Я вынул из кармана зажигалку и поднял ее над головой — эдакая ревущая, кашляющая статуя Свободы. Нет, внутри все было в порядке, в мерцающем свете белела раковина. Я бросился к ней вода текла, я набирал ее пригоршнями, пил, полоскал рот, захлебывался, отплевывался — как хорошо! Я промыл горящие глаза — и тут в здании зажегся свет, засветилась аварийная лампочка над зеркалом, слабый желтый огонек, защищенный решетчатой корзиночкой.
Из зеркала на меня смотрело помятое лицо с воспаленными глазами и упавшими на лоб космами волос. Я откинул волосы назад, при этом в воздухе повисло легкое облачко пыли. Да и моя синяя куртка была запорошена ею. Я нагнулся, чтобы отряхнуть с плеч эту пыль, — и тут увидел в зеркале его. Я закрыл глаза. Мой желудок свело, будто судорогой. Вода плескала в раковину неестественно громко. У меня не было сил обернуться. Руки, обхватившие раковину, неожиданно заледенели, и я никак не мог отцепить их от края. Опустив голову, я открыл глаза и уставился на тускло поблескивавший кран, в котором отражалась желтая аварийная лампочка.
Потом я медленно поднял глаза.
Он все еще лежал в углу у двери. Его тело в белом халате как–то странно скорчилось, руками он обхватил живот, ноги поджал. Одну его ногу я отодвинул, открывая дверь. Голова его была сильно запрокинута назад, на обсыпанный чем–то серым пол. Рот широко разинут, на губах кровавая пена. Слава богу, глаза его были закрыты.
Неожиданно страх мой куда–то исчез. Я глядел в зеркало, словно в видоискатель. А пока мой глаз не отрывался от видоискателя, я мог хладнокровно взирать на что угодно, будь то операция на открытом сердце, трепанация черепа или пересадка сетчатки…
Но надо было что–то предпринять, нельзя же просто глазеть в зеркало. А может, он еще жив? Что делал в таких случаях санитар вспомогательной службы из учебного кинофильма швейцарской армии? Искусственное дыхание? Двенадцать раз в минуту или четырнадцать? Но этот рот в кровавой пене…
Я шагнул к скрюченному телу и опустился на колени. Сумка, соскользнув с плеча, ударилась о колено лежащего. Я невольно вздрогнул: он шевельнулся или мне только показалось?
Он обхватил руками живот, поэтому прощупать пульс на них не получится. Можно попробовать найти пульс на шее… Ну же, трус, соберись с духом! Даже в оранжевом свете аварийной лампочки я разглядел, что лицо у лежащего посинело. Его окровавленные губы казались почти черными. Я коснулся указательным пальцем его подбородка — кожа была еще теплой. Его шейные мышцы закаменели, и я никак не мог отыскать пульсирующую артерию. Кончиками пальцев я осторожно водил по затвердевшей шее. Вот. Легкое биение! Нет, это был мой собственный пульс, отдававшийся в кончиках пальцев.
Я выпрямился и достал из сумки портативную «Агфу» со вспышкой.
Зажав пальцами нос, я с головой погрузился в воду. Ах, до чего же здорово лежать вот так в горячей ванне. Я снова высунул голову и сел, плеснув водой через край.
